Предыдущая публикация
Анна Гин
Вечером подъехала к дому, и не успев заглушить мотор, почувствовала волнение.
Оглянулась. Всё как обычно. Зелёный огонек домофона, заснеженная парковка, старенький "форд" со спущенными колесами, который стоит на одном и том же месте вот уже двадцать два месяца.
У подъезда – фигура мужчины. Высокий, широкоплечий, в военной форме. Он бросил в урну окурок и направился к двери.
Что-то тревожное читалось в его жестах, осанке, походке.
Через несколько секунд раздался крик женщины. Чудовищный плач. Вой.
Его ни с чем не спутаешь. Так может рыдать только мать. По своему ребёнку.
Господи, еще час назад мне казалось, что я давно очерствела. Хоронила родителей одного за другим, болтала с мальчишками без рук и ног в госпитале, попадала под обстрел в городе, была контужена, ездила в сожжённые дотла дома друзей.
Но ничего в жизни не потрясло меня так, как это мгновение возле дома.
Походка военного, последняя затяжка, дверь, звонок, пожилая женщина.
– Ваш сын погиб.
Двухсотый.
Знаю, их тысячи. Море национальных флагов на кладбищах, билборды с именами героев на дорогах, свечи на страницах в соцсетях. Друзья, знакомые, одноклассники. Это страшно и больно. Это всегда слёзы, ком в горле и дикая ненависть. Но в этом горе есть какая-то примесь гордости, благодарности, восхищения.
Я сегодня застала момент, в котором нет еще ничего, кроме невыносимого крика матери. Это самое страшное лицо войны, которое мне довелось видеть, слышать, чувствовать.
Дышать не могу.
Твари, развязавшие эту войну, я не желаю вам смерти, нет. Желаю вам слышать этот крик. Снова и снова. Снова и снова. Вечно.
Следующая публикация
Нет комментариев