Предыдущая публикация
Сёстры.
Рассказ
Сестра позвонила в самом начале смены. Галина огорчилась так, что захлопнула окошко, отделяющая ее инструменталку от мастеров, прямо перед носом сунувшегося Палыча.
– Чего ты, Галина Петровна? Белены чё ли объелась с утра, – он стучал в перегородку, длинно и заковыристо ругался по ее адресу.
Галина уселась на стул, запрокинула кивком волосы, уставилась в одну точку – думала о своем.
Ну, Зойка! Едет она! Зачем? Поссорились уж давно, чего ехать-то. И главное, даже не спросила – можно-нет, просто поставила перед фактом – еду, скоро буду.
Вот всегда она была такая – тихоня скрытная. Всё молчком, молчком!
Она открыла окошко, тихо огрызаясь на Палыча, выдала инструмент. Он ругался, говорил, что работает она лениво, вспоминал недавние прегрешения. Возразить Галине было нечего. Только зачем сто раз одно и то же ей талдычить? Надоели уж своими нравоучениями.
Да и разве поймет Палыч ее проблемы? Проблемы, которые катились по жизни, как снежный ком. И только сейчас, с годами, вдруг начала она осознавать, что всё она себе испортила сама. Всю жизнь свою.
Галка всегда была боевой. Наигранная весёлость лишь усилилась, когда осталась она одна с двумя детьми. Эта весёлость, а ещё броские ее наряды были теперь неким защитным средством. Станешь высокомерно веселой, когда муж сбежал, по мнению вездесущих соседей и родни, когда осталась одна – в долгах, как в шелках, с маленькими детьми, старой матерью и без нормального заработка.
А муж... То ли не повезло, а то ли – Бог наказал. Так считала мать, да и сама Галина, оправдывая свою невезучесть, в последнее время частенько считала так. Когда-то лихо и бесцеремонно увела она жениха младшей сестры Зойки.
Сестра, как серая моль, непонятным образом однажды по весне подцепила себе военного ухажёра. Курсант приезжал в их поселок, скромно ждал сестру возле калитки, шли они гулять по селу. Зойка похорошела, расцвела, влюбилась, в общем.
Галина тогда как раз находилась в активном поиске. Меняла кавалеров, как перчатки, потому что слыла в селе первой красавицей и модницей. Слава эта добавила и ещё кое-что, но Галя отмахивалась – ничего подобного она себе не позволяла. Да, флиртовать – флиртовала, но меру знала.
Однажды летом вернулась она с работы домой, а под окнами – курсантик, ухажёр сестры, а та ещё с учебы не вернулась. Он неуверенно топтался в кирзовых сапогах, робел перед шустрой Галиной.
– А проводи меня в клуб, в кино, а, Кость? Подыграй, помоги будущей родственнице. Очень надо, чтоб парня моего подзадорить. А Зойка приедет не скоро. Записку ей оставим.
Галка быстро переоделась, нацепила хрустальные бусы и подхватила парня под руку. Он слушал, как говорит она пустяки, смотрел, как искристо блестят ее бусы на пышной груди, как закидывает она волосы. Они задержались в клубе, курсантик не спешил возвращаться к приехавшей уже Зойке, улыбался и глубоко вздыхал от волнения.
Галка вдруг поняла – нравится она ему. А почему бы и нет? Разве хуже она убогой серой Зойки? Почему это Зойке такое счастье – женой офицера быть, а не ей? Она положила руки на грудь парню, поднесла свои губы. Он резко обнял ее, вцепился поцелуем.
А через день она сама приехала к нему на КПП.
– Какой хорошенький ты! Люблю тебя, Костяшенька! А Зойка? Разве она может так любить? Нет – не может...
Курсантик приезжал теперь к ней. Зойка плакала, уткнувшись в подушку, скрывая свою боль от матери. Галина нервно прохаживалась рядом, оправдывалась:
– Это любовь с первого взгляда, понимаешь! Мы ничего с этим поделать не могли. Как ураган любовь навалилась. Химия это. А у вас с ним этой химии чувств не было. Холодная ты, Зойка, глупая ещё.
