Шестакова Галина - писатель

— Прости, меня мама, — он поцеловал меня в мокрую от слез щеку — Буська, — дернула меня за халат внучка. Трехлетнее чудо, называло меня Буськой, упорно игнорируя слово «бабушка». Впереди два счастливых дня – на выходные приехал сын со своей семьей. А отдыхать у меня есть где – хороший добротный дом, построенный почти пятнадцать лет назад, огромный участок, на котором реализовалась моя мечта о маленьком рае: все утопает в зелени и цветах, по периметру участка растут стройные сосны, в их тени разлеглись кусты можжевельника, в саду растут черешня, вишня, персик, яблоня, есть небольшой огородик на три сотки, на котором я выращиваю картошку и разные овощи. За огородом — небольшой хоздвор, где живут семь курочек и петушок, громко поющий по утрам.

Когда соседка увидела, что Петр Семенович, собирает в большую сумку маленьких собачек Она не могла решить, как ей поступить Петр Семеныч ненавидел собак. Да и кошек тоже. Просто они попадались гораздо реже. И были увертливей, чем собаки. Ровно в семь часов вечера он выходил гулять во двор для моциона, поглазеть на людей и в очередной раз убедится, что люди в сущности, ничем не лучше собак и кошек. Гулял он ровно час, не здороваясь с соседями. Они тоже давно перестали с ним здороваться. А смысл? Если Петр Семеныч все одно не отвечает. Проходит мимо, даже не повернется. — О, — как всегда, при встрече с Петром Семенычем закатывала глаза Светлана Ивановна и декламировала, — и не повернув головы кочан, и чувств никаких не изведав, идет Семеныч по своим делам и не смотрит на нас, дармоедов.

Муж не встретил ее из роддома Ольга стояла с приемной роддома с новорожденной дочерью на руках. Вокруг суетилась нянечка и бесконечно спрашивала: — Так что, милая, ты мужу-то сообщила о том, что тебя выписывают сегодня? Ольга молчала и старалась не плакать. Куда она теперь с дочкой? Ольга вздохнула и сказала: — От радости, тетя Маша, перепутала, наверное! — Так что ж ты милая? — нянечка остановилась и испуганно посмотрела на Ольгу. — Как теперь? А кто тебя заберет-то? — На такси поеду, — улыбнулась Ольга, едва сдерживаясь. — Витя на работе, ему не дозвониться в цех. Подержите дочку, — она осторожно передала маленький розовый конверт тете Маше, — я сейчас такси вызову и домой уеду. Витя с работы придет, а там сюрприз! Знаете, как обрадуется!

Чтобы избавиться от тирана-отца Света вышла замуж за первого попавшегося мужчину Светка грызла ногти. Предстоял тяжелый разговор с папой. Она думала, что уже давно избавилась от этой вредной привычки, но сегодня, когда позвонил папа, она снова начала. — Так, дочь, — папа начал разговор без предисловия «привет, как дела», а это был плохой признак, — мне кажется, тебе есть о чем рассказать мне. Повисла неловкая пауза. Рассказать, конечно, было о чем. От простых глупостей до того, о чем Светке рассказывать не хотелось. Но папа, видимо, ждал именно этого. — Ну? — поторопил папа.

Злая свекровь Бабушка на всём экономила, считая каждую копейку. Ладно бы приходилось сводить концы с концами, пытаясь увеличить доход путём копеечных расчётов и жестокой экономии, но ведь она и пенсию получала депутатскую, и отец деньги в дом приносил. Словом, семья не бедствовала. Но бабушка скрупулёзно подсчитывала расходы. Даже слова роняла скупо, как последние рубли. В первый год жизни Василий и Анна, у которых росла дочь Лена, были вынуждены жить с бабой Глашей, страдая от её скаредности.

Тяжелый разговор отца с дочерью Мария Петровна пришла домой, привычно подумала «опять надымил» и прошла сразу на кухню. Выгрузила из сумки продукты. Оставила размораживать курицу и только тут поняла, что дымить в доме было некому. Муж в командировке в другом городе, на заводе, по обмену опытом. Уже две недели. И приехать должен только дня через три, вчера прислал телеграмму. Она прислушалась. Может, он приехал раньше? — Валера? — осипшим от волнения голосом позвала она. — Ты дома? Никто не ответил. Она сняла шлепанцы, взяла на всякий случай скалку и на цыпочках пошла в залу. Там никого не было. Но на столе, на белой парадной вышитой скатерти стояла массивная пепельница, и в ней дымило две беломорины. — Валера? — еще раз позвала она. Тишина.

