Предыдущая публикация
Таська
В детстве её, почему-то, всей деревней звали Таська, хотя, в метриках она значилась как Таисия. Мы жили с ней на одном деревенском посаде и дом её, с тремя окнами на фасаде, находился против нашего дома (пятистенка), смотревшего окнами на восход. Жила она с матерью, которую деревенские звали по-простому, Клавдейка. Было ей чуть больше сорока, была замужем за Егором Рюминым (из местных), который был призван на фронт в начале Отечественной войны, и погибший, по документам, в сорок третьем, под Курском. Клавдейка смирилась со своей судьбой, жила вдовой, не пытаясь устроить свою жизнь с такими же одинокими мужчинами. Всю любовь она переключила на дочь, оберегала и холила, как могла. Жили они для того времени, не бедно: содержали участок, огород корову, с десяток куриц. Обихаживать участок помогала сестра, жившая в городе. Урожая картофеля и овощей хватало не только на себя, но и на продажу. Излишки молока и яиц, также шли на рынок. Недаром же Таська всегда выглядела чистенько одетой, бодрой и уверенной в себе!
Наша же семья, при матери, состояла из трех мальчишек: Лёньке было двенадцать, а мне, после войны, исполнилось шесть. Маме, как её звали односельчане, Катерина Ивановна — сорок лет. Она, как и Клавдейка, овдовела в начале войны, потеряв мужа, Василия Ильича Грачёва, который погиб в бою под Ленинградом. Мама работала дояркой на ферме колхоза «Красный маяк». Работа была тяжёлой, приходилось обихаживать вручную двенадцать коров: кормить, доить, очищать от навоза. Труд её оценивался трудоднями, на которые, по итогам года, выдавались натуральные продукты: в основном, зерно и картофель. Наша семья, как и Рюмины, держала корову, имела участок земли в тридцать соток и огород. Жили мы победнее Рюминых, так как на содержание мальчишек требовались дополнительные деньги, к тому же двое из них Лёнька и Колька — учились в школе и на них приходилось тратить, какие — никакие, средства.
Таська была старше меня на год и пошла в школу раньше, и мне было завидно, глядя, как она, довольная, вышагивала с ребятишками, проходя мимо меня, чуть посмеиваясь. Но, всё равно, на всех мероприятиях, на детских играх, мы оказывались рядом с ней и, даже, в школе, после того, как я пошел учиться.
Время шло незаметно быстро: Таська, окончив сельскую семилетку, пошла учиться дальше — в городскую школу, которая находилась в часе ходьбы от деревни. Пришлось ей устраиваться на житьё к тетке. Теперь мы виделись с ней всё реже и реже, разве что по воскресеньям, когда она приезжала домой, зимой — автобусом, а летом — на дамском велосипеде. Бывали случаи, когда ее сопровождал на велосипеде до дома, незнакомый мне, крепкий парень. Говорили, что это сосед её тётки — студент мединститута. Я не придавал этому значения, хотя чувствовал некую зависть к незнакомому парню, когда они иногда вдвоем появлялись на танцах или в кино, в нашем, сельском клубе. Мне не раз хотелось подойти и врезать этому счастливчику, но я сдерживался. Понимал, что я проиграю ему в своей силе, да и не хотелось втягивать Таську в грязную историю. Больше всего, меня задевала соседка, тетя Валя Маринина, которая каждый раз, при встрече, напоминала: «Смотри, Петька, не проморгай девчонку, век вспоминать будешь!». Приходилось выслушивать и молчать, поджав губы. При редких встречах с Таськой мы улыбались друг другу, пытаясь ухватиться за неё, как за последнюю соломинку. Мне почему-то казалось, что незнакомый студент Василий Дятлов, ей не по нраву и всё ещё образуется между нами.
Как сейчас, вспоминаю день, двадцать восьмое сентября — престольный праздник Никиты Столпника, который, по обычаю, отмечался в деревне Ивашкино, что в четырех километрах от нашей деревни Барское. Было воскресенье. День выдался по-осеннему, праздничным. В те времена, престольные праздники на селе справляли ещё довольно шумно: собирались родственники из ближайших селений, даже города. Не отставала от родственников и знакомая между собой молодёжь: застолья, хороводы, пляски под гармошку. Были, конечно и разборки между деревнями, когда парни шли «стенка на стенку». Шли в ход и кастеты, и дубинки, и ножи, если говорить по-честному. Таков, видимо, русский человек — ему всё чего-то не хватает!