Но Зойка вечерами тихо ходила за ними ещё долго. Галке было и смешно и немного жалко ее. Это ж надо – какая никчемная у нее сестрица, никакой гордости.
А однажды вдруг зашла Зойка в ее комнату и уселась, смотрела, как красится она, как собирается на свидание, а потом вдруг выдала:
– Не любишь ты его, Галка!
Галина удивилась.
– Это почему это – не люблю? Мы, между прочим, уж о свадьбе проговариваем, предложение он мне сделал.
– И всё равно – не любишь.
Галка взбеленилась:
– Да что ты понимаешь в любви! Дура! У нас уж было всё! Я, может, уж и беременная...
– Это неважно.
– А что важно тогда по твоему?
– Ты не умеешь любить, Галка. Вот, что я думаю...
Ох, и разнервничалась тогда Галина. Схватила какую-то тряпку, замахнулась, хлестнула Зойку. Из комнаты та пулей вылетела.
– Не доводи ты ее, Зой! – просила мать, – Хватит уже страдать! Случилось, как случилось. Чего ж делать-то? Где тебе до нее, красивая ведь Галинка-то. Любой бы позарился.
А потом, прожив с мужем в гарнизоне четыре года, Галина с двумя детьми вернулась к матери. Мать бросилась помогать. И, хоть была мать и не стара, бремя забот о внуках и дочери подкосило ее.
К тому времени Зоя закончила институт и уехала работать геологом на Крайний север. Всё время матери помогала – нет-нет, да подкинет деньжат.
А Галина прыгала с работы на работу, металась в устройстве личного счастья. В доме появлялись мужчины – Галина полюбила веселые компании, такая жизнь захватила ее, детей она повесила на мать уж совсем.
Со вторым сожителем прожила три года, с третьим и года не прожила, а потом был четвертый, пятый... С матерью ругались сильно.
А Галку веселило и забавляло то, чем она занимается. У нее голова кружилась от своей собственной силы, от осознания того, что может вертеть она мужиками. Вот сам завскладом на нее глаз положил, а Валюха Коновалова с ума от ревности сходит. Весело же...
– Угомонишься ты или нет? Неуж-то непонятно – не жить тебе с мужиком. Лучше б о детях подумала. Лешка вон скоро девять классов окончит, поступать... А у тебя и гроша ломаного нет, все деньги на то, чтоб накормить да напоить "этих" уходят.
– Я строю свою судьбу, мать! Не вмешивайся. Вот с Игорем у меня все хорошо будет, заживём. И детей он любит. Не то что Лёнечка... Сволочь поганая.
Игорек, прожив с ней два года, оставив Галину с грудным младенцем, уходил со скандалом. С таким, что бабка с детьми вынуждена была пережидать их разрыв у соседей. Три дня у соседей ютились, мать совсем расклеилась, вызывали ей скорую.
Вот тогда Зоя и получила телеграмму. Взяла телеграфный бланк, небрежно скользнула по нему глазами, а в следующий момент побледнела, схватилась за косяк, нащупывая ускользающую опору.
Телеграфировала соседка: "Приезжай, мать чуть жива. Галина выгнала ее с детьми из дому".
На тот момент жили они с мужем уже в Новосибирске. Подрастали двое детей. Муж – начальник комбината, она – ведущий инженер-геолог. Зоя тут же взяла билеты на самолёт, полетела. Сотовая связь ещё отсутствовала, а вызывать родню на переговоры – терять время.
Пока Зоя добиралась, мать вернулась в дом – сожитель дочери уехал, улеглось. Зоя вышла из такси на другой стороне дороги. Мать во дворе качала коляску с внучкой Полиной, скользнула по ней взглядом и отвернулась – не узнала. Короткая стрижка, светлые брюки, красный чемодан – фифа городская к кому-то приехала.
Никак не могла поверить, что это дочь с ней рядом уселась на скамью, испугалась даже. А потом расплакалась у Зои на плече.
– Мам, за тобой я...
– Как это?
