Предыдущая публикация
Неудавшийся сюрприз
В санаторий Валентина Федоровна ехала с радостью и чистой совестью. 64 года – не шутки, и она таки уже малость посвистывает при дыхании и поскрипывает при ходьбе. И приятно, что сынуля решил наконец сделать в ее адрес широкий жест, она честно заслужила его благодарность.
***
Замуж Валентина вышла, как все – немногим более двадцати было ей. Необычным было то, что супруг Евгений был на пятнадцать лет старше. Хотя это тоже не бог весть какое диво, бывает, и удачные браки подобного рода тоже случаются.
Так и у них было. Евгений на момент их женитьбы был ведущим инженером, и перспективы его были хороши. У него была необычная семья – несколько поколений заслуженных и титулованных инженеров и конструкторов. С такой фамилией и такой наследственностью Евгений делал карьеру легко, тем более, что был он истинным сыном своего рода, человеком способным и деятельным, и достигнутым высотам вполне соответствовал.
Валя пришла в уже готовую большую квартиру, на хорошее обеспечение. И надо сказать, что именитое инженерное семейство ее приняло, не считало не ро́вней себе невестку из деревни. Евгению понравилось на ее родине (не медвежий угол, впрочем - всего-то полчаса от города на автобусе!), после смерти ее родителей он переделал их дом в великолепную дачу и очень любил там бывать.
Бурной страсти между Валентиной и Евгением не было, но она всегда считала свою семейную жизнь удавшейся. У них с мужем нашлось немало общих интересов, они искренне уважали друг друга, умели уступать и приспосабливаться. Валентина сделала все, что могла, для того, чтобы муж ее был и ощущал себя настоящим главой семьи. Она охотно и умело вела хозяйство и воспитывала дочку Настю, а затем и сына Рому. Ну и материальных проблем особых никогда не было, скорее наоборот.
Вот только разница лет коварна, а инфаркт – еще коварнее. Он сразил Евгения наповал через два месяца после торжественного празднования его 60-летия...
Это была беда, трагедия. Но не такая, какой смерть мужа могла бы стать для страстно любящей женщины. Валентина и сама работала – в плановом отделе крупного завода, директором которого был Евгений. Предприятие процветало, зарплата была недурна, накопления кое-какие остались, машину продали, от завода даже помощь семье покойного директора, спасшего предприятие в 90-е, назначили. Бедствовать не приходилось, а Валентина решила думать о детях – сама-то тоже уже не девочка, плач Ярославны разводить.
Новое замужество она даже не рассматривала, но тем не менее дальнейшая жизнь представлялась ей вполне приятной. У нее были дети, а значит, и смысл существования.
***
Настя закончила университет, вышла замуж и уехала в Новосибирск – с мужем вместе всякие плазмы и элементарные частицы (и все прочее, что в известной физической песне Высоцкого перечислено) изучать. Молодая семья была самостоятельной – с матерью связи не теряли, изредка наведывались, но жили своим умом и своим кошельком. Ипотеку взяли, двух внуков родили. Валентина Федоровна была рада за дочь.
А вот Рома...
Она признавалась себе, что несколько забаловала сына. А все потому, что Роме было всего пятнадцать, когда умер отец, и Валентине казалось, что мальчик потерял больше прочих – поддержку отца в непростой подростковый период. Но чрезмерным баловство вроде как не было. Да, Роме регулярно выдавались карманные деньги, делались недешевые подарки (тогда как Настино семейство выкручивалось само), но мальчик хорошо учился, умел себя вести и запредельных требований никогда не предъявлял.
Рома продолжил семейную традицию, приобрел специальность инженера-строителя, нашел неплохую работу. Но Валентина Федоровна очень беспокоилась из-за его личной неустроенности – ровесники сына уже по второму кругу коляски катать начали, а у Ромы как-то и девушки постоянной не было видно.
Все разрешилось молниеносно: однажды прекрасным весенним днем Рома явился домой и объявил, что женится. Через пару дней привел невесту, знакомиться. Еще через два месяца сыграли свадьбу. Это было два года назад.
Валентина Федоровна не уставала повторять себе: «Ты же хотела, чтобы у мальчика личная жизнь наладилась, она наладилась, вот сиди и не встревай!» А повторять приходилось потому, что невестка вызывала у нее странное чувство – неуютное, что ли.