Гулянка была в полном разгаре, на площадке, посреди деревни под гармонь, молодёжь отплясывала «елецкого». Я стоял в сторонке, наблюдая за происходящими плясками. Неожиданно для меня подходит ко мне Таська с подругами и обращается тихим голосом: «Петька, когда пойдёшь домой — скажешь». Сказала и пошла на танцевальную площадку. Её слова, мне, как поленом но голове. Я даже не сообразил, что мне ответить. Стоял в раздумье, как же мне поступить? Отступить, значит показаться в ее глазах трусом, тем более Васьки Дятлова при ней, на этот раз, не было. Немного постояв, я решился подойти к Таське и сказать, что ухожу домой и она, при желании, может присоединиться ко мне. Она кивнула, в знак согласия, и мы на пару покинули праздничное гулянье.
Идем по грунтовой дороге, вокруг тишина. Идём и молчим, только смотрим друг на друга, будто первый раз видимся. А Таська хороша, при лунном свете: платье сиреневого цвета, по моде, облегает её плотную фигуру. Смотрю на косы и опять в карие глаза, горящие и привлекающие. Чувствую, надо что-то сказать, и не могу — язык не поворачивается.
Прошли полпути, вот и берёзовая роща. Останавливаемся и застываем, глядя в глаза друг друга. Чувствую её и своё волнение. И продолжаем путь, и опять молчание. Так, молча, доходим до её дома. И надо же, она подходит ко мне, целует в губы и произносит с ядовитой усмешкой: «Ну, и чудак же ты, Петька!» И скрывается за крыльцом. Я стою ошарашенный и потерянный, задавая себе единственный вопрос: «Что это было?» и не нахожу на него ответа! Чувства мои куда-то спрятались, вытащить их было мне не по силам. После такого расставания, она надолго исчезла из моей жизни: теперь она перестала появляться в деревне и по воскресеньям. Я не был готов к таким испытаниям судьбы и даже, в каком-то плане был рад, что наши встречи прекратились.
Прошла зима, я закончил семилетку и поступил учиться в техникум, куда и отбыл осенью на учёбу. Единственным напоминанием о Таське, у меня оставалась её фотография, которую мне подарила её подруга, они снялись по окончании семилетки.
Время учёбы пролетело быстро. Летом, во время каникул, я устраивался работать в студенческий стройотряд, поэтому домой заезжал на неделю. Встретиться с ней, мне не удавалось, да я и не стремился к такой встрече. Больно уж, памятны были наши прежние встречи, о которых было неприлично вспоминать.
После окончания техникума, я попал по распределению в строительный трест, который располагался в том же городе. Затем, армия, в одном из сибирских городов. Пришлось служить три года. В один из зимних вечеров, во время дежурства, решил заглянуть в записи, которые я вёл ещё со школы и, хранил в своём новеньком чемодане. Шёл второй год моей службы: я открыл записную книжку и на глаза мне попалась та самая фотография, которую подарила мне в своё время Таськина подруга, Юлька Чернова. Заглянул на фотографию и что-то заиграло в груди: передо мной предстала та самая Таська, которую я знал с детства — с косой, карими глазами, глядящими с усмешкой на меня. Захотелось приблизиться к ней, что-то сказать из невысказанного ранее. Решился написать ей письмо, объясниться. Письмо получилось корявым и коротким, но от всего серда. А оканчивалось оно, и вовсе, бестолково: «Таська, ведь я люблю тебя! А, ты?». Опустив письмо в почтовый ящик, я ещё долго смотрел ему вслед и представлял её ответ и надеялся на лучшее. Не знаю, каким я виделся со стороны, только старшина роты как-то заметил: «Что-то, вы, младший сержант Грачёв, в последнее время чересчур замкнутыми стали!».
Получить ответ на своё письмо, если честно, я и не надеялся. К своему удивлению, ответ я получил довольно быстро — через месяц. Вскрываю конверт, а у самого сердце ёкает. Читаю с волнением: всё больше о погоде, о наших деревенских друзьях, о прошедших временах. И только в конце, как сейчас, помню: «Это я во всём виновата, Петька! Прости! Твоя Таська Рюмина!». Только после этих её слов до меня дошло, что двери к её сердцу теперь для меня закрыты окончательно и навсегда! Был ли я в ту минуту «сам не свой» — не знаю, но, что мир для меня изменился — это точно. После того как я пришел в чувства, я сделал пометку в своём блокноте: «8 марта 1962 года».