– Очень просто. И квартира отдельная есть уже. Поехали...
– А внуков-то на кого оставлю?
Галина встретила сестру неприветливо. Начиная со сверкающего лейблами чемодана и заканчивая духами светилась обеспеченность младшей сестры. Зоя привезла кое-какие подарки, но Галину они только раззадорили: "Денег, сразу видно' куры не клюют, а привезла косынки, да маечки... Могла б и поприличней чего подарить."
Днём – пустые разговоры, неоткровенные и поверхностные, как будто меж сестрами непроницаемая завеса. Мать то и дело утирает глаза, о предложении Зои сказала вскользь, как о невозможном и несбыточном. Галина застыла в изумлении, покосилась на сестру.
Лишь вечером вышли сестры вдвоем на крыльцо. Галина посмотрела в глаза сестры – прозрачные, спокойные.
– Чего ты приехала? Не поедет мать с тобой. Не оставит она Польку. Я работаю...
– Состарилась она. Нездоровится, лечиться ей нужно и отдыхать.
– А чего она устает что ли? Я ее огород пахать не заставляю. У меня есть кому пахать.
Зоя молчала. Она очень сомневалась в том, что мать согласится поехать с ней.
Но Галина все больше и больше горячилась. Какая-то сила, которой не могла она противиться, словно швыряла ее вверх, в жуткую действительность осознания жизни своей, неустроенного и запущенного дома, в обнаженную сравнительность этой жизни со спокойным достоинством приехавшей сестры. Казалось, что сестра – посторонний свидетель всей подноготной ее невезучести, человек, от которого нет никакой защиты, и который прозрел самое тайное тайных ее души. Степень ненависти ее росла, накалялась, и выплеснулась:
– Ты приехала показать, какая ты добрая и богатая. Да? В грязь нас опустить, да? Мол, смотрите, как я живу, и как вы. И мать со мной – несчастная, и дети неухоженные, и дом запущенный, и мужа нет. Мстишь? Ты мстишь мне за Костика! Чего ж не подобрала, когда разошлись мы? Не нужен он мне – последним гадом оказался.
– Потому и не подобрала, – вздохнула Зоя.
– Ага! А теперь приперлась долги собирать, да? Ты думаешь, я дура? Я не понимаю, зачем ты здесь?
– И зачем же? – Зоя опершись локтями на перила, повернула к сестре голову.
– Затем... Зачем и все, – Галина не смотрела на сестру, – Половину дома хочешь. Знаешь, что напополам он у нас с матерью приватизирован, вот и мечтаешь – мать заберёшь, половина тебе останется.
У Зои появились складки меж бровей. Галина покосилась на молчаливую сестру – не поймёшь ее: не то сердится, не то вот-вот расплачется.
Галина продолжила:
– Ты ж у нас святая. Ты хорошая дочь, а я – так. Невезучая, выпивающая и совсем никчемная. А давай поменяемся. Поживёшь тут, огород покопаешь, поработаешь, как я... Мать потерпишь, она ведь только при тебе идеальная, а без тебя вообще невыносимая – то ворчит, то орет. Всё ей не так! Тебя всё в пример ставит: Зоинка, говорит у нас вон – анженер, Зоинка – мать, у Зоинки – муж, не абы кто, а ты – голь..., – Галина все заводилась, накаливалась и в конце почти кричала.
– Галь, а если я пообещаю, что дом тебе достанется, поможешь мать уговорить со мной поехать? Жить к нам ..., – вставила Зоя.
– Вот ты и проговорилась. Ага... Значит, все ж-таки из-за дома здесь. А мать-то... Мать-то думает, что ее жалеешь. Все одинаковые...
– Ты меня не поняла...
– Да все я поняла-а! И знаешь что, сестрица, иди ты... Без помощи твоей проживем. И нечего нам свои подачки слать. Перебьемся, – Галина зашла в дом, хлопнув дверью, ставя точку в разговоре.
В постель она легла раздраженная, недовольная собой, и, прежде чем уснуть, долго смотрела в окно.
