Предыдущая публикация
Воспоминание о событии 2 года назад
СРОЧНАЯ СЛУЖБА
(заметки из записной книжки)
Чащин Григорий Васильевич
Авария
31 Января 1969 года, после завершения очередных многочисленных и изматывающих учений, в связи со сложившейся сложной обстановкой на русско-китайской границе, колона боевой техники выползла из тайги на шоссе и повернула на север в свою часть, в селе Пантелеймоновка. Месяц штабных учений, на морозе, в глубоком снегу, 400 км со стрельбами, по перевалам и переправам утомили всех.
Мы, взвод управления огнем или, по-другому, артиллерийская разведка, едем в автомобиле «ЗИЛ - 131» с прицепленной гаубицей и, вопреки всем приказам, с установленной печью-буржуйкой в кузове закрытом брезентовым тентом. Семь часов утра, и моя очередь топить буржуйку. Дорога гладкая, усталость, водитель, вероятно, уснул, и машина внезапно пошла под откос. Её затрясло, она резко накренилась вправо, а затем я почувствовал, как начал медленно взлетать вверх головой, переворачиваясь, как в кувырке, над печью. Все как в замедленном кино, время растянулось: все вижу, все слышу, но ничего не могу сделать. Падение с затылка на спину, крышка с печи слетела, раскаленный уголь из печи, упавший мне на грудь, горкой рассыпался до моего рта: горит шинель, горят мои шея и лицо. Время ускорилось, все завертелось, понеслось - не уследить. Чтобы можно было дышать выплевываю угли, руки раскинуты, зажаты приборами, глаза засыпаны золой. Проснувшиеся сослуживцы, перескакивая через меня и печь, выбираются из-под полога брезента наружу. Голос командира дивизиона майора Антонова приводит всех в чувство: откидывается полог брезента, и меня выдергивают из машины, снимают горящую шинель. Осматривают - переломов, ран нет, только боль в обожженной коже. Я ныряю лицом в снег и несколько метров «плыву» в сугробе. Меня поднимают, садят в кабину ГАЗ-66 и вперед с водителем. Мы перевернулись в 200 м от источника нарзана, не доехав до поселка «Горные ключи» 4-5 км. Приезжаем на курорт, но мне помочь не могут и направляют в госпиталь города Лесозаводска. Лицо отекает, глаза заплыли, чтобы показывать дорогу, мне приходится пальцами держать раскрытыми веки.
Госпиталь
В госпитале увидел в зеркале раздувшееся, черное, покрытое пузырями лицо, клочья обгоревшего обмундирования. Началось лечение: каждый день лицом вниз в таз с марганцово-калиевым раствором, затем удаление нарастающих ежедневно корок, слущивающегося эпидермиса, пузырей - больно. До сих пор помню вкус древесных углей и горящего человеческого тела. Госпиталь рядом с домом, где живут родители, и откуда меня призвали в армию, но известил я их только через три недели, когда лицо приобрело более - менее благопристойный вид.
Чисто, тихо, сытно, спишь сколько хочешь. Помогаю сёстрам на перевязках.
Второго марта газеты, радио, политинформация - всё о событиях, о гибели и героизме пограничников на острове Даманский. Я рисую стенгазеты, санитарные бюллетени, помогаю оформлять медицинскую документацию.
14 Марта, с раннего утра, госпиталь поднимают по тревоге, формируют по полевому варианту. Иду к начальнику хирургического отделения, он объясняет мне всю обстановку, и, после моих настоятельных уговоров, досрочно выдаёт мне выписные документы.