Хотя объективно предъявить Полине было совершенно нечего. По-современному красивая молодая женщина (ну не учили Валентину Федоровну называть тридцатилетних женщин девушками!). Без форм, но подтянутая, длинноногая, с красивой стрижкой. Вежливая, образованная. И весьма преуспевающая – в свои годы владеет двумя ателье и магазином недешевой готовой одежды.
Квартира у Полины тоже была своя, но маленькая совсем, еще на заре карьеры купленная. Поэтому после свадьбы молодые устроились у Валентины Федоровны – тут-то четырехкомнатная, хоть в танковый биатлон катайся! А Полинину квартирку сдали.
Возможно, неуютное чувство к невестке появилось именно из-за ее поведения в доме. Нет, Полина не разводила беспорядок и не пыталась командовать на кухне – скорее наоборот. Просто по адресу буквально любого предмета у нее были критические замечания – устаревшая форма, не подходит по стилю, просто не нужен... И планировка ей как-то не нравилась, и газовая плита...
Валентине было неприятно. Ей нравилась квартира, где было прожито много счастливых лет: и старая, но верная и удобная мебель, и книги на полках, и вышитые ею лично дорожки и скатерти. Но с другой стороны – жизнь меняется. Молодежь все равно будет жить по-своему, что там старики ни гундось.
Когда умер Евгений, Валентина с детьми так устроили: с учетом супружеской доли, на нее записываются машина, и по половине в квартире и доме. Детям достается каждому доля: Насте половина дома, Роме половина квартиры, а накопления поровну.
– А я в завещании свои доли соответственно и отпишу! Или дарственную сделаю по необходимости.
***
Тогда дети по молодости согласились. И теперь Валентина думала: а чего ждать? Насте дом в деревне сейчас точно не нужен – они там у себя в Новосибирске в науке все. Зато потом деньги понадобятся, а тут уж и матери срок придет, вот наследство и пригодится. Немалое, кстати – там уже не деревня по сути, а поселок дачный, дорога хорошая, газ, недвижимость ценна.
А Рома ныне женат, и жить с мамой молодым как-то не очень. И она сама предложила:
– Слушайте, вы молодые, у вас современные вкусы, а я женщина старорежимная, но притом на пенсии уже, но здорова, независимая. Давайте так: я подарю Роме, вроде как на свадьбу, свою долю в квартире, а сама перееду в дом жить. Хорошее место для пенсионерки. Вы мне поможете мебель и вещи отсюда туда перевезти, какие захочу, они все равно Полине не нравятся. В доме все есть. И будем мы жить раздельно, да зато дружно. А завещание я на одну Настю переделаю, по справедливости.
Надо сказать, молодые согласились охотно.
– Оставить тебе какие-нибудь мелочи на память об отце? Фото, грамоты, кресло? – спрашивала Валентина сына, собирая вещи.
– Не надо, Валентина Федоровна. Память в материальном не нуждается, а у меня уже дизайнерский проект ремонта готов, туда такое не впишется, – уверенно заявила Полина, а Ромка только закивал.
В деревенском доме Валентина устроилась отлично. Здесь все было, как в счастливые дни с Евгением, так, как ей нравилось: деревянные полки с книгами, старая качалка, ковры и вышитые скатерти, спицы и пяльцы (это она с детства любила!), люстра с висюльками, цветы под окнами. С соседями она тоже была знакома, по крайней мере с большинством. И хорошо ладила. Пенсия у нее была приличная, дорогие лекарства не требовались – не жизнь, а малина.
В квартиру она наведалась пару раз, а потом уже не тянуло. Ибо ничего там от ее семейного гнезда не осталось, даже стен. Теперь это была квартира Полины – кухня-гостиная (Валентину аж передернуло!), непонятная какая-то крохотная плиточка, похожая на разделочную доску, белая мебель, вместо люстр – нечто, похожее на светильники в цехах. Не похожие ни на что вазочки, пустые мини-полочки...
– Я не терплю хлама в доме! – заявила Валентине Полина. Ну да, книги и всякие украшения ныне многие хламом считают... Но сама ведь подарила квартиру сыну с женой – чего теперь? Они в своем праве! Тем более, что по всем признакам семейная жизнь у Ромы с Полиной ладилась. Единственно, внуков не было – несовременно до сорока лет рожать. Но и тут – не заставишь же!
К ней молодые тоже не часто заглядывали, и тут уж с самой Валентины подачи. Ибо Полине по-прежнему все не нравилось: почему цветы, а не газон и полезная зелень, почему дорожки-пылесборники, почему занавески, а не рулонные шторы (свят-свят, гадость какая – точно закрашенные наполовину окна школьного туалета!)? Но Валентина стояла насмерть: мое! И по-моему все будет.
