Фото: Семья иногородних ст. Старомышастовской Кубанской области, 1907 г.
...Если казаки считались привилегированными гражданами империи, кто же тогда привилегий не имел? – Непривилегированным являлось подавляющее большинство народа России: в первую очередь, русское крестьянство. Последнее составляло 85 % населения страны (в европейской части страны – 85,6 %) [19].
В 1915 году в Кубанской области крестьян насчитывалось 1 128 963 [20] – 35,5 % от общего количества жителей (представителей казачьего сословия, напомним, – 43 %). По какой причине крестьяне переселялись из губерний Европейской России на казачьи земли? – Основной причиной являлись скверные условия жизни, нужда.
По оценкам, которые делались в начале XX века, «ни в одной мало-мальски культурной стране годовой доход на душу населения не бывает так ничтожен, как в Евр. России. […] Мы – самая бедная из культурных стран. Болгарин и серб имеют дохода в полтора раза более, чем русский, немец – почти в 3 раза более, англичанин – в 4½ раза, австралиец – в 6 раз. […] Евр. Россия, сравнительно с другими странами, – страна полунищенская» [21].
Даже в белогвардейской периодике периода Гражданской войны можно найти горькую констатацию: «Низкий уровень крестьянскаго хозяйства не мог, конечно, не останавливать общаго внимания, и русская общественность, народническая по преимуществу, издавна сделала земельный вопрос главным предметом своих изследований. […] хронические неурожаи и голодовки (курсив наш. – А. С.) русской деревни приковывали к себе общественную мысль и властно требовали изменения тех условий, в которыя было поставлено земледельческое население» [22].
Главным источником существования русского крестьянства являлась земля. Если в 1860 году средний земельный надел на мужскую крестьянскую душу в 50 губерниях Европейской России составлял 4,8 десятин, то к 1900 году рост населения уменьшил цифру до 2,6 [23].
К 1905-му крестьянское малоземелье ещё более усугубилось: число безземельных хозяйств достигло огромного процента – 14,9, при этом ещё 19,7 % крестьянских хозяйств имели недостаточные наделы [24].
Переезжавшие на Кубань из-за малоземелья, «хронических неурожаев и голодовок» крестьяне в большинстве становились здесь арендаторами казачьей земли – так называемыми иногородними. Как складывалась их жизнь на Кубани? Ответить на этот вопрос позволяет немалое количество сохранившихся свидетельств.
Досоветские авторы констатировали: уже к концу XIX века иногороднее население произвело в Кубанской области настоящий экономический переворот. Именно благодаря притоку иногородних крестьян в прежде скотоводческом казачьем крае произошло «грандиозное увеличение земледельческого производства. Без их труда совершенно не мыслима была бы разработка огромных пространств области под хлеб» (Л. Мельников). «Труд пришлаго населения […] произвел необычное явление. […] Земледелие до того развилось, что Кубанская область сделалась важнейшею частью империи по отношению к заграничному экспорту хлеба. Доходность земли, прилив капиталов и другия условия породили неведомыя до того довольство и зажиточность» (А. Стрельбицкий) [25].
Однако отношение казачьего населения к иногородним нельзя было назвать «особенно благосклонным. Между обеими группами населения существует значительный антагонизм, последствия котораго всею тяжестью своею ложатся на слабейших, т. е. на иногородних. […] Казак, всю жизнь посвятивший военному делу, считал себя особой более высшаго ранга, чем какой-нибудь „городовик“, всю жизнь копавшийся над нивою или за каким-нибудь ремеслом… Он, поэтому, смотрел на иногородняго с некоторым пренебрежением. […] Женитьба на иногородних считалась до известной степени роняющею достоинство женившагося, принадлежащаго к высшей касте.
Затем, по мере постепеннаго роста иногородняго населения в станицах, замечая успехи пришельцев на различных поприщах их деятельности, […] – коренной человек стал чувствовать к пришельцам зависть, приправленную еще вполне понятным озлоблением, потому, что и пришелец, почувствовав себя достаточно многочисленным, необходимым и сильным, не оставался в долгу и отплачивал казаку насмешками, нередко обманом и стачками при найме на полевыя работы… Такие эпитеты, как „бисова душа“, „городовыцька душа“ стали в устах казака самым обычным ругательством по адресу иногородних, которые отплачивали казакам обидным прозвищем „куркулей“ […], служившим синонимом крайней степени простоватости и глупости. Казаки в отместку называли иногородних „гамзелами“…» [26].