А Зоя стояла на крыльце, смотрела на закат. Вот, вроде, и нужно мать забирать, и страшно. Сестре некому помочь будет, да и мать грустить начнет, скучать по внукам. В общем, решение – за ней.
В этот приезд мать уговорить не удалось. Но через полтора года мать сама написала Зое – просила забрать ее с Полиной. Старший сын уже дома не жил, учился и подрабатывал в другом городе, вторая дочка – самостоятельная, а вот малышка...
" Не хватает мне сил на нее, а Гальке она не нужна – лишняя. Да и Аленка не помогает, шляется целыми днями... Без Поли не поеду – пропадет девчонка. Ну, а коль против вы, останусь. Только тогда уж сама пропаду..."
После такого письма, они поехали сразу. Мужа Зои Михаила к тому времени перевели в Москву. Поэтому поехали за матерью и племянницей на машине.
Галина прощалась с дочкой истерично. То собирала ее вещички, то бросалась к дочери, пугая ребенка, кричала – не отдам.
Михаил, ошарашенный таким поведением, несмотря на усталость, несмотря на то, что собирался поспать, а уж потом отправляться в обратную дорогу, от сна в родном доме жены отказался.
– Едем! Не перетерплю, так в гостинице отдохнем...
Полинка перенесла дорогу превосходно, а вот матери было тяжело. Поэтому в Москве начали с медицинского обследования, потом долго лечились. Полина оказалась на руках у Зои. Ее довольно быстро устроили в детский сад, помогали, конечно, подросшие дети. Полинка освоилась без проблем.
А вот бабушка в Москве потерялась. Из дома выходить боялась, в лифте робела. Муж Зои сейчас неплохо зарабатывал, и решили они приобрести маленький домик в подмосковье – дачу.
Вот только должность мужа не позволяла заиметь собственность ни себе, ни жене. Оформили дом на мать с ее согласия, и перевезли ее туда. Там она обжилась куда быстрее, чем в квартире московской. А вот Полину привозили туда лишь иногда, погостить у бабушки. Жила девочка с Зоей и Михаилом.
Галина, когда осталась одна, сначала и не поняла, что случилось. Как-то вдруг пусто стало в доме. Аленка без конца на гульках, а дома... А дома – где положил, там и возьмёшь. Текла жизнь и текла – как ручеек под горку. Была она раньше дочкой, хоть и взрослой уж тёткой, а всё же дочкой.
В доме щи да каша всегда были. А тут – пустота. Она столько лет привязана была к матери, и вдруг – веревки снялись. Делай, что хочешь, води, кого хочешь, ступай – куда знаешь. А вот что делать и куда ступать, Галина не ведала.
Она бродила по дому без желания к хозяйству, тыкалась в углы. Получается – ища счастье, всех она растеряла. Осталась совсем одна. А мужики... Вот они-то как раз использовали ее, а полюбить по-настоящему так никто и не полюбил.
И стало не по себе. Это что ж такое? Уж и мать от нее сбежала. И сын не появляется. И среднюю в дом не тянет, в ссоре они бесконечной, нет общего языка с дочерью. И младшую, получается, сестра забрала...
Она смотрела на себя в большое зеркало: яркая кофточка, лосины. Она всегда презирала платки и халаты, которые любили её, казалось, рано постаревшие подружки. Но сейчас вдруг яркость ее одежды показалась ей вульгарной, старым на фоне кофточки показалось осунувшееся лицо.
Она осталась той девочкой, которая ищет и ищет себе кавалера, которая считает себя привлекательной, которая хочет, чтоб любили ее просто так, любили и радовались своему счастью.
Вспомнились слова сестры:
– Ты не умеешь любить, Галка. Вот, что я думаю...
И сейчас не казались эти слова неправдивыми. Нет, своих ухажёров она по-своему любила, лелеяла надежды на них, готова была ублажать и радовать. Но внутри всегда жило чувство отвращения ко всему мужскому роду. Козлы они все! Но счастье строить надо, потому как достойна она этого самого счастья, вот и терпела, вот и ублажала...