И вот привалило ей счастье – сын Рома подарил путевку в санаторий. И то дело, не помешает. Конечно, ключи от дома сыну оставила – на три недели едет, пусть наведается, присмотрит. И покатила.
***
В санатории было хорошо и спокойно. И в высшей степени неожиданный звонок Степана Петровича, боевого прораба на пенсии и доброго соседа по поселку, Валентину не насторожил.
– Слышь, Федоровна! Ты бы сказала Ромке своему – его работнички так на участок заезжают, что половину твоего цветника раскатали! Я-то никто им замечания делать. И вот еще что: ты не против, что я мебелишку твою, что они выкинули, к себе в сарай затащил? Ты все равно ремонтируешься, а я ее еще приспособлю под что, подреставрирую, и хороша будет...
Валентина рухнула на постель, схватившись за сердце. Ей очень хотелось, чтобы этот звонок был симптомом внезапно поразившего Петровича маразма – жалко, но все там будем. А то иначе получалось вообще невесть что.
– Степан Петрович, а ну еще раз! Какие работнички? Кто ремонтируется? Какую мебелишку выкинули? Кто?
Рассказ Петровича разом свел на нет все усилия санатория по поправке здоровья Валентины. Ибо картина вырисовывалась дикая.
Сразу после ее отъезда на участке у дома появилась Полина и какие-то люди. А затем – все признаки капитального ремонта. Мешали цемент и другие строительные смеси, выбросили мебель, посуду, плиту, скатерти, ковры. Петрович уверял, что и перепланировку делали, а он разбирался в таких вещах. Цветник раскатали, что твой асфальт.
Валентина слушала молча, стараясь перевести дух, и сама удивилась, насколько быстро ей это удалось:
– Вот что, Степан Петрович. Ты попроси всех, кто вещички мои разобрал от мусорки, чтоб попридержали. Если чего еще выбросят – подбери, снеси тоже к себе в сарай, будь добр. Я еду.
– Не вопрос! Я б раньше позвонил, да думал, это ты сама ремонтироваться решила! Ну прохвост твой Ромка! Ты эта... корвалолу хлебни только для бодрости!
***
Но корвалол не требовался. В Валентине проснулась внезапно генетическая память сотен и тысяч поколений женщин, трудом и любовью создававших свой уютный, неповторимый дом, и защищавших его до последнего вздоха, если придется. Незримы, но необоримы, стояли они у нее за спиной – крестьянки в поневах и барыни в кринолинах, комсомолки в косынках и нигилистки в пенсне. Им всем было свойственно чувство дома. И теперь они составляли непобедимую армию, а Валентина была ее ударным «Кинжалом».
Она добиралась на электричках с двумя пересадками на полустанках и даже автостопом, несмотря на полное отсутствие опыта по части такого средства передвижения. Не спала ночь, и даже не заметила этого.
Широким шагом она летела в атаку по поселковой улице, и соседки-пенсионерки бросали крылечки и грядки, и шли за ней, сбиваясь в небольшую, но довольно-таки могучую кучку. Вывернул со двора бдительный Петрович, держа перед собой обеими руками памятную юбилейную папку, где хранились всегда грамоты Евгения.
– Мама? Откуда ты взялась? Мы же тебе сюрприз хотели устроить! – с искренней обидой в голосе приветствовал ее сын. Полина тоже была здесь – с довольно кислой миной.
– Устроили! Уже! Мне это как покушение расценивать? – Валентина обвела рукой жуткий разгром, царивший в ее владениях.
Под растерянными взглядами группы работяг она прошла в свой разоренный дом. Вместо уютной кухоньки и маленького кабинетика рядом теперь была большая комната неясного назначения. Мореные древние стены из бревен скрыл гипсокартон, покрашенный мерзейшей белой краской. Шторы блекло-серого цвета свисали из узкой щели в потолке – не понять, как их туда и засунули-то. Скатерти и дорожки исчезли. Вместо любимой качалки стояло непонятно что, похожее на полупустой мешок.
– Как ты посмел? – холодно спросила Валентина сына, но ответила Полина, да с возмущением:
– Ну что значит «посмел», Валентина Федоровна? Да Роману просто неудобно, что его мать живет в таком убожестве! Все это старье надо было отправить на свалку двадцать лет назад! И мы даже не можем приехать сюда отдохнуть в выходные, потому что перед друзьями стыдно!