Сквалыга Вера с молодых лет мечтала о том, как она купит себе домик с небольшим садом, будет жить в деревне, заниматься огородом, заведёт кур да скотину. И вот подвернулась ей возможность купить задёшево ветхую избушку, сделку оформили быстро, Вера приехала заселяться. Деревня была старой, полузаброшенной. Домишки давно не подновлялись, колодцы покосились да сгнили. Здесь и там ютились жалкие мазанки, построенные из саманных кирпичей, слепленных из глины да соломы. На всём лежала печать нищеты, где жил испорченный народ, способный на воровство, чёрное пьянство да драки. Но Вере нравилось жить вдали от цивилизации. Радости её не было предела, когда она увидела маковку, торчащую из-за бугра: шиферная крыша, печная труба да телевизионная антенна. Лишь сняв с двери тяжёлый замок и войдя внутрь, Вера почувствовала тягостную бесприютность жилья, его одиночье. Дом был старый, почерневший от времени, с тёмными сенями и застеклённой терраской, с прорехами да щелями, с разваленной кирпичной трубой да покосившимся крылечком. Вера прибралась, смахнула тряпкой пыль, пошаркала по полу веником из сухих прутьев, выметая давний сор. Уборка успокаивала ей нервы: поднималось настроение при виде того, как хаос постепенно сменялся порядком. Переведя дух, она решила растопить печь. То была старая русская печь, на которой когда-то выводили гусят. Когда-то я проводила конкурсы читателей, вам понравился такой формат. Вот, читайте рассказ от Сергея Вера принесла с улицы дров, набила печное чрево, подложила смятые обрывки пожелтевших газет, заструги да щепки. Чиркнула спичкой, развела огонь. Печь дымила – давно было пора её переложить. Но Вера не сдавалась. Она шевелила кочергой угли и подкармливала дровами взметнувшееся пламя, стараясь сберечь маленький огонь в очаге выстуженного дома. За окном собиралась гроза. Прогремел гром, и раскололось вдребезги небо, извергая холодные потоки дождя. Крупные капли колотили в стекло. Вере стало так грустно, что хотелось сесть да реветь. И печь не топилась как следует, и крыша, шифером ошелёванная, протекала в нескольких местах, требуя рабочих рук. Грустно жить на свете, думала Вера, очень грустно. – Грустно, конечно, – согласился Игнат, объявившийся, когда из лесной чащобы наползала ночная мгла. – Помрёшь — и к червям отправишься. На закуску. Но торопиться глупо. А жить нужно весело, с песней. Игнат был горький пьяница со всеми следами порока на землисто-сером пористом лице. Он прознал, что в соседний дом заселилась новая хозяйка и выразил желание завести знакомство. Вера впустила его, поставила чайник. – Здесь бы жить всей семьёй, чтобы дети носились по дому с шумом да разбойным присвистом, – заметил Игнат, усаживаясь за стол. – А одному – тоска сиротская. – А кто здесь жил до меня? – спросила Вера, разливая по чашкам кипяток. Она-то купила дом у молодой пары, родственников прежней хозяйки, которые, едва вступив в наследство, выставили жильё на продажу, желая от него поскорее избавиться. Игнат плеснул себе из пузатого заварника, добавил сахару. – Ефросинья. Одинокая была старуха, несчастная. Нелюдимая. На порог к себе никого не пускала и при виде гостей сердито хмурилась. – А вы её знали? – поинтересовалась Вера, отхлебнув из чашки. – Знал, конечно. В деревне каждый житель на виду, утаить что-либо невозможно. Игнат рассказал, что старуха жила скупо, на хлебе и воде. Во всем себе отказывала: имущества у неё – на скупой перечёт. А зимой стучала зубами от холода, не желая тратиться лишний раз на дрова. – Но самое интересное, что Ефросинья бедной совсем не была, – подытожил Игнат. – Деньги умудрялась откладывать, от пенсии своей скудной отщипывая. Знаете, как говорят: богатство и скупость неразлучны. Вера сидела с задумчивым видом перед дымящейся чашкой. – И много денег у неё было? – Что-то под лимон. Или чуть меньше. Родственники нашли клад в стенах дома – и обомлели. Вера покачала головой: такие деньги – и без пользы лежали! А ведь можно было сделать хороший ремонт, скважину пробурить, чтобы воду вёдрами не таскать из колодца, починить крышу, подновить дом. – Умерла старуха холодной и тёмной зимой, – добавил Игнат. – Морозы стояли такие, что дом промерзал насквозь. Накрылась Ефросинья шубейкой да окочурилась, из дома поутру не вышла – вынесли её ногами вперёд. Две недели окоченевшая пролежала – соседи хватились её не сразу. Когда он ушёл, Вера стала сама не своя: сновала по дому и прислушивалась к посторонним шумам, роняла ложки да вилки, вздрагивала от телефонных звонков, словно боялась, что належится Ефросинья в земле да и вернётся с кладбища, прибьётся к родному порогу и станет искать свой клад в стенах дома. На следующий день к Вере приехала подруга Ирина. Вера рассказала ей всё, о чём давеча поведал Игнат. – Вот сквалыга! – возмутилась Ирина. – Полмиллиона – в стене! Небось, на тот свет забрать собиралась. – Смертное откладывала. А хор...нить некому – людей знать не хотела, ни с кем не виделась. – А деньги-то кто нашёл? – Родственники. По карманам распихали и дом на продажу выставили. Выпили чаю и легли спать, наутро собираясь огородом заняться, копать да сеять. Вера спала как убитая, а Ирина мучилась от бессонницы, переворачивалась с одного бока на другой, взбивала подушки. Вдруг среди ночи двери открылись, и показалась старуха – вся седая, возрастом гнутая, с заветренным, морщинистым лицом. Ирина в ужасе прижала ладони к щекам. Обернувшись на иконы, коротко перекрестилась. – Сгинь, нечисть копытная! Старуха – не то ведьма, не то покойница, над которой сомкнулась путаница травяной дернины, призрак её, освобождённый от всего земного, – медленно прошлась по дому, простучала стены, достала какой-то свёрток из печного кутка и ушла. Ирина, пережив испуг, не спала всю ночь, а наутро объявила: – Старуха-покойница приходила. Я видела её: пришла за своими кровными. Вера смотрела на неё, растерявшись, думая, что подруга сошла с ума. Затем она вдруг громко рассмеялась. – Это её соседка была, давняя приятельница. Её ты и видела. Сначала Ирина не поняла, но потом Вера ей всё резонно объяснила: по словам Игната, Ефросинья хоть и нелюдимой была, но дружбу с соседкой Тамарой водила, делилась с ней овощными семенами, которые сама и выращивала. Ирина твердила своё: покойница, за деньгами с того света вернулась. А в обед заявилась Тамара – точь-в-точь ночной призрак, шаривший за печкой. – В магазинах семена дорогоньки, – призналась Тамара, – вот мы и помогали друг другу по-соседски. Тамара осталась с ними пить чай и надавала кучу полезных советов: – Чтобы зелёный лук не желтел и не стрелковался раньше времени, солёной водой поливать надо, а для редьки лучшее время – июль. А деньги... Денег никаких не осталось. Всё, что старуха откладывала, проявляя чудеса экономии, исчезло бесследно, превратилось в пыль. © Copyright: Шестакова Галина• Писатель Свидетельство о публикации №224061501346

