Предыдущая публикация
БУЗИДА!
В июне-июле по утрам при хорошей погоде солнце заглядывает в мою квартиру в Подмосковье аж с 5 утра и, можно сказать, нагло будит меня, каждый раз напоминая один случай…
Это было в ноябре 2007-го, в Германии. Я тогда жил в Узбекистане, в Ташкенте. Меня отправили в Германию с работы на целых 4 недели сразу на 4 тренинга подряд повышать квалификацию. Интернета в доме у меня тогда ещё не было, и поэтому с домашними было условлено, что я буду звонить по воскресеньям в 11 утра по ташкентскому времени (в 7 утра по германскому).
Тренинги проходили в Йене, в маленьком городке, известном тем, что там какое-то время проживал поэт Иоганн Вольфганг Гёте, а предприниматель Карл Цейс создал свою знаменитую фирму. Об этом городе можно написать ещё очень много интересного, но мой рассказ сейчас о другом.
Я поселился в крохотной частной гостинице с единственным номером максимум на двоих взрослых и одного ребёнка в деревеньке Дракендорф недалеко от Йены, всего в двадцати минутах езды на трамвае от места учебы. Это получалось в 3 раза дешевле, чем размещение в 4-звёздочном отеле рядом с фирмой, в которой предстояло учиться.
И вот наступило очередное воскресенье. В 6:40 я вышел из гостиницы, чтобы точно к семи подойти к телефонной будке. Надо сказать, что поскольку температура в ноябре под утро там опускается почти до нуля по Цельсию и на дороге образуется гололёд, местность там гористая, а деревня расположена в ущелье, то приходилось надевать с утра легкий свитер, куртку и кепку либо что потеплее. Вскоре я увидел худощавого парня спортивного вида, идущего мне навстречу по другой стороне улицы. Улочки там узкие, и можно не только хорошо разглядеть всех идущих по другой стороне, но и поговорить с ними, не напрягая голоса. Не обратить внимания на того парня было просто невозможно. При довольно прохладной погоде на нём были кроссовки на босу ногу, шорты и расстёгнутая лёгкая куртка поверх футболки, а в руке болталась пятилитровая пластиковая бутыль, примерно наполовину наполненная тёмно-красной жидкостью, явно – вином. На это указывал весь его вид: взъерошенные волосы, шальной взгляд (очевидные признаки ночной пьянки), улыбка до ушей, нелепое одеяние, ну, и неестественно большие шаги для его среднего роста и легкое пошатывание.
Парень тоже обратил внимание на меня и, подняв бутыль и помахав ею, громко спросил примерно так: «Шпайне вайн?». Я знаю несколько слов по-немецки, и, хотя мне не знакомо слово «шпайне», было понятно, что он предлагает выпить вина. Напиваться вином, пусть даже очень хорошим, с семи утра в воскресенье, а самое главное – в буквальном смысле с первым встречным – в мои планы не входило, и я помотал головой в знак отказа.
Вскоре я дошёл до телефонной будки, дозвонился и начал разговор с родственниками, но минут через пять в дверь будки постучали. Обернувшись, я увидел его, того самого парня. Он, широко улыбаясь, опять потряс бутылью, в которой осталось уже только около четверти. Выходит, что за несколько минут он успел влить в себя больше литра вина. Парень явно спасался вином от холода. На вид ему было лет 26-28. Крепкие широкие скулы, выдающийся вперёд подбородок и отлично развитые мышцы на ногах выдавали волевую натуру и хорошую физическую форму. Улыбка его вблизи больше казалась хищным оскалом с демонстрацией всех зубов (весьма хороших, как у большинства немцев), в серо-стальных глазах вспыхивали какие-то сумасшедшие искорки, а легкая горбинка на тонком и в общем прямом носу только усиливала его сходство либо с волком, либо с беркутом. Я решил, что он футболист или ярый фанат футбола, но при этом почему-то вспомнились характеристики гестаповцев из фильма «Семнадцать мгновений весны» с голосом Ефима Копеляна за кадром: «Характер нордический, твердый, отличное здоровье, спортсмен, безжалостен к врагам рейха…» Я, тыча пальцем в трубку, дал ему понять, что занят разговором. Он понимающе кивнул, но секунд через 15 опять постучал в дверь и потряс бутылью. И это повторялось ещё пару раз, что очевидно означало: «Не забывай, как только ты закончишь разговор, мы с тобой обязательно выпьем. Я никуда не уйду, пока не выпью с тобой».
Наконец, я закончил разговор и вышел из будки, чем привёл «футболиста» в восторг, и он опять, всё так же потрясая бутылью, но уже с каким-то умоляющим взглядом предложил своё «шпайне вайн». Я же вновь помотал головой, добавив для пущей ясности:
– Нихт, найн, ноу, нет.