– Ма-алчать! – рявкнула Валентина Федоровна так, что даже работяги присели.
– Твое мнение тут вообще кто спросил? Это мой дом! А после меня он дочери моей достанется и внукам! Ты тут ноль без палочки, и дышать будешь, как я скажу! (Петрович продемонстрировал два поднятых больших пальца, не выпуская папки). Развела тут мерзости модные! Мало тебе изуродованной квартиры?
– Мама, это моя жена! – попробовал возмутиться Роман.
– Именно! И это ты обязан был ей рога обломать и научить уважать твою семью и твой род! Но ты позволил ей отцовы грамоты на мусорку нести, чтобы ваши приятели-дармоеды тут зады свои по выходным грели! Черта с два! Никогда в моем доме этих крокодилов не будет!
– Мама, мы просто обновляли тебе дом, чтобы ты в чистоте жила и комфорте! – вякнул сын. Зря.
– Я тебе сейчас покажу комфорт! Сама, конечно, виновата – воспитала не пойми что! Да за слово «комфорт» тебя уже стоит через колено перекинуть и ремня всыпать! Уют в доме должен быть, а никакой не комфорт драный! Удобство и уют! Это они, по-твоему?
В Валентину словно три десятка шайтанов вселилось. Ударом с локтя она запросто проломила дохлый гипсокартон, одним движением сорвала уродливые шторы, а горе-кресло метнула так, что оно, вылетев в дверь, приземлилось аж на середине улицы. Петрович, судя по лицу, с трудом сдерживал крик «шайбу! шайбу!».
***
Накрыло ее позже, когда сын с невесткой позорно бежали (работяги свинтили еще раньше), бурча про свои огромные траты на неблагодарную, бросив ключи и выгруженный на месте бывшего цветника новомодный белый диван. Она позвонила дочери, попыталась рассказать о случившемся – и ее накрыло.
– Мама! Выпей успокоительного и возьми себя в руки! Ничего непоправимого не случилось! Приди в себя, а я пока с Федькой переговорю! – Настя всегда была самостоятельной. И получалось теперь, что Валентина обделяла дочь ради сына, который этого не стоил.
– Не дрейфь, Федоровна, прорвемся! – уговаривал ее Петрович, наливая вместо успокоительного «три капли» наливочки собственного производства. – Мебелишку твою я прибрал почти всю, поломали ее не очень, подправлю, подчищу – будет как новая. Скатерти и дорожки тоже наши расхватали, вернут, вряд ли много пропало. Книги все баба Нюра подмела, а она печатной страницы в жизни не стащила, все отдаст, только прочитает сперва. Бумаги и фото они в последний момент выбросили, так что я уж прицельно их эвакуировал, цело все. А остальное всем миром как-нибудь поправим!
– Федька сказал – надо подавать на возмещение ущерба! – сообщила дочь. – Полагаю, твои соседи в подробностях расскажут, что там творилось у тебя, доверенности нет, дело верное. Я позвоню еще знакомым, чтобы адвоката посоветовали, а денег на него тебе вышлю, у нас есть, мы на Турцию собирали. Отпуск через месяц, приедем с Федькой и пацанами, поможем немного, на материалы кредит возьмем, если что. А потом присудят возмещение – с него отдадим.
– Я знаю, из какой конторы мужики работали! – вставил пять копеек разведчик Петрович.
– Спасибо, доченька! – искренне сказала в трубку Валентина Федоровна.
***
Ее окружал все тот же разгром, но приступ отчаяния миновал. Да, нечего кивать на невестку, невестка бы сидела тихо, не потакай ей сын. И не потакай она сыну. Настя никогда ничего не просила, а Ромка просил, не стеснялся – и получал. Вот теперь она, Валентина, получила от него – отблагодарил маму за заботу.
Но что толку сидеть и жалеть себя? Работы по горло! Надо пройтись по соседям, собрать спасенное ими нечаянно имущество. Надо прикинуть, у кого можно выцыганить какой рассады цветочной. Надо вскопать заново искалеченный колесами участок. И о деньгах подумать тоже, негоже с Насти тянуть. Значит, придется работу приискать, чтоб копейка к пенсии была. Хоть сторожихой какой. И шторы новые шить, скатерти вышивать, дорожки на мебель вязать.
Но это ее дом. Кто ж его защитит и сделает уютным и теплым, если не она? Не без помощи добрых людей, естественно.
Мария Гончарова
Следующая публикация
Нет комментариев