Она сейчас вспомнила, как смотрела сестра на своего Михаила, как он смотрел на нее. Другое там – родное меж ними. Связь у них, как будто они одно целое. У Галки такого никогда не было.
Чуть поуспокоилась тогда Галина в вечной гонке за мужчиной мечты, меньше начала выпивать. В последнее время стала она мягче с дочерью. Начали, наконец, находить общий язык. Сын, правда, до сих пор злился, мать не навещал.
Но обида на сестру не отпускала. Они не переписывались, не созванивались. Только деловые моменты пришлось решить, чтоб оформила сестра опеку над Полей. Галина получала письма матери, иногда с фотографиями. А когда купила Аленка новый телефон, выпросила у матери, созвонились. Говорили они с матерью первый раз за семь лет после отъезда. Оказалось, у матери такой телефон давно уж был.
– Ну, как ты там? – спрашивала Галина, удивляясь тому, как хорошо слышно мать.
– Да по-маленьку. Здоровьишко не прибавляется. Вот из профилактория только вернулась... Уж и не знаю – подлечили чи нет... Полинку в гости жду. Каникулы у нее.
– Так это... Так, раз каникулы, пусть к нам приезжает. Да, Ален?
– К вам? Ой, не знаю. Спрошу у Зоинки. У Полины-то секция. Они вот на соревнования какие-то едут вроде в июле. Спрошу... Надо б у матери-то побывать. Надо. Раньше-то чего не звала? Ждала ведь девчонка...
– Ждала? Да я как-то...
– Она всегда о тебе спрашивает, вспоминает. Хошь не хошь, а мать есть мать...
Галина проревела в подушку всю ночь. И опять мысль – скотина-сестра, отобрала дочку. Да ещё и Аленка засобиралась со своим дружком уехать в Питер, там жила у него родня.
Одна осталась Галина. Внешне – всё такая же: веселая и боевая. Палец в рот не клади. Скрывала за этой маской свое одиночество. Продолжала работать на заводе, сажать огород и мечтать о личном счастье. Нет-нет, да и появлялись у нее ухажёры, вхожие в дом. Но теперь Галина не лелеяла глубоких надежд на будущее: так – огород очередной вскопает – уже хорошо.
Ещё через два года мать умерла. Скончалась неожиданно для всех. Галина на похороны не ездила. Чего ехать – без нее все время справлялись, и сейчас справятся. Она опять винила во всем сестру – не уберегла мать.
Жизнь текла, оставляя позади все лучшее. И тут этот звонок от сестры – еду! И главное, уж к вечеру этого дня будет у нее. Разве делают так люди приличные? А дома... Особого беспорядка нет, но и чистоты тоже. Галина жила сейчас одна, на свое домашнее хозяйство особо сил не тратила. Кому это надо?
Но и в грязь ударить перед сестрой не хотелось. Вот раньше она Зойку и в грош не ставила. Раньше – вообще б на ее приезд наплевала. А теперь... Побежала отпрашиваться с работы пораньше, чтоб дома порядок навести, да в магазин, да приготовить чего...
И зачем она едет? До обеда только об этом Галина и думала. Зачем? Не иначе как по делам наследственным. Половина Галининого дома принадлежала матери, а значит – им с сестрой по четверти. Неужто едет долю обсудить? Галине стало страшно. И где ж она денег-то на выплату возьмёт? А потом озарило... Мать говорила, что домик, в котором жила она, оформлен на нее. А вдруг не написала мать завещание. Ведь не думали, что умрет так рано. Вдруг... тогда половина того дома Галине по закону принадлежит.
Всё встало на свои места – ага, Зойка едет договариваться миром.
А Галина ещё подумает теперь. Ха! Домик-то в Подмосковье хороший. Достраивали они его, ремонтировали. Не домик – игрушка. Уж всяко поболе ее дома в деньгах стоит. Так что все козыри – в ее руках. Но что-то мешало Галине в этих раздумьях. Что-то вставляло палку в обычную человеческую логику, основанную на привычных и обыденных рассуждениях. Зойка ... Именно Зойка. Никак не рисовалась Галине картина дележа наследственного имущества с Зойкой. Не видела она сестру в контексте низменного, и думала про себя: она умная, зараза... она скандалить и просить не поедет точно.
