Первой – в еще смутном сознании – всплыла мысль: «А почему это вдруг он приснился?» Но уже через несколько секунд, возвращаясь в реальность, я подумал: «Так июнь же. Неужели годовщина?»
Прогнав остатки сна и проморгавшись, открыл свой «поминальный» блокнот (завел лет пять назад) и нашел дату смерти – ага, двадцать шестого июня. А сегодня двадцать пятое. Накануне, значит…
Настала пора коротко пояснить (для тех, кто не в курсе) что В. Д. Артеев – коренной ямалец, уроженец Салехарда (вот там-то о нем знает, надеюсь, и стар и млад). Какое-то время работал, в частности, в комсомоле, окрисполкоме, медицинском училище... Потом в педучилище, став в восьмидесятые годы его директором. В девяностом году был избран депутатом Съезда народных депутатов РСФСР, а в 91-м возглавил администрацию Салехарда. И, находясь на этой «расстрельной» должности (административный центр ЯНАО в то время был в настолько плачевном состоянии, что шокировал Президента РФ Б. Ельцина, посетившего Салехард в августе 91-го), скоропостижно скончался 26 июня 1993 г.
Я сразу и навсегда запомнил месяц смерти Артеева и многие обстоятельства, связанные с нею, а вот точную дату моя причудливая память почему-то не желает сохранять до сих пор. Хотя минуло уже более тридцати лет. Вот и не верь после этого в существование потустороннего мира. Ну ведь не случайно же Владимир Деомидович приснился мне накануне очередной годовщины своей смерти. И даже то обстоятельство, что приснился именно накануне, а не день в день, находит у меня объяснение. Возможно, хотел, что бы у меня оставалось время собраться с мыслями. Вот я и начал собираться…
Владимир Деомидович был другом моего отца. Познакомились они во второй половине 60-х, когда наша семья жила на Мостострое (так в народе называли район в северной части города). Артеев как-то зашел к нам в гости, ну и меня, второклашку, естественно, увидел. Возможно, даже за волосы потрепал – запросто. Однако этим сиюминутным контактом наше знакомство на тот момент и ограничилось.
Позже, когда оба жили в Салехарде, мы тоже периодически пересекались, но не общались. Не имелось на тот момент весомых оснований и поводов, все-таки разница в возрасте у нас более двадцати лет.
Общаться – именно общаться, а не просто здороваться – мы начали ближе к концу 80-х, в период пресловутой перестройки и, сами понимаете, гласности. Артеев в то время часто заходил на окружное радио, где я тогда работал, а в конце 89-го началась компания по выборам депутатов первого (как впоследствии оказалось – и последнего) Съезда народных депутатов РСФСР. Артеева – директора педучилища – выдвинул в кандидаты коллектив училища, в соответствии с законодательством того времени. Ну а тот, естественно, взялся за дело со всей душой и со всем своим «динамитным» темпераментом.
Борьба за место в российском парламенте, помнится, была упорная и горячая, потребовался второй тур. В него вышли Владимир Деомидович и генеральный директор ПО «Ямалнефтегазгеология» В. Т. Подшибякин. И я несколько раз в те месяцы брал интервью у обоих кандидатов. Вот, собственного, примерно с этого момента и начался период нашего близкого – с Артеевым – знакомства.
Василия Тихоновича я тоже, так уж совпало, знал с детства. Но это – к слову, ибо фигура Подшибякина, «глыбы и матерого человечища», Героя Социалистического Труда и лауреата Ленинской премии, требует отдельного разговора. А победил тогда во втором туре все-таки Артеев. И вскоре переехал на работу в Москву.
Но мы с ним продолжали встречаться – и во время моих командировок в столицу нашей Родины, и во время его приездов в Салехард. А уж когда ему, в некотором смысле, пришлось стать главой городской администрации (предыдущий глава оставил пост после катастрофической аварии на теплосетях Салехарда), мы виделись очень часто. Правда, в основном, на бегу и случайно, ведь Салехард – городок маленький, столкнуться со знакомым можно буквально на каждом шагу и в любой момент.
Именно так, случайно, мы однажды встретились июньским вечером с Владимиром Деомидовичем около его дома на улице Мира (вроде бы там он жил, если мне память не изменяет). Артеева машина привезла с работы, а я как раз возвращался домой к себе на улицу З. Космодемьянской. Поздоровались, заговорили, и он решил проводить меня до моего дома, благо это было недалеко.
Дошли. А разговор продолжается. Я говорю Артееву, что, мол, провожу его, в качестве ответного жеста доброй воли, обратно, а то как-то невежливо получается – ветеран молодого провожает, а надо бы наоборот. Он согласился.
Мы вернулись к его дому. А разговор всё продолжается. Артеев берет меня за руку и заявляет: «Всё-таки я тебя провожу домой. Давай, давай, не возражай».
