Предыдущая публикация
Среди бела дня начинает стремглав смеркаться, и
кучевое пальто норовит обернуться шубой
с неземного плеча. Под напором дождя акация
становится слишком шумной.
Не иголка, не нитка, но нечто бесспорно швейное,
фирмы Зингер почти с примесью ржавой лейки,
слышится в этом стрекоте; и герань обнажает шейные
позвонки белошвейки.
Как семейно шуршанье дождя! как хорошо заштопаны
им прорехи в пейзаже изношенном, будь то выпас
или междудеревье, околица, лужа — чтоб они
зренью не дали выпасть
из пространства. Дождь! двигатель близорукости,
летописец вне кельи, жадный до пищи постной,
испещряющий суглинок, точно перо без рукописи,
клинописью и оспой.
Повернуться спиной к окну и увидеть шинель с погонами
на коричневой вешалке, чернобурку на спинке кресла,
бахрому желтой скатерти, что, совладав с законами
тяготенья, воскресла
и накрыла обеденный стол, за которым втроем за ужином
мы сидим поздно вечером, и ты говоришь сонливым,
совершенно моим, но дальностью лет приглушенным
голосом: "Ну и ливень".
1988.
Скорбные строки " Дождя в августе" написаны И. Бродским после смерти родителей.
Это художественно - философское стихотворение покоряет силой ритма, энергией , мелодикой повторов.
Штопка непрерывно рвущейся ткани бытия - вот миссия поэта, вот предел поэтического бессмертия, по Бродскому.
И как результат этой штопки пустоты возникает в памяти детальная, оживающая на глазах картина из давно стертого небытием прошлого: "Повернуться спиной к окну и увидеть шинель с погонами на коричневой вешалке, чернобурку на спине кресла,
бахрому желтой скатерти, что, совладав с законами тяготенья, воскресла. . . "
Следующая публикация
Комментарии 4
Свои собственные ассоциации - в данном случае любовь и смерть - поэт не забывает. Но и чужие - тоже. До января 96-го в русской поэзии был только один "Август" - пастернаковский. Цветаева и Мандельштам занимали больше места в поэтическом обиходе Бродского, Ахматова - в жизненном.
Но именно вслед Пастернаку он написал "Рождественскую звезду", вернувшись в 87-м из Стокгольма, и евангельский мотив был окрашен нобелевскими обстоятельствами. И вот - еще один повтор заглавия, а значит, исподволь - темы. Надо ли напоминать, о чем тот, пастернаковский, "Август": "Стояла смерть среди погоста, / Смотря в лицо мое умершее, / Чтоб вырыть яму мне по росту".