Месяца через два я получил письмо от матери, где она описывала деревенскую жизнь, о новостях и в последних строчках сообщила, что Таисия Рюмина вышла замуж за военного. Народу на свадьбе было мало. Свадьба прошла не весело. Мои ожидания оправдались. Относительно своей веселости вспоминать не буду.
Отдав долг родине, подался на север, благо, строителей там всегда не хватало. Прижился, обзавелся семьёй: жена из местных, Анна Георгиевна, жили в любви и согласии, двое ребятишек. Чего ещё человеку надо? Любимая работа, хорошая зарплата! Кстати, жена, в одном со мной, строительном тресте работала — в сметно-договорном отделе.
Проработали мы на севере до самой пенсии, хорошей пенсии, потянуло в родные края. Жену, правда, пришлось уговаривать, прикипела к своему Северу. В конце концов, согласилась. Оставили дочери квартиру, а для себя купили в родном городе — денег-то заработали! Мать к тому времени, тоже, перебралась в город. Жили, как говорят, в полном здравии, да годы берут своё. Мать умерла в свои семьдесят, жена и до того не дожила — умерла от онкологии. Остался доживать свой век, в родном городе, один. Дочь обзавелась свое семьёй — не до меня. С годами попривык я к холостой жизни, хоть, была она, иной раз, и не в радость: здоровье стало сдавать.
И тут, представь себе, иду раз, во вновь открытую аптеку, а их у нас, замечу, с десяток развелось, и проходя мимо торговых рядов, где торгуют частники своими продуктами — вижу Таську, торгующую молоком из бидона. Я сразу и не поверил своим глазам: прошёл мимо раз, потом другой, пока не убедился, что это именно она. Сердце заколотилось, и что делать? Подойти, спросить — не решился отвлекать её от дела. Подумал, подумал и решил — на следующим раз подойду как покупатель.
После того раза я стал наведываться к торговой точке ежедневно и выяснил, что она приезжает на рынок по воскресеньям и четвергам. В ближайшее воскресенье, я отправился на рынок за молоком с трёхлитровым бидоном, так как меньшего у меня не оказалось. Идти — иду, а у самого от волнения руки дрожат.
Подошла моя очередь: ставлю перед ней бидон и говорю, первый раз в жизни, тихонько:
— Здравствуйте, Таисия Ивановна!
Она взглянула на меня своими карими глазами, вроде, и не узнала, а у самой, как и у меня, руки играют. А, я ей, опять:
— Не узнаёте меня, Таська?
Она глядит на меня взволнованно, а сама льёт молоко мимо моего бидона, так ничего и не ответила. А мне теперь деваться некуда: стал я со своим бидоном ходить к ней за молоком по воскресеньям и четвергам, решил: когда-нибудь заговорит же человек — не может человек откинуть свое прошлое.
И дождался-таки! Помню в четверг, получаю от неё свою порцию молока, а она тихонько так мне и говорит:
— Уж больно вы, Пётр Сергеевич, настойчивы не по годам стали!
Я, как и в парнях, стою и не знаю, что и ответить. А покупатели напирают, им ли до меня? Пришлось отойти в сторону. Ну, думаю, Таисия Ивановна, на сей раз я от вас не отступлю!
Дождался, когда она всё молоко распродала, подхожу со словами:
— Может, Вам подсобить, Таисия Ивановна?
Беру её опустевший бидон и направляюсь на ближайшую автобусную остановку, маршрут-то её я изучил заранее. Я иду впереди, она — следом.
— Как, вы, Таисия Ивановна, стали молочным животноводством заниматься? — спрашиваю.
Разговорились. Она и порассказала о своей жизни, пока мы автобуса поджидали.
— Вышла замуж за офицера Сергея Павловича Ступина. Жили хорошо. Родила дочку, только бы и радоваться! А тут афганская война подоспела! Сергея на войну призвали. Так он там, на чужой земле, и остался. Остались мы с дочкой вдвоём: думали, передумали да и решили к маме в деревню. Мама-то, к тому времени, поизносилась, и за ней присмотр был нужен. Так вот и жили, надеялись снова на хорошее. А, когда мама умерла, да и я на пенсию вышла, пришлось заняться, по-твоему, молочным животноводством. Кроме коровы, держу кур, да поросенка. Одной тяжелова-то!