И мы снова направились на улицу имени героической комсомолки и партизанки. Дошли до места. Но я заранее знал, что все равно отведу его обратно. Ну просто обязан. И хотя наша прогулка уже напоминала сценку из комедии Гоголя, так и случилось.
Как Владимир Деомидович не отнекивался, я настоял на своем – довел его чуть ли не силком прямо до подъезда и даже дверь открыл, чтобы он на что-нибудь не отвлекся. Потому что рядом крутился какой-то мужик с явными намерениями тоже пообщаться с безотказным и на редкость отзывчивым Артеевым.
Однако я сказал: «Владимир Деомидыч, тебя супруга ждет с работы уже битый час. Ужин давно остыл. Больше никаких разговоров и хождений». И он меня послушался.
Если бы я тогда догадывался, что вижу его в последний раз… Примерно через неделю Артеев внезапно умер в Москве, где находился в командировке. И я иногда думаю – случаен ли был тот наш последний разговор на ходу, когда мы не хотели расставаться? Возможно, кто-то что-то предчувствовал? Или кто-то сверху так устроил, уже предвидя расклад наперед?
Не знаю. Я-то ничего не предвидел. И когда Р. П. Ругин, редактор журнала «Ямальский меридиан» (где я тогда работал), сообщил мне о внезапной смерти Артеева, я испытал именно шок – это самое точное определение. Потом, кажется (воспоминания смутные), заплакал. А немного позже начал сочинять стихотворение.
В психологии подобное поведение называется «сублимация». Кто-то в минуты горя рыдает, кто-то – напивается в усмерть, кто-то – впадает в ступор, кто-то – чистит картошку, иногда целое ведро… А кто-то сочиняет стихи или музыку – в зависимости от творческих наклонностей.
На следующий день я закончил стихотворение и отнес его редактору «Красного Севера» В. Н. Волошину. Он поставил стих в ближайший номер, который вышел как раз в день похорон. Помню, что день выдался ветреный, но, по меркам города, расположенного на Полярном круге, относительно теплый. Народу собралось огромное количество, рискну предположить, что это были самые массовые похороны в истории Салехарда.
Я, вместе с маленьким коллективом «Ямальского меридиана», медленно шел в колонне предприятий и организаций, нес венок на пару с коллегой Н. И. Горбенко. И так – длинной колонной, словно на демонстрации – сначала двигались, вслед за катафалком, по улице Мира, а потом, свернув направо, на второе отделение и дальше – до старого кладбища.
Вот это – помню до сих пор, даже какие-то мелкие детали. А дата смерти в голове так и не укладывается. Но нынче Владимир Деомидович сам напомнил о себе. Наверное, имелись весомые причины.
Я не считаю допустимым назвать его ни другом, ни старшим товарищем, да и не мог ими быть, наверное. Все-таки большая разница в возрасте и жизненном опыте, да и масштабы личности несопоставимые. Однако Артеев, как я уже отметил раньше, был другом моего отца, умершего, так уж судьба распорядилась, в восемьдесят девятом году. Данное обстоятельство, как мне кажется, значительно повлияло на наши отношения. А разбираться в нюансах, это уже фрейдизм.
Моего отца – называя его почему-то всегда по имени-отчеству Юрием Константиновичем – в наших беседах Артеев вспоминал регулярно, с интересными подробностями. Может, специально для меня это и делал в воспитательных целях? Или я своим присутствием невольно заставлял вспоминать? Не знаю… Тогда я над этим не задумывался. А сейчас уже не имеет значения.
Кстати, пережил Юрия Константиновича Владимир Деомидович всего на четыре с небольшим года. А так как он был младше где-то на шесть лет, то, получается, умер даже в более молодом возрасте, чем мой отец. А я сегодня уже старше их обоих. Поговорить бы теперь на равных, да не положено так в нашем бренном мире.
Я много лет собираюсь написать о Владимире Деомидовиче воспоминания. Но, признаюсь честно, не получается. Вот и сейчас не получилось, как-то сумбурно и отрывисто выходит, не по существу…
Видимо, не мой это жанр, мемуаристика. Поэтому я решил дополнить текст двумя своими стихотворениями, посвященными памяти В. Д. Артеева. Первое было написано, как вы понимаете, в июне 93-го, а второе лет восемь-девять спустя. Не знаю, насколько уж они дополнят образ этого незаурядного человека (один мой школьный товарищ назвал его "светлый человечище"), но мое отношение к нему прояснят, это однозначно. Получится что-то вроде дилогии.
Что касается фотографии, то она, к сожалению, не очень хорошего качества. Увы, в моем архиве лучше нет. Владимир Деомидович мне своих фото не дарил, а вместе сфотографироваться не довелось. Как-то и не задумывались тогда о подобных вещах. А о смартфонах-мыльницах и вовсе не слышали.
Однако, снимок пусть и плохенький, но в тоже время выразительный. Здесь Артеев – видимо, в начале 80-х – на субботнике со своими студентами из педучилища. Глядя на фото, я вдруг подумал, что Артеева можно было бы назвать человеком-субботником. Наверное, звучит немного вычурно, но суть отражает. Уж кто-кто, а Владимир Деомидович от «субботников» и «воскресников» не отлынивал никогда.
