Наталья Павлинова, /Рассеянный хореограф /
– Алло, Тоня, это ты?
– Я, Кать.
– Ух, аж пот прошиб. Думаю, как бы не попасть на твоих. Вдруг они дома, а ты телефон где-нибудь положила. Звоню вот. Хоть и не моя очередь.
– Да звони в любое время. Они ведь только, когда я звоню, ругают – деньги тратятся, а когда мне звонят, так ничего. Побурчат только. Но без них-то лучше, конечно, а то ходят – слушают и почему-то дуются.
– И мои, Тонь. И сами со мной не разговаривают, и когда я разговариваю с тобой – сердятся, особенно невестка. Прям слышу – гремит посудой сильнее на кухне, нервничает. Тонь, я чего сказать-то хотела, только ты не обижайся...
– Ей Богу, Кать, ты как маленькая...
– Я попросить тебя хотела – не звони мне несколько дней, пожалуйста.
– Что-что?
– Говорю, не звони мне несколько дней, будь так добра.
– Как это не звонить? Что? Ой! Я догадалась. Ты все же едешь домой, да? Ай –яй, наконец-то! Дай я тебя обниму! Господи, ведь не поверят – кому рассказать, вот радость-то! И как же тебе удалось своих уговорить, а? Нет- нет, подожди, а ты надолго?
– Тоня ....
– Как я рада за тебя! Вот что я тебе скажу: езжай, и обратно не больно спеши. А как вернёшься, сама мне позвони. А я радоваться за тебя буду! Ох, счастливая ты...
– Тоня...
– Погоди, не перебивай. Много вещей с собой не бери. В нашем возрасте – какие тяжести. Но теплые возьми, нельзя тебе студиться с твоими ревматизмом...
– Ну погоди, Тоня...
– Молчи, Кать. Ты хочешь сказать, что тебя отпустили совсем ненадолго? Ну и что. Радуйся, глотнешь родного воздуха, дом увидишь, рассаду высадишь свою. Только веди себя очень хорошо сейчас. Не серди их ничем, особенно невестку, она у тебя уж больно быстро заводится.... Кать, ты что? Кать, ты плачешь что ли? Кать...
– Тонь! – в трубке всхлипы, – Тонь, ты мне и рта раскрыть не даёшь. Не еду я никуда, понятно тебе. Успокойся ты уже.
– Как это не едешь? Кать, ты чего? Ты чего там плачешь-то? Катюш! Подруга, ты чего?
– Не кричи, Тонь. Плачу, да.
– Я тебя обидела чем или другой кто, Кать?
– Не-ет, что ты. Ты ничем не обидела. Просто... Просто не вернусь я в свой дом уже никогда. Они продали мой дом, продали, Тонь. Давно продали.
– Как продали? Быть этого не может. Что ты говоришь?
– Да так вот и продали. Уж три года как. А мне не говорили. А я рассаду, знаешь ведь, каждый год сажу. Думаю – отвезут может. К сыну пристаю – прошуся. Сама уже не смогу добраться. Ведь рассада у меня хорошая всегда. Знаешь ты. А весной уж, когда понимаю, что не отвезут, отдаю вон Светлане – соседке. Рассказывала тебе. Она говорит, что поздно, но берет. Чего добру-то пропадать.
– Да как же так-то – без спросу продали?
– Не знаю, может бумаги я какие и подписывала, так ведь – они велели. Я думала, чтоб дом сохранить, чтоб присматривали там... А оказывается, нет у меня уже дома, Тонь. Уже нет ...
– Надо же. Вот ведь, паразиты какие! Я на моих обиду держу. Думаю, уговорили продать, жалею. Поманили райским городским жильем. Живи теперь на этом девятом этаже! Так они хоть спросили. А твои ...
– Продали, Тонь, продали. Привезли меня сюда, а на другую неделю и продали. И говорить мне не стали. Так бы и не узнала, если б не рассада...
– А что с рассадой?
– Так с нее и началось все. Такая она удачная в этом году, стойкая, стволики толстенькие у помидорок. Загляденье просто. Да говорила ж я тебе. Думаю, ну, уговорю, может, отвезут – высажу. Берегу ее. Обещали же в прошлом году. А у них гости пришли в воскресенье – весь день в зале. Сидят там за столом. Они не зовут ведь меня, когда гости-то, да я и не хочу, свои у них там разговоры – молодые. А я не столь проголодалася, сколь – мне б рассаду полить, не полила накануне, а солнечно же. А на лоджу не пройти, в зале она у них. Да и я в комнате своей сижу, неудобно ведь там лазить, когда гости-то. Не любит это невестка. А тут слышу – на кухню они перешли. Дай думаю, пробегу – полью по-быстрому. И вода там есть у меня, отстаивается...., – в трубке вздох.
– Ну и чего? Чего случилось-то, Кать?
– Да то и случилось... выхожу, а и нет там рассады никакой.
– Как нет?
– Так и нет. Столик стоит пластмассовый и стулья. А рассады – нет. И воды – нет. Я давай Сашу звать. Кричу: "Саня, Саня!" Невестка-то его велела Алексом звать, но я забыла совсем, расстроилась – рассада-то где? Ящички-то тяжёлые. Сын влетает:
" Ты чего мать? Какая рассада? Ты чего позоришь нас перед гостями – кричишь, как режут."