Дочка, Наталья Сергеевна, выучилась на медсестру, живёт со своей семьёй в городе. Хоть, семья-то — одна дочь. С мужем развелись. Нынче развестись, не проблема. Думает переехать ко мне, тогда будет и мне полегче.
Выслушал я её с пониманием: свои советы оставил при себе, посочувствовал молча. Таисия хотела продолжить свой рассказ, но подошёл автобус, и мы откланялись друг другу с надеждой, что еще встретимся.
Теперь я стал ходить на рынок по воскресеньям и четвергам, чтобы купить у неё молока и, всякий раз, стал провожать её до остановки, вспоминая наше прошлое, переходя на настоящее. Такие встречи между нами продолжались месяца три, пока однажды в один из четвергов Таисия почему-то не появилась. Я попытался выяснить причину и, даже, связался с автобусной станцией, откуда получил ответ, что действительно автобус на этот рейс отменили из-за поломки автобуса. Такие случаи, предупредили меня, возможны, и в будущем, по причине износа автопарка.
Я обдумывал план действий и решил встречать Таисию на деревенской остановке на своём стареньком «москвиче». Она удивилась, когда я в первый раз встретил её на остановке. Впервые, я узнал, что от деревни до остановки порядка километра и ей приходилось ходить пешком по старой тропке, так как дороги до деревни не было. Я был рад за неё, да и она приободрилась, думаю, и потому, что дочь перебралась к ней в деревню.
Со временем мы попривыкли друг к другу настолько, что могли доверять свои жизненные тайны и планы. Но надеждам нашим, видимо, не суждено было сбыться: Таисия не появилась на остановке раз, другой, третий. Только тогда я почувствовал что-то неладное и хотел дойти до её дома, да не посмел появиться перед ее дочерью. Прошла неделя, другая, а она всё не появлялась.
В следующий раз я решился узнать у ожидавших на остановке автобуса пассажиров, не знают ли они что о Таисии Ивановне Рюминой! На мой вопрос одна из ожидавших, с минуту подумав, ответила: «Так её с неделю как на Ильин день похоронили!». Мне оставалось только перекреститься. А когда пришел в себя, решил дойти до её дома, чтобы узнать подробности.
Её дочь, Наталья Сергеевна, встретила меня довольно сухо. Я представился ей, как её знакомый по деревенскому детству. Поговорили. Она мне рассказала о последних днях жизни матери: её поразил внезапно инсульт, вызвали скорую, да до деревни по бездорожью не доберёшься. Вспомнили о нашей страховой медицине. Посочувствовали, повздыхали. Вот такова наша жизнь: неизвестно где и когда она кончается! Я пообещал дочери, если чем можно помочь — помогу, что в моих силах. В конце нашего разговора, Наталья Сергеевна спохватилась, вынула из шкафа конверт, обронив:
— Мама велела передать этот концерт вам.
И подала мне аккуратно его в руки.
Я взял конверт и обомлел: это был тот самый конверт; в котором я посылал письмо Таське из армии. Я вынул из конверта то самое письмо, и прочитал в конце его: «Таська, ведь я люблю тебя! А ты?». — Неужели? — только и вырвалось у меня с языка.
Мы постояли с минуту молча: каждый из нас думал о своем, а может об одном и том же. Я помолился, на стоящую в красном углу, икону Божьей Матери, и вышел из дома. Что происходило тогда в моей душе — определить не берусь, только чувствовал, как сердце моё клокотало, и клокочет до сего времени.
Уважаемые читатели! Я пересказал вам жизненную историю, рассказанную мне моим добрым знакомым Петром Ильичом Грачёвым. С тех пор, прошёл с год когда мы встретились случайно на рынке с НатальеЙ Сергеевной, она поведала мне о том, что Петра Ильича забрала к себе дочь. Корову Наталья Сергеевна продала, как и большинство деревенских. С коровой живёшь, как привязанная — никуда нельзя отлучиться, да и выпасов в деревне не стало, все земли «расхватали» по себе, да продали в частные руки, Пётр Ильич, живя у дочери, скучает — так и пишет в письмах.
Я просил Наталью Сергеевну передать ему от моего имени сердечный привет. Надумает приехать — приму с удовольствием.
Виктор Кошурников
Следующая публикация
Нет комментариев