Ведь что такое субботник? Безвозмездный труд на благо Родины, как любили выражаться в советские времена мастера пропаганды. Скажи сегодня кому из молодежи: «А потрудись-ка ты, дружок, безвозмездно, на благо Родины», так его оторопь возьмет. Или воспримет, как черный юмор.
А вот для людей из поколения Артеева и моего отца понятие «Родина» являлось не то что не пустым – сакральным! И что такое труд во благо Родины, они тоже понимали правильно. И жили – бескорыстно и честно.
Вот меня сейчас безвозмездно трудиться на благо Родины даже под угрозой клейма «иноагент» не заставишь. Не потому что Родины нет. Есть она, и никуда не денется, надеюсь. Но нет воодушевляющего примера (если не я, то кто же?) со стороны нынешних, так сказать, власть предержащих и имущих. Под другое у них мозги и руки заточены, уж в чем в чем, а в бескорыстии не обвинишь. Как и в честности.
И это никого, в общем-то, не удивляет. Иной век, иное время. И, что принципиально важно, иная эпоха. Она не то чтобы хуже, чем та эпоха, о которой я сейчас вспоминаю. В некоторых смыслах она даже интереснее и, простите за неоднозначный исторический отсыл, веселее. Но иная. Как тут не процитировать классика: «Иных уж нет, а те далече…»
Так что, думаю, это фото будет в данной публикации уместно. Да, оно старое и выцветшее. Так и эпоха такая – ушедшая, все глубже погружающаяся в Лету. Однако все-таки кое-что еще различить можно…Да, любая звезда рано или поздно гаснет. Но свет даже погасшей звезды мы можем видеть еще много-много лет.
ОТЦЫ
Памяти В. Д. Артеева
У Бога вам прощенья не просить, поскольку расплатились в полной мере.
И не гадали: «Быть или не быть?» С любовию, надеждою и верой
вы жили безоглядно, на разрыв, в одном строю идя к великой цели.
От напряженья губы закусив, пахали, строили… И плакали. И пели.
Вы, словно хлеб, делили со страной на всех – победы, промахи, удачи…
И обрели покой в земле родной. А Страшный суд для вас не много значит,
коль суд людской вы вынесли, как крест, среди толпы оставшись человеком –
в жестокий век, забывший стыд и честь…
Вы совладать сумели с этим веком!
МОНОЛОГ
Памяти Владимира Артеева
Июньской душной ночью не до сна – светла, как днём, ямальская столица.
На знойный Кипр уехала жена, а одному – не пьётся и не спится.
По улице Артеева пройду (хотя и для гостей, пожалуй, рано),
себе и Деомидычу налью от всей души по полной два стакана.
Чего дробить? Коль выпита до дна жизнь. И судьба с другим флиртует в танце.
Пить одному, наверно, срамота. Но с кем тогда, когда кругом засранцы?
Прости, что потревожил твой покой, что, как дурак, слоняюсь на рассвете.
Что делать, коли нету ни одной родной души на белом этом свете?
Вот и пришёл за кромку заглянуть, прикаянную душу потревожить…
Ведь никому забыться и заснуть ещё не удалось. И кто поможет?..
Но, впрочем, философию замнём – Россия словоблудием болеет.
Давай с тобой по городу пройдём, пока над Обью горизонт алеет.
Он очень изменился – Салехард, о стройках хоть сейчас пиши поэмы.
И, может быть, – представь подобный факт! – исчезнут салехардские гарлемы.
Бараки и сараи, словно хлам, снесут – и уж не назовут деревней
наш город древний, над которым храм сияет куполами. До обедни
ещё есть время. Впрочем, кто куда, а нам с тобой не до общенья с Богом.
Отложим встречу. Я и так туда, а ты уже давно за тем порогом.
Ты многое увидеть не успел, я расскажу, а ты чуть-чуть послушай.
Есть радость от сознанья перемен. Но есть печаль, она и гложет душу,
что запаршивел в лихорадке дел, как все вокруг – бездушием контужен.
А был, как ты, – ушедший за предел, не сдержан на язык и прямодушен.
Да, был, как ты. Но ты – в иных мирах, всё оплатил, со всеми рассчитался.
А я, как лох, запутался в долгах и смыслах. И в дороге задержался.
Подобно Данте в сумрачном лесу, забрался в дебри – не найти следа,
и сам не знаю, что порой несу, зачем меня заносит и куда.
И некому излить свои обиды, и сам я виноват, что дело дрянь.
И только ты, Владимир Деомидыч, один меня поймёшь в такую рань!
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Комментарии 14
Только уточню - он разве в медучилище работал?
И таких, как ты, Сергей Палыч, тоже больше нет. Ушла эпоха.
Вспомнилась фраза Велемира Хлебникова: "А таких, как я, и вовсе нет".