К вечеру на попутках добираюсь в свою часть, но полк уже ушёл. Остались больные, караульные и хозяйственные службы. Мне тоже предложили остаться в карауле, так как часть тоже нуждается в охране, ведь до границы всего каких-то 5-6 километров. Но тут в часть пришел автобат с распоряжением вывезти все боеприпасы, стало тревожно. Грузили все и всё до 24 часов, и я на одном из автомобилей поехал догонять своих. Ни в части, ни командир автобата ничего не знают. Около 70 автомобилей, набитых снарядами идут на север, к Дальнереченску. Рация только в командирской машине, и потому идем медленно, с остановками, перекличками, руганью. При проезде Дальнереченска, на перекрестке военный патруль проверяет документы, я - чужой, и офицер тщательно изучает мою выписку из госпиталя, смотрит на мои еще незажившие ожоговые раны, на мои объяснения называет меня идиотом, что-то тихо ворчит и отпускает. Все дороги
перекрыты, гражданской техники нет, танки идут прямо по асфальту. Переезжаем
железнодорожный переезд на станции Ласточка. Слева, одна улица параллельно железной
дороге, вдоль у домов, стоят жители. Выхожу к колодцу набрать воды, и сразу слышу стрельбу со стороны границы - это не стрельба на полигоне, это непрерывная, массированная, густая, разная по длительности очередей стрельба. Люди встревожены, пожилая женщина плачет, расспрашивает нас, но мы и сами еще ничего не знаем.
Команда – «По машинам!», дорога за станцией поворачивает на запад, к границе, где идет бой. Прибываем, застава Михайловка в 4-5 км слева, наша артиллерия из шести батарей растянулась цепью в трех километрах от границы вдоль реки, скрытая невысокими сопками, поросшими лесом. Слева самая высокая сопка Кафыла или Седловидная. Моя вторая батарея – шесть орудий, 122 мм калибра, уже готова к ведению огня, все как никогда серьёзны и сосредоточены. В центре позади батареи раскладной столик, на нем мой прибор управления огнем ПУО-9, над ним склонился мой сменщик и ученик вычислитель Олег Чумин, рядом старший офицер батареи лейтенант Кушнаренко и еще на корточках, с наушниками радист.
Разгружаем и отпускаем автобат. Знакомлюсь с обстановкой. На панели нашего прибора нанесены данные широты и долготы, привязанные к местности, батарея, наш наблюдательный пункт, где сидят артиллерийские разведчики с командиром батареи, рядом командование 135 МСД, там же нанесены остров Даманский и китайский берег. Расчеты дальности стрельбы проводятся движением по вертикали и горизонтали угломерной линейкой. Для того, чтобы произвести выстрел из орудия, разведчики, которые
находятся впереди и видят противника, измеряют дальномером расстояние, буссолью
определяют азимут, разницу в высоте, и связисты передают все это на батарею, где вычислитель, вводя данные метеорологов, особенностей снаряда, силы заряда, вращение снаряда (всего 17 поправок), сводят все в три цифры. Старший офицер берет эти цифры и командует (тут нужен голос) командирам орудий, наводчик устанавливает прицел, заряжающий определяет заряд и вводит гильзу в казенник. По команде «выстрел» шнуром приводит в действие спусковой механизм. При выстреле полным зарядом ствол орудия с казенником отбрасывает назад на 2 м, потому и нужен шнур. Перед орудием ударная волна ломает деревья и может убить человека. Рисую на приборе абрис острова, нашего и китайского берега, еще раз пересчитываю все данные. У вычислителя двойной контроль - дивизионный и полковой вычислители, так как ошибка даже в одной из 17 данных может быть катастрофична. Цели 201, 202, … 208 на острове, вдоль его длины, дальше обозначена протока и еще дальше траншеи на высоком китайском берегу. Вычислитель - это еще и картограф, мы склеиваем и складываем особым образом армейские карты, чтобы они входили в один планшет и при необходимости быстро разворачивались.
Время обеда, костры жечь нельзя, кухня не работает, выдают сухой паёк. Стрельба на острове то затихает, то вновь разгорается. В эфире хаос, крики, ругань, китайцы выходят на нашу волну с примитивной пропагандой, угрожают и … вдруг называют номер нашей
части и фамилию её командира - Борисенко, который только полгода как из замов стал командиром полка.
Между нашими 2-ой и 1-ой батареями небольшой пролесок, в нем гора ящиков со
снарядами и машина связи, в которой находится начальник штаба дивизиона майор Кобец, он обеспокоен неустойчивой связью и помехами в эфире. Ноги промокают от подтаявшего снега, мерзнут руки от металлических частей прибора, томительное ожидание, неизвестность, а там глухие хлопки разрывов мин, и короткие сухие разрывы гранат на фоне автоматно-пулеметной трескотни.
