Вклад в разгром фашистских захватчиков внесли и липецкие журналисты
Кавалер ордена Александра Невского
Петр Чорненький (на фото слева). Фото из архива редакции
В холле «Липецкой газеты» расположен редкостный для
наших времен стенд «Они сражались за Родину». На нем фотографии
журналистов-фронтовиков. 28 снимков. Полный, можно сказать, штат областной
газеты. Потому что были годы, когда ее редакция почти целиком состояла из
бывших солдат и офицеров — творцов Великой Победы.
Даже единственная в мужском коллективе женщина, Алла Саврова, и та была
фронтовичкой. Может, поэтому и в мирные дни она занимала боевой пост — работала
в сельхозотделе. А это значило, что ее повседневным нарядом были брезентовый
плащ и резиновые сапоги, в которых она и странствовала по сельским дорогам,
добывая для газеты информацию. Машин в редакции в ту пору не было. Посему, как
и Алла Саврова, корреспонденты областной газеты уходили в командировку не на
полдня и даже не на день, а на неделю-полторы. Зато и материалы их звенели от
обилия метких фактов, образных слов и пафосного содержания...
Гвардии капитана Сергея Безлепкина, который оттрубил войну от звонка до
звонка, мучила язва. Я знал его с 1956 года, вместе с ним исходил села и
деревеньки Долгоруковского района. Лет через сорок, когда мы вновь встретились,
Сергей Тимофеевич был все на той же должности, жил в той же квартире в Тербунах
и с тем же сознанием высочайшего долга. Собственного корреспондента областной
газеты Безлепкина в подопечной ему зоне — Воловском, Долгоруковском и
Тербунском районах — знали все. Потому что на его глазах сменилось и выросло не
одно поколение селян.
Отдав фронту лучшие годы жизни, испытав на войне все, что может выдержать
человек, фронтовики и в мирные дни считали, что лучший способ решения проблем —
это штыковая атака или рукопашная схватка. А потому за словом в карман не
лезли, никого и ничего не боялись и сочиняли зубодробительные фельетоны. Самый
ходовой жанр. И от сатиры И. Севрюгова — так подписывался под своими юмористическими
заметками кавалер ордена Славы, на фронте лихой пулеметчик, а после войны —
зав. отделом партийной жизни «Ленинского знамени» Иван Останков — пробирал
озноб рвачей и бракоделов, покрывался холодным потом иной нерадивый
хозяйственник.
Вся область заходилась в смехе и хохоте, читая стихотворный памфлет Сергея
Гриняева о партийном работнике высокого ранга, который любил воспитывать
агитаторов и пропагандистов с помощью матерных слов. Ту историю сейчас уж мало
кто помнит, а шума она понаделала и чуть ли не стала предметом разборки бюро
обкома КПСС. Но не пожелал отречься от своей позиции бывший редактор
дивизионной газеты, потерявший в одном из боев ногу. Стойко держал он оборону и
свой очередной бой выиграл. Наказали не его, а матерщинника.
В 1982 году из редакции «Ленинского знамени» ушел на пенсию заместитель
редактора Петр Андреевич Глубоков. Чтоб не скучал он на отдыхе, особенно в
зимние месяцы, я предложил ему вести в газете военную тематику. Он приходил с
очередной заметкой, в которой скрупулезно, по дням и чуть ли не часам, описывал
передвижение наших фронтов. Зачем это? Скучно... «Но зато — точно, и никто не
будет в обиде», — говорил Петр Андреевич. Сейчас, вспоминая те разговоры, я
думаю о боевой судьбе Глубокова и об одной единственной его воинской награде.
Медали «За боевые заслуги».
Родом из Сибири, он в 17 лет ушел на фронт. После того, как в боях погибли
его отец и старший брат. Оставляя мать в одиночестве, Петр клялся ей отомстить
за смерть самых любимых людей. Но судьба есть судьба. В одном из первых же боев
Глубокова тяжело ранило. Осколок снаряда буквально разворотил ему спину. Целый
год изо дня в день видел перед собой он одно и то же — белый потолок
госпитальной палаты. Вот удивляются тому, что многие фронтовики, израненные и отягощенные
болезнями, согбенные, с палочками, еле переставляют ноги, а живут и живут,
разменивая год за годом, десятилетие за десятилетием. И слава Богу! Но откуда у
них стойкость? Откуда жажда жизни? Любовь к ней, всем смертям назло...
