Предыдущая публикация
#советский_геноцид_русского_народа Дело об утопленном колесе.
"За нанесение вреда колхозному строю Путилов Григорий Павлович приговаривается..."
Простого деревенского паренька Гришу Путилова «черный ворон» увез ночью в скорбном 1938-м. Дяденьки из НКВД предпочитали работать в темноте. Поэтому никто не видел отчаянных слез Гришиной мамы, остолбеневшей посреди бедной избы. Никто не мог и не смел оценить всю нелепость ситуации, ведь новоиспеченному “врагу народа” в ту пору едва сравнялось 14 лет от роду.
Грише было 11 лет, когда в 1935 г умер отец. В семье было пятеро детей, шестого мать носила под сердцем. Сестренка родилась, когда отца уже не было. Среди жителей деревни Усановка эта семья ничем не выделялась. Путиловы, как и все, трудились в колхозе, бедствовали и голодали. Гриша тоже работал — развозил воду. О политике по малолетству представление имел весьма смутное. Все началось с простой детской шалости. Возле деревенской кузницы лежали свезенные в ремонт телеги. Гришка вместе с дружком Федькой Борисовым катал по траве давно отвалившееся колесо, которое по закону подлости выскользнуло из ребячьих рук и скатилось в реку. Мимо проезжал деревенский участковый:
— Пошто портите колхозное имущество, — возмутился он.
Гришку с Федькой отвезли в район, в участок... Там побранили да отпустили, и все скоро забылось.
О друзьях-“вредителях” вспомнили зимой. Их арестовали 24 янв 1938 г. Так Гриша оказался в тюрьме городка Кунгур, где в течение восьми месяцев ломал голову над тем, в чем он повинен перед родной советской властью. В бумаге, предъявленной мальчишке в авг 1938-го, значилось, что он осужден сроком на 5 лет по грозной политической ст 58-7,11 “за нанесение вреда колхозному строю путем выведения из строя народного имущества и организацию групповых незаконных сборищ”. До 16 лет Гриша отбывал срок в детской трудовой колонии. По сравнению с голодом и нищетой в деревне жизнь в заключении показалась мальчишке сносной, потому что у малолеток-колонистов, в отличие от их свободных сверстников, был гарантированный паек. Потом Гришу Путилова направили в лагерь в Архангельск, где неподалеку возводился очередной объект коммунистической стройки — город Молотовск. Григорий Павлович и по сей день помнит барак с двойными нарами из “кругляка” (маленьких жестких палочек). На такой сомнительной постели, где одеялом служила телогрейка, а подушкой собственная шапка, после безконечно долгого трудового дня вытягивали изможденные тела безправные зэки. В каждом бараке их было по 100 чел. По утрам коченели от холода, но все же вставали и шли “делать норму”, чтобы получить черпак баланды, где “крупинка за крупинкой бегает с дубинкой”. Как-то раз случилась в лагере эпидемия брюшного тифа, и люди стали умирать каждый день.
— По утрам разносили хлебный паек, — вспоминает Григорий Павлович. — Если кто-то замечал, что сосед по нарам мертв, то старался об этом помалкивать. Ну, спит человек себе и спит. Получит зэк кусочек хлеба за усопшего соседа и только потом сообщает о его смерти. Постепенно привык деревенский парнишка к кошмарному лагерному бытию, огляделся и подумал:
“Люди-то какие вокруг — сплошь порядочные да культурные. Значит, ничего страшного, что и меня посадили. Наверное, вся страна сейчас в лагере сидит”.
На полном серьезе Гриша так рассуждал.
В 1941 политзаключенного Путилова из Архангельска перевели в Ухту. Слухи в лагере распространялись быстро. Сказывали, что в Ухте в седьмом бараке четырнадцатого лагпункта сидел академик Королев. Но в сорок первом ученого увезли в Москву. Его талант мог еще понадобиться воюющей стране.
— Заключенные были хуже скотины, — рассказывает Григорий Павлович. — Охранники назначались обязательно из уголовников, политическим не доверяли. Утром давалась команда:
“Подъем без последнего”.