Что-то другое тут... И опять мысли шли по кругу. И зачем она едет?
И вот приехала.Машина белая, сестра – за рулём. Легко из машины выскочила, и Галина, глядя на нее из окна, подумала, что такой стройности у нее уж нет. Она втянула живот и вышла из дома.
А выйдя, вдруг увидела, что приехала Зойка не одна. Рядом с автомобилем стояла девочка. Волосы волнистые, длинные запрокидывает кивком головы. Она даже не сразу догадалась, что это Полина, хоть и видела ее на фотографиях. Уж слишком взрослой казалась девочка.
Она шагнула навстречу, не спуская глаз с дочери. Наверное, отвернется, наверное, настроили против, наверное, ненавидит... Она пыталась прочесть в глазах девочки хоть что-то.
А та лишь увидев мать, широко распахнула глаза и бросилась бегом через калитку, через двор ей в объятия:
– Мама!
Через плечо дочери, Галина смотрела на Зою. Зоя улыбалась, а
Галине хотелось плакать. Изо всех сил, чтоб не напугать горькими слезами дочь, сдерживала она ком в груди. Пряча глаза, накрывала на стол, отвечала на вопросы.
Полинка разглядывала дом, раскачивалась, сидя на мягкой перине кровати, а потом и вовсе убежала во двор смотреть на кошку с котятами.
Галина призналась сестре. Почему-то расхотелось юлить.
– Зой, а я ведь подумала из-за дома едешь. Из-за наследства. Полгода ж скоро... Я уж у нотариуса была, а ты?
– У нотариуса? Нет, не была.
– Как же... , – Галина поперхнулась от такой беспечности, – Дом-то ведь ваш загородный на маме был. Обязательно поди, надо...
– Дом? А ... Нет. Когда Миша ушел с должности, мы на нас переоформили. Мама настояла.
– Вон оно что... А этот. Этот дом. Ведь тут часть тебе принадлежит. Часть материной доли, Зой...
Галина и сама не ожидала, что будет говорить об этом так легко.
– Этот? А... Ну, что ты. Это твой дом. Ты тут хозяйка. И я не буду вступать в права наследства. И, раз уж заговорили, – Зоя встала, взяла свою сумку, достала оттуда конверт, – Вот. Мама последние годы делала сбережения. Никому не доверяла, дома хранила. Это половина. Она твоя.
– Сбережения? У нее ж пенсия небольшая.
– Небольшая. Но сумма получилась приличная.
– Зой..., – Галина смотрела на конверт, – Не возьму я. Ты Польку мою вырастила, Зой, мама с тобой, Зой...., – комок подкатил к горлу и вырвался хриплым всхлипом. Галина повалилась на стол и заплакала.
А когда немного полегчало, подняла глаза. Зоя сидела перед ней за столом, наклонившись, положив подбородок на кулак, смотрела на нее пристально. Галина заговорила опять.
– Ты прости меня, Зой, прости... Свинья я последняя. С детства тобой понукала, за человека не считала, а ты... И ведь завидовала я тебе потом, ох, завидовала. Всё считала, что несправедливо тебе так повезло, а мне – нет. А сейчас думаю – справедливо всё. Ты такая, каких жизнь награждает. Ведь и не упрекнула меня ни разу. Какая ты... Вот и сейчас, сидишь, смотришь, а не стыдишь.
Зоя смотрела на нее и тихонько улыбалась. И подумала Галина, что тот человек, которого любит сестра в ней, ещё только зарождается. Она не такая ещё, но обязательно станет такой. Если есть такая всепрощающая любовь сестры, то она постарается ей соответствовать.
Не одна она теперь, не одна. И ещё мысль, совсем непохожая на все предыдущие мысли о сестре – это была гордость.
Никогда она раньше так не гордилась своей младшей сестрой.
***
Ваш Рассеянный хореограф
Следующая публикация
Нет комментариев