— И, когда я случайно услышал разговор врачей, мол, этот уже не жилец, хоть
и жалко, пацан пацаном, все во мне — каждый атом, каждая жилка — все закричало
— жить! — рассказывал мне Петр Андреевич. — Пичкали меня уколами да таблетками,
а мне было хуже и хуже. И сказал я сам себе: Петька, ты же сибиряк! Надо
выжить. Ради матери. Ради того, чтоб не сгинул род Глубоковых.
И начал Петр Андреевич лечить сам себя. Попробовал шевелить пальцами рук и
ног. Попробовал привести в действие мускулы лица... Не буду рассказывать, что и
как, но через год Глубоков вверг в изумление лечащих врачей. Он поднялся со
смертного одра, без устали ходил по палате и коридорам госпиталя и был выписан
как здоровый человек. После войны он закончил институт, работал директором
школы, затем почти двадцать лет — в редакции «Ленинского знамени». Круглый год
купался в реке Воронеж, куда в любую погоду каждое утро бегал от своего дома на
улице Ленина. И редкий молодой журналист мог переплясать Петра Андреевича или
на равных потягаться с ним в борьбе на руках.
итт
Был в редакции областной газеты и человек, отмеченный редкостной наградой —
орденом Александра Невского. В годы войны этого полководческого знака отличия
были удостоены всего 49 тысяч человек — малая толика офицерского корпуса
Красной Армии. А вот скромнейший Петр Афанасьевич Чорненький его имел. И
никакая сила не могла его заставить рассказать, за что и как он был награжден.
Сводил все к шутке, от расспросов уходил и только однажды, за чаркой по случаю
какого-то праздника сказал, что был разведчиком и вместе с двумя своими
товарищами уничтожил целую роту эсэсовцев. Но на расспросы не отвечал, заметив,
что война очень жестокая штука... Зато поведал, как перед войной занимался в
аэроклубе и его чуть не исключили из комсомола за трусость.
— С вышки я с парашютом прыгал без всякой боязни, — рассказывал Петр
Афанасьевич. — А когда подняли нас в воздух и инструктор скомандовал — прыгай!
— я вцепился в какие-то самолетные тросы, закрыл глаза, и никакая сила не могла
меня спихнуть вниз. Несколько раз поднимали в воздух — я так и не прыгнул.
Боялся...
Из комсомола его не исключили, но с аэроклубом пришлось расстаться. Так бы
в душе и считал он себя трусом, если б не 41-й год и не случай, когда командиру
окруженного в болотах советского полка потребовалось доставить важный пакет.
Речь шла о судьбе, о жизни и гибели сотен людей, и Чорненький сказал, что он
имеет опыт прыжков с самолета. Он прыгнул на ночной лес, не вспоминая о своем
страхе. Помнится, я спросил тогда Петра Афанасьевича:
— И совсем не боялся?
— Конечно, боялся. Вообще, я не встречал на фронте человека, который бы не
ведал страха. Храбрый человек — это тот, кто боится, но свой страх
преодолевает...
Петр Афанасьевич, украинец по национальности, очень любил поэзию Тараса
Шевченко и знал многие его стихи наизусть. О творчестве великого кобзаря он
читал лекции студентам Липецкого пединститута, а еще переводил юморески
известного украинского сатирика Остапа Вишни и мог рассмешить его анекдотами
любую аудиторию. Я никогда не мог поверить в то, как этот интеллигентный
любитель поэзии, вооруженный лишь кинжалом, вместе с двумя боевыми товарищами,
без страха проникнул в казарму, где расположилась на ночлег сотня мордоворотов
отборной дивизии СС (слабаков там не держали!) и всех их уничтожил.
... Я гляжу на стенд в холле редакции «Липецкой газеты» и думаю о том, что
каждый из тех, чьи фото смотрят на меня, достойны если не повести, то рассказа.
Все они были обыкновенными людьми, но с необыкновенными биографиями.
Биографиями своего непростого, трудного, а подчас и трагического времени. Жить
бы им вечно — в награду за испытания на той войне... Но из двадцати восьми в
живых сегодня только один...
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Нет комментариев