В конце XIX века этнограф М. Дикарев писал: «…казак считает себя высшим существом в сравнении с иногородцем. Отсюда именно вражда между обеими сторонами. Самое слово „городовык“ (=иногородец не казак) является бранным в устах казака и выражающим высшую степень презрения». По словам самих иногородних, «казак смотрел на иногородняго […] как турки на христиан» [27].
В 1912 году известный в ту пору казачий автор П. Орлов в одной из своих публицистических работ называл иногородних, т. е. своих русских сограждан, «чуждым казаку элементом, сбродом», который «гасит в казаках их военную подвижность, любовь к коню, гордость костюмом, оружием, уважение к обычаям старины, даже выживает родную песню, давая взамен всего этого куцый пиджак с его разгильдяйством, да глупые "вольные песни". […] Надо побольше […] глубины сознания грозящей опасности от […] иногородчины!» [28].
Антагонизм между иногородними и казаками проявлялся не только на бытовом уровне. – «Когда во главе управления Кавказом стал князь Дундуков-Корсаков, по отношению к иногородним последовал целый ряд чисто административных распоряжений, имевших целью стеснить иногородних всюду, где только к тому представлялась возможность… […] Так, например, один атаман отдела издал циркуляр, чтобы лица невойскового сословия не носили бешметов, поясов, полушубков с вырезом на груди и не стригли на голове волос, при чем ослушников подвергал даже аресту».
Какими правами обладали иногородние на Кубани?
• Каждый иногородний, в случае разрешения станичного общества, мог приобрести в наследственную собственность усадебные постройки в пределах станицы. – Однако после приобретения он был обязан платить так называемую посаженную плату. Она поступала в доход станичного общества и взималась за количество саженей, занятых недвижимостью иногороднего. Размер платы, составлявший от 24 до 120 рублей за десятину (от 1 до 5 коп. за сажень) в год, являлся «непомерно высоким», «непосильным» даже по оценкам местных властей. Посаженная плата представляла собой «как бы налог на право жительства – налог, подобного которому ни по существу, ни по размерам не встречается нигде, кажется, во всей России и который противоречит установившимся в народе юридическим понятиям».
Более того, на перестройку, пристройку или возведение новых построек на своём усадебном месте иногородний обязан был испрашивать разрешение казачьего станичного общества.
• Иногородние, владевшие недвижимостью, могли пользоваться общим с казаками выгоном для скота – однако только в количестве 4 голов крупного и 6 мелкого (для казаков ограничения не существовало). За превышение нормы необходимо было платить.
• Иногородние, владевшие недвижимостью, имели право участвовать в местном самоуправлении. Им разрешалось посылать на станичный сбор своих представителей (по одному выборному от каждых 10 дворов) – однако лишь для участия в обсуждении и решении дел самих иногородних. Имелся даже перечень таких дел: о пользовании иногородними выгоном для их домашнего скота, о раскладке на иногородних повинностей (постойной, подводной, по содержанию дорог, мостов и переправ), о назначении к малолетним иногородним опекунов и о поверке опекунских отчётов.
Если иногородние составляли в поселении большинство, число их выборных на сборе не могло превышать числа выборных от казаков [29]. Весьма показателен здесь пример хутора Ахтарского (ныне – город Приморско-Ахтарск). – В конце XIX века население хутора составляло 1413 душ: 65 казачьего сословия и 1347 «оседло проживавших с давних пор» иногородних. Вся хуторская земля принадлежала 18 казакам и 21 чиновнику ККВ. Одной из серьёзных проблем хутора являлась неограниченная деятельность питейных заведений, разорявших жителей, однако как-либо урегулировать ситуацию иногороднее подавляющее большинство было не в состоянии – решения об открытии кабаков принимались хуторским правлением, состоявшим исключительно из казаков [30].
