Предыдущая публикация
Десять дней.
Меня не было всего каких-то десять дней. Матушка моя, женщина голубиной кротости, взяла дом на себя. Я полагала, что за столь короткое время вожжи домашнего хозяйства не выпадут из ее нежных пальцев. Вожжи не выпали. Сюрприз ожидал в другом месте. Коты, оставленные без жесткой руки, совершенно озверели и потеряли человеческий облик. Когда я вошла в квартиру, они сидели, обнявшись, на батарее, и распевали нетрезвыми голосами песню "Комбат, батяня, батяня, комбат". Заслышав шаги, старший обернулся и хрипло скомандовал: — Слышь, девка! Эта... отрубей давай! Я с изумлением наблюдала, как матушка покорно ставит перед ними наполненные доверху миски. После чего оба оскотинившихся товарища пали на корточки и принялись жадно поглощать корм. Ладно бы только младший! Тот всегда закапывался рылом в еду, свински чавкал, дрыгал задней ногой от избытка чувств, а после, нажравшись, обессиленно валился кверху брюхом, не отходя от места трапезы, и только время от времени звучно икал. Но старший! Старший, когда-то повязывавший салфетку. Отказывавшийся есть без серебряной вилочки. Старший, рядом с которым вы чувствовали себя троглодитом, дорвавшимся до куска мамонта, и стыдливо отводили взгляд! Пока коты ели, я огляделась. Пол был усыпан алыми лепестками. Не в честь моего приезда, а потому что Матвей добрался до цветов. Подушка, моя любимая подушка, хранила отчетливые следы костлявой кошачьей ж@пы. Из туалетной бумаги в ванне свили гнездо, в котором уместился бы орел, а все потому что – цитирую матушку! – котику хотелось поиграть. Котику? Котику?! Вот это осоловелое разжиревшее отродье — котик? Котик – это я, потому что не прибила двух волосатых мерзавцев сразу по приезде. Нажравшись, оба сукиных сына залезли на диван, спихнули оттуда пуделя с Дульсинеей и пытались отыскать пульт от телевизора. Порвали обивку, уронили и разбили найденный пульт и поскакали, гогоча, по квартире, сшибая зазевавшихся детей и собак. — Ах вы мои милые! — проворковала матушка, святая женщина. — Ах вы мои крошки! Тут мое терпение кончилось. Я дала одной крошке пинка, а вторую приложила тапочкой промеж ушей. Коты вздрогнули. В их заплывших бессмысленных глазках мелькнуло подобие узнавания. — Н-ну, — говорю, — держитесь, подлые ваши рожи. Победа разума над сарсапариллой была обеспечена мерами физического воздействия и закреплена короткой речью, полной междометий. По итогам внушения один кот пошел подметать пол, второй — менять наволочку. При этом оба каялись, закладывали друг друга и утирали слезы. Но от роз остались одни стебли.
© Елена Михалкова
Следующая публикация
Нет комментариев