В деревнях всегда подросшие дети помогали своим родителям, в том числе и на картофельных участках. В Нижегородской области открытые земельные участки с посадками картофеля называют «усад», в смысле «у сада». А в Шехмани это называли «гумно», что было мне не понятно и как-то странно. В один из летних дней, возвращаясь с прополки, а было мне на то лето лет восемь, я увидел на нашем «гумне» наседку с цыплятами. Заметив меня, наседка стала уводить своих деток, но один цыплёнок замешкался и отстал… Он жалобно пищал и я решил ему помочь, пытаясь раздвинуть траву и дать цыплёнку выбраться на открытое место. Но цыплёнок стал ещё отчаяннее пищать. И тут наседка издала какой-то особый куриный «крик», видимо означавший «Alarm!», а по нашему на французский манер «атас!», и все цыплята кинулись бежать подальше в заросли травы… И теперь мне пришлось тяпкой отбиваться от наседки, которая с таким остервенением набросилась на меня, что я даже закричал — в общем-то было даже страшно. На крик прибежала соседка, хозяйка этой наседки, и наша бабушка, и они вместе отогнали курицу.
Однажды я видел, как эта же соседка свою курицу «купала» в луже на дороге, держа её за ноги… Та отчаянно кудахтала и махала крыльями, а мне было не понятно для чего это делалось. Потом я узнал, что таким способом курицу пытались «отговорить» от высиживания цыплят…
В те времена я не задумывался о том, почему на нашей улице (да и не только на нашей) много одиноких бабушек, или матерей одиночек… Напротив нашего финского дома, в маленьком домишке, жила такая женщина, к которой приезжал взрослый сын. Однажды в какую-то из зим, когда мы с друзьями-мальчишками игрались рядом с нашим домом, он вышел и кого-то из ребят строго предупредил, чтобы ничего плохого о его матери не говорили — видимо тот что-то сказал ей, а она это рассказала приехавшему сыну.
А через дом от этого, рядом с Шипиловыми, жили две старушки…
И та бабушка, что отгоняла от меня наседку, тоже жила одна. И там, куда я за молоком ходил, так же жила одна бабушка (впрочем может я и ошибаюсь). Но через стенку, когда мы жили возле Филоновых, жила женщина с одним сыном. И в том доме, из которого мы перебрались в «финский», поселилась женщина со своим сыном, у которого был спортивный велосипед с особо загнутым рулём. И таких на нашей улице было не мало. Вероятно многие, те, которые старше возрастом, были вдовами фронтовиков. Сейчас мне кажется, что они были какие-то «заброшенные». Может это от того, что на то время я был совсем ребёнком и это меня совсем не интересовало...
Село Шехмань вроде бы было в т. н. «глубинке», дороги были только грунтовые, из транспорта были только грузовые машины, да больничный уазик с мотоциклом у участкового милиционера (не знаю, может у кого-то и был личный транспорт не только в виде велосипеда, или даже велосипеда с моторчиком, ведь у кого-то же мой отец купил свой первый мотоцикл «Урал» уезжая на новое место жительства), но и даже в такой «глубинке» однажды случилось ДТП со смертельным исходом. Какой-то мальчишка, кажется на спор, решил перебежать дорогу перед грузовиком и попал под колёса…
На нашей улице была общественная баня, в которой по субботам мылись мужчины, а по воскресеньям (а может по пятницам?) - женщины. Из банщиков запомнилась женщина, тётя Шура, кажется так её звали. Когда в 2008 году мы заезжали с отцом в Шехмань, он попросил побывать у одного человека на улице Пролетарской, сказав, что там жил его хороший приятель. Но приятеля не оказалось дома. Отец постучался в соседний и вышла та самая «банщица», я её сразу узнал. И она нас признала, сказав, что отец когда-то сделал ей зубную коронку, которая ещё у неё стояла. Так же она сказала, что её Вася учился со мной в одном классе. Когда мы с отцом ходили в баню помыться, мне было как-то странновато, что она безцеремонно заходила в раздевалку и никто из мужчин не стеснялся её присутствия.
Один из моих друзей (не стану называть его имени) однажды предложил мне по осени, когда темнело уже рано, пойти подглядывать в окно бани в женский день… Мне было не то чтобы стыдно, но страшновато — вдруг нас «застукают», но, чтобы не показаться испугавшимся, согласился. И вот в уговоренное время мы пришли к бане и вначале я его приподнял, а потом он меня. Окна были высоковато и закрашены краской, но были «проплешины» и царапины, через которые можно было с трудом что-то рассмотреть, т. к. стёкла были ещё и запотевшими. В общем мы ничего не увидели… Ни кому мы про это, конечно, не рассказывали.
Возле бани, у входа, была скамейка, на которой мы иногда играли в «колечко, колечко выйди на крылечко», «съедобное — не съедобное», «испорченный телефон»… А где-то, кажется на «Заказе», строили новую баню, которую я уже не застал.
Комментарии 3