Часов у меня нет, потерял в автокатастрофе, время начало клонится к вечеру, как вдруг впереди слева, по дороге на Кафылу слышится рев двигателя, вылетает МТЛБ (прекрасный тягач с прочной бронёй, проходимостью и скоростью до 70 км в час, до 15 человек вместимостью и орудием в 3тонны на прицепе), он пролетает мимо крайнего левого орудия, разворачивается слева от нашего столика, и из него, матерясь, выскакивает какой-то майор. Наш лейтенант стоит с котелком и пьёт воду, майор выбивает у него котелок, подскакивает к столику, тычет пальцем в цели на острове: - «Проверить!» кричит и кладёт лист бумаги с номерами целей, мы в спешке проверяем, все совпадает. Майор сам кричит - «Заряжай, заряд третий, осколочным, батарея, беглый огонь!» Обычно стреляет одно 1-е орудие (всегда справа), а затем, если все правильно, ведет огонь вся батарея, а тут залп, и беглый огонь, огонь, огонь. Командиру орудия положено кричать «Выстрел, откат нормальный», но после 2-3 выстрелов, все смешалось. Пороховой дым завис над батареей,
справа грохочет 1-я батарея, дальше еще 2-й и 3-й дивизионы. 3-й Дивизион - это двенадцать 152 мм орудий, снаряды еще мощнее, еще тяжелее. После 5-6 залпов заработала рация и пришла команда «Прицел +1, затем еще +1 и еще…». Смотрю по прибору и вижу, что лавина огня двинулась на край острова, затем по протоке, по краю берега, по траншеям на берегу и дальше вглубь до 5-6 км, где стояли их резервы, и были доты, оборудованные еще японцами в 1945 году.
Задымилась краска на стволах орудий, снег позади растаял от горячих гильз, орудийные подносчики начали выбиваться из сил, и начальник штаба подтянул механиков-водителей, на 2-м орудии не выдержал откатник, и ствол казенника завис между станинами. Отбой прозвучал, только когда снесли все на 5 км глубины. Снаряд такой гаубицы летит на 18 км, роет воронку 2 на 3 метра, закрывает осколками радиус в 200 м, бьет бетон 1,5 - 2 метра, отрывает башню любому танку. Тишина минут 10 давит на уши, и вдруг сзади нарастающий гул, переходящий в вой, и над головами у нас, с реверсивными полосами, один за другим в течение нескольких минут летят снаряды реактивных «Катюш», впереди за сопками слитным, протяжным грохотом слышатся их разрывы, и вновь наступает тишина. Темнеет, вялая перестрелка, изредка вспыхивают осветительные ракеты. К ночи похолодало, грею руки на радиаторах машин, все устали, промокшие ноги мерзнут. Орудийные номера по очереди дремлют на снарядных ящиках.
Утро 16 марта - вялая перестрелка, мы молчим, приводим огневую позицию в порядок. Сегодня воскресенье – выборы, и на батарею из Дальнереченска приезжает группа людей, я (вычислитель, писарь и секретчик) подаю списки батареи. Голосуем и всем вручают маленькие подарки. Наконец-то появилась кухня с горячей пищей. Днём разводили маленькие костры из сухих веток, чтобы не было дыма. Наш лейтенант неосмотрительно погрел ноги у костра, и в хромовых сапогах, сдавив ноги, закипела влага, мы с трудом сдёрнули с него обувь. Дальше он воевал в валенках, с повязками на стопах. Приехал какой-то политработник подполковник, провёл политбеседу, я спешно нарисовал боевой листок и продемонстрировал его проверяющему. Ночь прошла относительно спокойно.
Утром мимо батареи протащили подбитый БТР. Вынимаю спрятанный в приборе фотоаппарат Смена-3, где уже была отснята почти вся плёнка. Краска на БТРе сгорела, колёса спеклись в одну массу и не крутятся, под башней с запёкшимися краями отверстие 2 на 3 см, и всё это попадание из гранатомёта. А в кузове мешанина из тел, приборов, пулемётных лент, сгоревшей одежды…
Фотографирую БТР, и тут же какой-то незнакомый майор берет у меня из рук фотоаппарат, открывает его и засвечивает плёнку, возвращает мне и говорит: - «Пшёл вон». Я исчезаю, очень жалко, такие были кадры… А ведь нас все время, даже во время стрельбы, снимали какие-то операторы.
