Предыдущая публикация
«Как же разрушается крепость?
Не железом и не огнём, но мнениями. Ведь если мы сокрушаем крепость, в городе находящуюся, сокрушаем ли мы и крепость лихорадки, сокрушаем ли и крепость красивеньких бабёнок, словом, сокрушаем ли крепость, в нас находящуюся, и свергаем ли тиранов, в нас находящихся, под властью которых во всём мы пребываем каждый день, то одних и тех же, то иных? Вот отсюда следует начать и здесь сокрушить крепость, изгонять тиранов: не держаться за бренное тело, его части, способности, имущество, добрую славу, должности, почести, детей, братьев, друзей, всё это счесть чужим. И если тираны будут изгнаны отсюда, к чему ещё мне рушить крепость ради себя-то? В самом деле, хоть она и стоит, что она мне делает? К чему ещё мне изгонять телохранителей? В самом деле, где я их чувствую? Это против других у них прутья, копья и мечи. А я никогда ни помех не испытывал, когда хотел чего-то, ни принуждений не испытывал, когда не хотел чего-то. И как это возможно? Я вверил своё влечение богу. Он хочет, чтобы у меня была лихорадка, — и я хочу. Он хочет, чтобы я влёкся к тому-то, — и я хочу. Он хочет, чтобы я стремился к тому-то, — и я хочу. Он хочет, чтобы я достиг того-то, — и я желаю. Он не хочет, — я не желаю. Значит, умереть — я хочу. Значит, подвергнуться пыткам — я хочу. Кто ещё может помешать мне вопреки моему представлению или принудить меня? Не более, чем Зевсу.
Так делают и более осторожные путники. Он слышал, что на этой дороге совершают нападения разбойники. Один он не решается пуститься в путь, но выжидает сопровождающих посла или квестора, или проконсула, и, вверившись им, проходит свой путь в безопасности. Так и в мироздании делает мудрый человек. "Тьма разбойничьих шаек, тираны, бури, нужда, утрата самых дорогих. Где найти убежище? Как пройти свой путь, не подвергнувшись нападениям разбойников? Каких выждав сопровождающих, пройти свой путь в безопасности? Кому вверившись? Такому-то, богачу, лицу консульского звания. И что толку мне? Его самого грабят, он сам стенает, сокрушается. А что если мой спутник сам, обратившись против меня, окажется моим грабителем? Что мне делать? Стану другом цезаря. Раз я его друг, никто меня не обидит. Прежде всего, для того чтобы стать им, сколько должен я перетерпеть и перестрадать, сколько раз и сколькими разбойниками быть ограбленным! И потом, если я стану им, он тоже смертен. А если он сам вследствие какого-нибудь обстоятельства станет враждебным ко мне? Не лучше ли, наконец, удалиться куда-нибудь, в пустыню? Ну а туда лихорадка разве не приходит? Что же будет со мной? Неужели невозможно найти спутника безопасного, честного, сильного, нековарного?" Вот так он задумывается и приходит к пониманию, что если вверится богу, то пройдёт свой путь в безопасности.
— Что ты имеешь в виду, каким это образом "ввериться"? — Так чтобы чего хочет бог, того хотел и он сам, и чего не хочет бог, того не хотел и он сам. — Каким же образом добиться этого? — Да каким иным, как не рассмотрением влечений бога и его управления? Что он дал мне моим и независимым, что оставил за собой? Он дал мне всё зависящее от свободы воли, сделал всё это зависящим от меня, неподвластным препятствиям, неподвластным помехам. Тело из брения как мог он сделать неподвластным помехам? Так вот, он подчинил его, имущество, утварь, дом, детей, жену круговороту вселенной. Так что же мне вести борьбу против бога? Что мне хотеть того, чего не следует хотеть, того, чего не дано мне иметь во что бы то ни стало? Но как иметь? Как дано и на сколько возможно. Но давший отнимает. Так что же мне противиться? Я не говорю о том, что буду глупцом, оказывая сопротивление более сильному, но прежде всего — несправедливым. В самом деле, откуда имея всё это, пришёл я? Отец мой дал мне всё это. А ему кто? А солнце кто сотворил, а плоды кто, а времена года кто, а соединение друг с другом и жизнь в обществе кто?
И вот, получив всё, и даже самого себя, от другого, ты ещё досадуешь и жалуешься на давшего, если он отнимет у тебя что-то? Кем ты и для чего пришёл? Разве не он ввёл тебя? Разве не он показал тебе свет? Разве не дал содействующих? Разве не дал чувства? Разве не дал разум? А кем ввёл? Разве не смертным? Разве не для того, чтобы ты с некоторой толикой бренной плоти пожил на земле, созерцал его управление, принял с ним участие в торжественном шествии и в празднестве некоторое время? Так, значит, ты не хочешь, пребыв в созерцании торжественного шествия и всеобщего празднества до тех пор, пока дано тебе, затем, когда он уводит тебя, уходить с благоговейной благодарностью за всё услышанное и увиденное? "Нет, но я хотел бы ещё быть на празднестве". Да ведь и посвящаемые в мистерии — продолжать быть посвящаемыми в мистерии, пожалуй, и зрители в Олимпии — смотреть других атлетов. Но всеобщее празднество имеет предел. Уйди, удались как благодарный, как совестливый. Дай место другим. Должны родиться и другие, так же как и сам ты родился, и, родившись, иметь место и обиталище подходящие. А если первые не уходят, что остаётся другим? Что ты ненасытен? Что тебе всё недостаточно? Что ты создаёшь тесноту в мироздании?
— Да, но я хочу, чтобы детишки и жена были со мной. — Да разве они — твои? Разве не давшего? Разве не и тебя создавшего? И ты ещё не отступишь от чужого? Не уступишь более сильному? — Так что же он ввёл меня на таких условиях? — Да если это не устраивает тебя, уйди. Он не нуждается в созерцателе, жалующемся на свою судьбу. Ему нужны принимающие участие с ним в празднестве, в хороводах чтобы они скорее рукоплескали, боговдохновлялись, воспевали всеобщее празднество. А что несчастные и малодушные отбыли с всеобщего празднества, это ему не неприятно будет видеть. Они ведь, присутствуя на нём, и не как на празднестве вели жизнь, и не занимали места подобающего, но мучились, жаловались на божество, на судьбу, на окружающих, не осознавая и всё то, что им досталось, и все те свои способности, которые они получили для всего противоположному тому: величие духа, благородство, мужество, самое искомую сейчас нами свободу. — Так для чего же я получил всё это? — Для того чтобы пользоваться. — До каких пор? — До тех пор, пока хочет давший в пользование. — Так если это будет необходимо мне?— Не испытывай привязанность к этому, и не будет. Ты сам себе не говори, что это необходимо, и не будет.
Вот приучением себя к чему следовало бы заниматься с утра до вечера. Начав с самых незначительных, с самых хрупких вещей, с горшка, с кубка, затем перейди вот так к хитонишку, к собачонке, к лошадёнке, к землишке, отсюда к самому себе, телу, частям тела, детям, жене, братьям. Осмотрев со всех сторон, отбрось от себя. Очисть мнения: не пристало ли к тебе что-нибудь не-твоё, не приросло ли, не причинит ли тебе мучений, если будет отрываться от тебя. И, упражняясь каждый день, как там, не говори, что ты философией занимаешься (допустим, это название — несносное), но — что ты представляешь объявителя твоей свободы. Вот что такое истинная свобода».
Эпиктет, «Беседы», IV, 1
Следующая публикация
Комментарии 1