Предыдущая публикация
ПОБЕДИТЕЛИ
Я помню их с другими многими,
войной и миром утомлёнными,
калек, что выбрались безногими,
безрукими и обожжёнными.
Двор шумным днями был погожими,
по вечерам гремел гармошкою,
старались редкие прохожие
пройти окольною дорожкою.
Мы были в свите окружающих,
считали всех, кто выжил, общими,
поскольку все мои товарищи
отпетой слыли безотцовщиной.
Дымили воины махоркою,
и шла по кругу шапка старая,
потом со спорами, разборками
тот, кто с ногами, шёл за «тарою».
С особым шиком пили «горькую»,
собрав всю шушеру соседскую,
стирали сопли гимнастёрками
и крыли матом власть советскую.
Их совести́л уполномоченный,
ему в ответ: а выкусь, накоси!
И он садился скособоченный
и принимал «на грудь» без за́куси.
В надрыв гремели песни старые,
стучали кружки оловянные,
и возвращались с новой «тарою»
к столу «герои окаянные».
И в голос плакал Фёдор Павлович,
что старшиною был под Прагою,
ну, а к полуночи Иванович
полировал охочих брагою.
Потом их разбирали женщины,
тащили с оханьем и руганью,
как рыбий глаз, светило вечное
смотрело мёртво и испуганно.
Наверно скажут: пьянь разгульная,
а кто-то сплюнет: шваль базарная,
но это мнение огульное
не отразит, по сути, главное.
Они одни в огне бушующем
и под Москвою, и под Харьковом,
собой прикрыв, что станет будущим,
без стонов, молча, кровью харкали.
Живой солдат с полей застуженных
за Доном, Припятью и Волгою
всегда желанным и заслуженным
был тем, кто ждал годами долгими.
Теснятся в ряд приметы скорбные,
могильный клён не дрогнет веткою,
стою, молчу седой и сгорбленный,
а был в те годы малолеткою.
Они допили, доскандалили,
с железных звёзд сползла окалина.
Страна забыла их.
Ну, мало ли,
кто встал за Родину, за Сталина.
Следующая публикация
Нет комментариев