17 марта к обеду идет команда «Огонь по целям 201, 207, 203". Даём несколько залпов, по рации передают: «Спасибо! Уничтожили минометную батарею, рассеяли роту китайцев на острове и разбили дот на их берегу». Позади батареи поставили маленькую палатку, забираемся в нее по очереди и дремлем, сидя на корточках. Периодически вспыхивают автоматные перестрелки, рвутся ручные гранаты. Ночью где-то впереди нас, под Кафылой, была стрельба, убили зайца, приняв его за китайского разведчика. Постоянно идет радиовойна. Китайский голос запугивает нас тем, что они пустят миллион женщин и детей по льду и победят нас. Снова приезжает политрук, передает приказ – «В любом случае стоять два часа», даёт листовку, одну на батарею, на ней фото китайского майора по кличке «Лысый». Отличился в индокитайском конфликте за год до Даманского, владеет всеми видами борьбы и оружия, действует в одиночку. Приказано - в борьбу не вступать, в плен не брать, стрелять сразу без предупреждения. Вознаграждение - отпуск на месяц и повышение звания. Ничего потом о нём не слышали. А листовку кто-то шустрый прикарманил и даже наш замполит её не нашёл, а он был страстный коллекционер.
18 Марта приехали артисты самодеятельности из Лучегорска, пели, танцевали, потом все вместе сфотографировались, концерт прошёл без помех. Но, как только артисты уехали, проводим огонь двумя орудиями по протоке: цель № 209, это наш танк Т-62, в котором погиб Леонов. Танк суперсовременный: секретные рации, броня, стабилизатор. Он очень интересует китайцев, которые несколько раз посылали к нему группы разведчиков, пытаясь снять приборы или зацепить его тросом. Вечером разбиваем их лебёдку в траншеях на берегу.
Утром 19 марта замполит, капитан Власенко, берёт меня и нашего фельдшера Сенюшкина и везёт в штаб дивизии, это громадная цистерна, вкопанная в землю на склоне Кафылы. Там, в бункере, нас быстро опрашивают, представляют и объявляют кандидатами в члены партии. И это, несмотря на мою не совсем кристальную биографию. Заседание продолжается, я же быстро поднимаюсь на сопку там, по гребню, глубокая траншея, в ней свои ребята из полковой разведки и над ПУО склонились два генерала без знаков различия. Тихо их фотографирую и спускаюсь вниз влево по склону метров на сто к нашей дивизионной разведке, общаюсь с друзьями, рассматриваю остров и китайский берег в глубину по дальномеру, но времени нет, вновь поднимаюсь на вершину, мне показывают остров, всю панораму, я и сейчас всё помню, как на фото. За островом, слева через
гребенку деревьев, виден тёмным пятном наш танк. Китайцев на острове уже нет, так как наши сапёры уложили там мины, но танк подорвать и сжечь не удалось. Делаем совместные расчеты и передаём на батарею. Стрельба одиночным орудием 152 мм. Наши гаубицы 122 и 152 мм идентичны и очень точны, их сделали 1939 году, к 1969 году на вооружении не осталось ни Т-34, ни стрелкового оружия, а эти гаубицы работали, как часики, и тогда только испытывали 130 мм гаубицу в замену.
Первый снаряд (3 км расстояния дальности и размер танка - очень трудно попасть) падает впереди рядом с танком, я вижу вертикальный столб воды и льда, второй снаряд уже слева, сзади, и тот же фонтан, но танк не проваливается. Лёд очень толстый и крепкий. Третий снаряд попадает прямо в танк, видна яркая вспышка на броне - танк стоит, два-три-четыре попадания, но бесполезно. Приказ: «Прекратить огонь». Завершив свои дела, я спускаюсь вниз к командному пункту и вижу, как чуть в стороне разворачивается к бою чудовище: 240 мм миномёт - ствол на тягаче, другой тягач-кран берёт из машины громадную мину и вкладывает в распахнутый ствол, закрывается крышка, свинчивается, и после наводки происходит выстрел. Мина громадная, её даже в воздухе видно. Три или четыре мины проломили лёд, танк наконец-то тонет.