Мать сдала своих детей в детдом — Мам, а что такое детдом? — Гриша удивленно мотнул головой, и его длинные густые волосики качнулись волной. Гриша специально отращивал модную прическу, как у папы. Что ж, мама позволяла это. — Сынок, откуда снова эти вопросы? — Лара много раз объясняла сыну это понятие. — Мам, а наш папа тоже из детдома? — Да, сынок. Но ему очень повезло: баба с дедой его забрали совсем маленьким. Вырастили его как родного. — А почему дети попадают в детдом? Почему я не был в детдоме? — Гришина детская наивность и непосредственность умиляли и восхищали Лару.

Старушка с претензией Я — Забота Путятишна. Не по паспорту, конечно, но по сути. Так, меня называют друзья с тех времен, как себя помню… — Как может милейший и интеллигентный человек, которого знаю почти всю жизнь, превратиться в эгоцентричную, хамскую старуху? — Оно тебе надо? — спросил меня приятель, услышав мой рассказ. — Костик, я не могу не помогать, это моя натура. И другой не стану. Поздно, да и не хочется становиться равнодушной, — ответила я. — Не могу бросить человека, который нуждается в участии. Но и отпустить обиду тоже не получается, — вздохнула я. — И ты знаешь, я неожиданно осознала, что на такое хамство способны исключительно старушки. Как ни странно, именно те, что еще лет двадцать пять назад были вполне себе милыми женщинами и подобного хамства себе не позволяли. Сознание, что ли, к старости меняется? Иначе какое может быть объяснение?

Бабушка с чудачествами Вера Степановна тяжело вздохнула, расправляя морщинистыми худыми руками полы ситцевого старенького, но чистого халатика. - Бабуль, ну как же так? Ведь папа вчера только все купил! - молодая невестка Катя недоумевала: бабушка мужа вот уже несколько недель чудила.