Я говорю – рассады моей нет. Он – к невестке, а та на лоджу пришла и шипит, как змея, чтоб гости, значит, не слышали:
"Не позорьте нас. Выкинула я ваши ящики и горшки страшные! Тут стулья со столом теперь стоять будут."
Саня рассердился на неё, закричал. Начали они ругаться, гости услышали и ушли быстренько.
А она потом уж так кричала на меня, руками махала. Того и гляди побьет. Благо, сын рядом, уж, чай, не даст. На неё тоже – злой.
Кричит она:
"Надоели Вы со своими горшками и с домом этим своим. Мы его продали сразу и машину купили, а Вы носитесь с этой землей. И дом ваш – рухлядь. За него копейки дали."
А он не рухлядь совсем, Тонь. Его же Веня строил, а он у меня мастеровой был, на все село – лучший.
Я потом в комнате закрылась, и теперь уж третий день выхожу только, когда их нет дома. Так что не звони пока – услышат они. Дай уляжется все.
– Ну, и сволочь – невестка твоя, Кать. Ох, и сволочь.
–Это она только дома такая. А на людях-то добрая.
– Не защищай. Где ж там добрая... Ох, Кать, как же мы с тобой жить-то будем на энтих этажах? Думала, хошь ты выберешься... Мечтала за тебя ...
– А ты на улицу-то выходишь сейчас,Тонь?
– Не-ет, давно не была. Боюсь энтих лифтов проклятых. Все кажется, что пол подо мной провалится.
– Вот и я. На лоджи хорошо было. Рассада – как маленький огородик мой. Цветы были. А теперь там стулья пластмассовые и стол. Незачем туда и ходить теперь. Хорошо, что мы хоть есть друг у друга, вспомним житье-бытье.
– Да, удачно я тогда с номером ошиблась сослепу. Ох, удачно. Как родная ты мне, Кать, стала за это время. Как сестра. Только с тобой и поговорю по душам. Хоть ты и в Пскове, а я в Иванове, хоть и не видели друг друга никогда в жизни.
– Встретиться бы нам, да обняться бы, Тонь. Так бы и прижала тебя к себе.
– Ох, а я бы тебя и не отпустила больше. Вот бы ... Да не отпустят ведь нас.
– Неет, не отпустят. Меня так точно.
– Ты не горюй, Кать. Смотришь, на следующий год отойдет и сын, и невестка. Может и разрешат новую рассаду-то посадить. Соседке отдашь пораньше.
– Да я уж думала. Может у меня в комнате разрешат. Но пока и говорить об этом страшно. Где уж... Мне дома моего, Тонь, так жалко, так жалко, плачу ночами ... Ты не звони мне пока – рассердятся совсем.
– Нет, пока не буду. Пусть уляжется. Но ты сама звони. Расскажешь потом, какой дом-то был у тебя?
– Расскажу. Хороший был дом. Веня мой строил. Только уж в следующий раз расскажу. Скоро мои придут, услышат, что звоню ... А потом обязательно расскажу. Ты только жди....
– Я буду ждать, Кать. Я очень сильно ждать буду...
... Далёкие друг от друга в пространстве судьбы чудным образом соединили сотовые ячейки радиосвязи. Палец когда-то совсем не случайно сам упал не на ту кнопку.
Вернее – на ту. На ту самую, которая помогает жить, мечтать, которая слушает и слышит.
Слушает и слышит так далеко, неся под облаками в волнах связи и боль, и радость друг друга, чувствует на расстоянии и делает далёких людей такими близкими.
В отличии от людей, живущих вот здесь, в одной квартире, совсем рядом, но ставших такими далёкими.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Комментарии 30
Страшно так доживать, позвонить и то невестка сердится. А почему? Пенсия то ведь идет маме. Разве можно так? Ну пусть не ее мать , а мужа ее. Стыдно за таких невесток. Какое вы имели право распоряжаться имуществом матери иль она совсем бесправная у вас?
Не самые плохие? Эгоисты они, вот что, думают только о себе. Да только Бог то не Микишка у него своя книжка.
Поплачут еще, да только бы не опоздать, пока мать жива прощения то попросить.
Нет тяжелее греха, чем обидеть свою мать. Ведь пока мама жива она своми слезами отмолит грех детей.
Лежала парализованная и очень боялась, что не поднимусь, что не послушают меня дети, заберут к себе. Так и дочь с невесткой, да подруги помогали мне. Мыли, кормили, переодевали, лечили, массажиста привозили, но я была дома и потихоньку начала поворачиваться, потом встала. Дома и стены помогают
Никто не говорит, что это легко жить с родителями, но дать почувствовать маме, что она нужна и ей рады, это из обязанность. С маленькими детьми тоже нелегко, но матери жизнь за них готовы отдать, даже если и обидят. А теперь приходит время отдать должное своей маме или маме мужа, чтобы она спокойно дожила отмеренное ей время.
Это жизнь, нельзя только брать, нужно и отдавать
На костылях, но на репетицию еду. Мои девчонки, как узнали, что мама ездит на репетицию, так в голос. Мама! Мы с таким трудом подняли тебя на ноги, а ты опять за свое.
говорю, ой, девчата, не ворчите, я боюсь залежаться, а так я быстрее восстановлюсь. И правда и смех и грех с нами!