Последнего пристреливали. На моих глазах не раз убивали охранники тех, кто отстал от строя или немного отошел в сторону. Об убитых никто не спрашивал. Могил зимой не копали. Весной, когда сходил снег, трупы плыли по реке, словно сплавляемый лес. Григорий Павлович считает, что родился в рубашке. Не однажды смерть, обдав его ледяным дыханием, проходила совсем рядом. Особенно страшным был 1943 год. Ослабевших от голода заключенных направили на лесоповал. Норма выработки была немыслимой — каждый должен был заготовить пять кубометров дров. За это полагался хлебный паек в 700 гр и котелок жидкой баланды. Но мало было счастливчиков, которые добивались такой выработки. Гришу Путилова спас изолятор, в котором он оказался за невыполнение нормы. А в изоляторе — о счастье! — давали столько же хлеба, сколько и тем, кто надрывался на лесоповале. Позже Григорий узнал, что из тридцати восьми человек, которых перевели вместе с ним из одного лагпункта в другой, в живых осталось лишь шестеро...
Из изолятора парня направили в «командировку» вместе с изыскательской геологической партией, сформированной из тех же политзаключенных. Они делали разбивку перед прокладкой дороги от базы Каменка до пятого лагпункта. От лютых морозов руки сводило так, что трудно было удержать рейку и теодолит. А от слабости и голода даже говорить было тяжело. Их было шестеро — молодых, замордованных, невинно осужденных. Однажды на базе Каменка случилась кража — скорее всего, это было дело рук уголовников. Обвинили политзаключенных. В наказание ночью всех шестерых вывели на мороз и оставили до утра. Утром на работу смогли выйти лишь четверо. Два окоченевших тела остались лежать на снегу.
Как-то раз в 1943-м Гришу увидел начальник лагеря и сказал:
“Да ты ведь, парень, вроде освободиться должен”.
А парень уже и дни считать перестал... Все эти годы письма домой писать не разрешали, и семья ничего о нем не знала. Освободили без права выезда и направили работать на нефтяную шахту. Тогда уж Григорий и письмо матери отписал. Нефть нужна была для войны, и шахтерам давали бронь. И вновь судьба свела Гришу с неординарной личностью. Механиком шахты был политзаключенный Жасминов. Известный химик отсидел к тому времени на зоне с десяток лет. Загранкомандировки ученого сыграли с ним злую шутку. Обвиненный в шпионаже, он был арестован в день своей свадьбы. Жасминов рассказывал шахтерам, как однажды уже из лагеря его увезли в Москву. Надеялся, что его дело начнут пересматривать. Но был дан приказ — составить проект взрыва храма Христа Спасителя. После взрыва храма, который автор проекта не видел, Жасминов вновь был водворен в острог.
В родную деревню Григорий смог вернуться только в 1946 г. Тогда же вернулся с фронта старший брат, убежденный комсомолец.
— Ничего,— утешал брат, — начнешь жизнь сначала, все еще узнают тебя...
Год спустя Григорий женился на девчонке из своей деревни. Клеймо “врага народа” преследовало Григория Путилова долгие годы, несмотря на то, что на работе он буквально выкладывался и, будучи бригадиром тракторной бригады, участвовал в сельхозвыставках. Но чуть какая неполадка в технике, являлся начальник КГБ, все проверял и заявлял:
— Ты, Путилов, о своем прошлом не забывай!
В Тольятти Григорий Павлович перебрался, уже будучи на пенсии. Живет в частном секторе, на судьбу не сетует, считает, что везло ему в жизни на хороших людей. Здоровье, правда, пошаливает. Сказались годы, проведенные в лагере, и то, что однажды, когда работал на шахте, двое суток пролежал под завалом. Из всей смены живым откопали одного его. Опять же — в рубашке рожден.
Реабилитировали в 1989 г, ездил хлопотать в Пермь. Следователь КГБ, к великому удивлению, вынес толстенное дело, разросшееся вокруг ненароком утопленного колеса. Из этого дела Григорий Павлович узнал, что вплоть до 1964 г был на заметке. А дружки, с которыми не раз выпивал, следили за ним и о каждом шаге докладывали куда следует. Однако Григорий Павлович не держит зла на этих мужиков, считает, что хороших людей на свете больше. Вернее, было больше. Их-то он достаточно повидал там, в лагере» [46] (Дело об утопленном колесе: зап. О. Тарасовой // Политические репрессии в Ставрополе-на-Волге в 1920–1950-е годы: Чтобы помнили… – Тольятти: Центр информ. технологий, 2005. С. 204–207).
Следующая публикация
Нет комментариев