Возвращаюсь на батарею. Погода всё та же: днём тает и мокро, ночью холодно, всё замерзает. Потихоньку курим. Проблема для курильщиков - нехватка курева.
Трубка мира,
Трубка мира,
Трубка мира у костра.
Сигареты сорта Прима,
Трубка мира у костра.
Мы пускаем вдоль по кругу
Недокуренный «бычок»,
Сигареты сорта «Прима»,
Затянуться бы разок.
Вечером 19 и днём 20 периодически происходят мелкие стычки, автоматные перестрелки, разведчики и сапёры двигаются по льду, контролируют движение противника. 21 числа, в середине дня, команда - «Отбой». Снимаемся с позиций и идём своим ходом на станцию Игнатьевка, едем в эшелоне до станции Прохаско, наша часть всего в 1 км, выгружаемся. Всё, дома.
Несколько дней чистим орудия, тягачи, оружие, отсыпаемся. Никаких служб или караулов. Приказа выгружать, оставшиеся в своих полковых автомобилях боеприпасы, почему-то нет.
И вот 29 утром вновь тревога. Своим ходом идём на станцию Ружино, начинаем грузиться на платформы на воинской площадке. Прошли всей колонной по посёлку мимо моего дома, мимо школы, в которой учился, мимо пятиэтажных домов в центре посёлка, которые я строил, работая до армии каменщиком. На площадке стоит вагончик-теплушка, в нём сидят люди, очень знакомые. Захожу, и чудо - это бригада каменщиков, в которой я когда-то работал и строил эти дома. Они не сразу узнают меня, снимаю каску, разговариваю с ними, но все смущены, замкнуты. Оказывается, их предупредили - сидеть в вагончике и в разговоры не вступать. Снова едем в сторону Дальнереченска. Тяготит неизвестность, отсутствие информации. Неужели снова? … К вечеру прибываем на станцию Ласточка, состав загоняют в тупик, но команды разгружаться нет. Стоим ночь, тишина, неизвестность.
30 марта с раннего утра грохнули сцепки вагонов, тепловоз вывез нас на основной путь, на юг до станции Филаретовка, рядом с Пантелеймоновкой. Еще несколько дней приходим в себя, и всё, войны не случилось. Нам было приказано «Не болтать!». Официально в конфликте мы участия не принимали.
Через три месяца, осенью, когда я уже был студентом медицинского института, мне прямо в аудитории, прервав лекцию, вместо представленной медали «За Воинскую Доблесть» вручили грамоту ЦК ВЛКСМ с нейтральным текстом – «За мужество и отвагу», проявленные при выполнении боевого задания командования». Удостоверение участника войны я получил в военкомате только через 15 лет в 1984 году.
До сих пор не могу понять - чьи амбиции решили судьбу сотен погибших людей из-за клочка земли посреди реки, с постоянно меняющимся руслом? Кому это было нужно? Почему вновь и вновь повсюду всплывают очаги ненависти, и люди убивают друг друга.
Моё раннее детство прошло на севере Китая в Маньчжурии. Помню я очень любил приходить в гости к соседу китайцу, его звали Пын. Седой старик жил очень скудно, спал на циновке, ел за маленьким столиком деревянными палочками. У него была одна чашка и кружка-пиала, даже стула или табурета не было. Меня, 4-х летнего ребёнка, привлекала его доброта, он не знал русского языка, но мы почему-то хорошо понимали друг друга. Однажды он спас меня от разъярённого быка, пытавшегося втоптать меня копытами в землю. Это было в Маньчжурии в 1953-1954 годах. По чьей злой воле мы через 15 лет вдруг стали врагами, и разъярённая толпа хунвейбинов, размахивая цитатниками Мао, пыталась вторгнуться на территорию нашего государства, втоптав меня и моих друзей в снег на берегу Уссури. Не удалось.
Сейчас остров по непонятным причинам принадлежит китайцам, таковы реалии жизни….
Следующая публикация
Нет комментариев