Он, услышав это, заулыбался еще шире и спросил:
– Русиш?
Я немного поколебался и, не видя возможности разъяснить ему, что я – да, жил в Советском Союзе, и можно считать меня «русиш», но по национальности я – узбек, и есть такая страна – Узбекистан, которая была некоторое время республикой Советского Союза, а сейчас это – независимая страна, – просто кивнул и повторил за ним:
– Русиш.
Парень, ткнув пальцем себя в грудь, сказал:
– Дойче демократише републик, – и, загибая пальцы, добавил – дойч, инглиш, русиш.
Стало ясно, парень учился в школе ещё в ГДР, до объединения восточной и западной Германий, учил там русский и английский язык, и, услышав знакомое «нет», понял, что я из СССР, что для немцев (да и для большинства иностранцев) просто – Россия.
– Гут. Ферштейн, – ответил я.
На это последовала мгновенная реакция с его стороны уже с какими-то торжественными нотками в голосе и размахиванием бутылью с недопитым вином: «Шпайне вайн ?!», что можно было понимать, как «Так выпьем же за Россию, за ГДР, за победу над фашизмом, за взаимопонимание, за русско-немецкую дружбу!».
Я был неумолим. Но и он – тоже. Он явно решил «подкатить» с другой стороны. Используя очень выразительную мимику в качестве компенсации небогатого словарного запаса, он сделал свирепое выражение лица с явным желанием укусить кого-то и со словами:
– Капиталисмус, империалисмус – бе-е-е-е, – помотал головой из стороны в сторону, что, очевидно, следовало понимать, либо как «Я бы всем капиталистам-империалистам глотку перегрыз», либо как «Меня от этих капиталистов-империалистов тошнит».
Я рассмеялся, он тоже.
Из-за горы, на которой расположен Дракендорф, начинало выползать солнце. Его ещё не было видно с нашего места, но вдали лучи высветили часть Йены, расположенной на склонах гор, обращённых на восток, и заблестели окна на верхних этажах высоток.
Вдруг этот парень, сильно морща лоб, явно что-то мучительно вспоминая, указал в сторону Йены и через несколько секунд воскликнул:
– Бузида!.. Бузида!.. Бу-зи-да! – потрясая указательным пальцем в направлении Йены. Я мысленно перебирал похожие слова, пытаясь понять, на что он намекает: «Бузина? Резеда? Берёза?» Всё было явно – не то.
– Нихт ферштейн, – мотал головой я в ответ на его «бузиду».
И вдруг его осенило. Он поставил бутыль на землю, затем жестом пригласив меня к себе, закинул левую руку мне на плечи, а правой продолжая указывать на Йену, слегка помахивая пальцем в ритме с текстом, начал петь:
– Бу-зи-да-бу-ди-зон-зе, бу-зи-да-бу-ди-не-бо…
Только тут до меня и дошло, что это за «бузида» такая, и я подхватил его песню. Дальше я пел куплет, а он подхватывал знакомые слова…
За 7000 километров от Ташкента, в немецкой Йене, внук советского солдата и, возможно, внук или правнук немецкого солдата, стояли, обнявшись, в лучах восходящего солнца и пели песню советских детей:
«Пусть всегда будет солнце,
Пусть всегда будет небо,
Пусть всегда будет мама,
Пусть всегда буду я!»
Когда допели, он ткнул себя в грудь пальцем и сказал:
– Курт.
Затем, ткнув пальцем в меня, вопросительно поднял брови.
– Оскар, – представился я.
Он снова вознёс над головой бутыль с вином и уже с почти жалостливыми нотками в голосе повторил своё «Шпайне вайн?», что означало «Ну сколько ж можно тебя уговаривать? Теперь-то мы обязаны выпить: за нашу песню, за мир, за маму, за знакомство..Да тут и осталось-то всего ничего.». Я ответил твёрдо:
– Найн,– и, указывая на Йену, для пущей убедительности приврал, – арбайт.
Это подействовало, ибо «арбайт» (работа) – это для немца железный аргумент. Работа на первом месте. Опоздание, пьянство – увольнение. Это знают все.
На том мы и расстались. Я двинулся в сторону трамвайной остановки, он – вглубь деревни в поисках более сговорчивого собутыльника…
…
Как же это всё-таки здорово – просыпаться от того, что к тебе в окно врывается солнце, и, раскинув руки, как для объятия, говорить ему: «Привет, брат, подари всем людям покой и радость! Здравствуй, новый день, как я рад что ты пришёл!», – и ощущать, как невидимые тёплые нити просачиваются в твои вены и в нервы, и в тебе возрождается жизнь.
Пусть всегда будет солнце!.. В наших домах, в сердцах и в потомках.
Следующая публикация
Комментарии 47