Таким образом, осуществление «прав», которыми пользовалось в Кубанской области иногороднее население, становилось лишь ярким свидетельством откровенного бесправия этого населения. Бесправие сотен тысяч людей неизбежно порождало по отношению к ним многочисленные злоупотребления и противозаконные действия со стороны не лучших представителей привилегированного сословия [31].
Необходимо иметь в виду, что сказанное относится к иногородним, владевшим недвижимостью, то есть имевшим оседлость в Кубанской области.
Как же тогда жилось иногородним, недвижимостью не владевшим и не имевшим оседлости? – В 1915 году таких насчитывалось 0,6 млн человек [32]. В 1909 году кубанский публицист (до 1902 г. редактор неофициальной части «Кубанских областных ведомостей») Л. М. Мельников писал, что материальное положение данной группы иногороднего населения «почти что граничит с нищетой, так как единственным источником существования [этой категории] является личный физический труд в виде поденной работы, главным образом земледельческой; такой заработок более или менее постоянным бывает лишь в течение одной половины года…» [33].
Самое серьёзное исследование экономического и правового положения иногородних в Кубанской области в начале XX века принадлежит А. И. Шершенко. Вот некоторые из сделанных в его работе выводов и констатаций:
«Меньшинство иногородних зажиточно, громадное же большинство имущественно совершенно не обезпечено. […] Пользование общественным учреждениями, как-то: школою, аптекою, фельдшерскою помощью, хлебо-запасными магазинами по общему правилу иногородним не разрешается, хотя эти учреждения и содержатся на станичные доходы, в смете которых одною из главных статей является посаженная плата. Дети иногородних допускаются в школы лишь в том только случае, если остается свободное место после приема детей казаков и при том, за особую, иногда весьма высокую плату. Лекарства из аптек отпускаются безплатно обыкновенно только казакам. Продовольственныя нужды иногородних также не обезпечены, так как хлебо-запасные магазины предназначены исключительно для казаков. [Иногородние] подчиняются юрисдикции станичнаго суда, состоящаго исключительно из казаков. […] Фактически безправная масса [иногородних] лишена избирательных прав и лишена, таким образом, возможности влиять на изменение законодательных норм путем выборов членов в Государственную Думу». При этом «во многих станицах, где иногородних мало, казаки прямо говорят, что без иногородних им трудно содержать общественныя учреждения. […] Все это развивало в [иногородних] глухое чувство недовольства и создало между казаками и иногородними антагонизм, доходящий иногда […] до открытой вражды и вооруженных столкновений. Эти столкновения приняли бы более крупные размеры, если бы в руках администрации не было возможности во всяком месте и во всякое время призвать для возстановления нарушеннаго порядка военную силу».
Отдельных слов заслуживает положение, в котором иногороднее население находилось в церковных делах.
А. И. Шершенко отмечал: «обостренныя отношения между иногородними и казаками вызывают иногда недоразумения даже из-за посещения станичных церквей» [34]. По свидетельству казака ККВ хорунжего Прасолова, «одна станица отвергла желание „гамселов“ прийти на помощь при постройке новаго храма, причем мотивом отказа служила quasi-„национальная“ гордость: „тоди й гамсел попереду мене у церкви стане“; даже чуть ли не собирались с иногородних брать входную плату, когда новая церковь будет сооружена! […] Как правомочный член прихода, иногородний не признается даже здесь, в церкви, которая игнорирует всякия классовыя рамки, которая сооружена на общия средства всех, не только станичных, но, быть может и далеко „в России“ живущих жертвователей, которая, наконец, содержится и поддерживается общими жертвами „всех православных христиан“, в том числе и иногородних, не менее казаков приверженных к церкви…».
За крещение иногородний платил рубль, а казак – 50 коп. Иногородние смеялись: «Вы на пьятдесять копиек не дохрэщини» [35]…
По словам досоветского автора, «такова картина отношений двух групп населения, одного происхождения, одной национальности, одной религии, но поставленных обстоятельствами друг против друга, как два враждебных лагеря» [36].
Источник VK:
Нет комментариев