ღಞღ ТАМ, ГДЕ БЕЖИТ ТУМНИН ღಞღ

ТАМ, ГДЕ БЕЖИТ ТУМНИН

Автор: Игорь ГРЕБЦОВ. Член Союза писателей и Союза журналистов России.ИТАК, на одной шестой части земного шара начинались тридцатые созидательные годы минувшего века. В Уську-Орочскую приехали ещё сравнительно молодые учителя — Николай Павлович Сидоров и его супруга Валентина Фёдоровна.
До Советской Гавани добирались они морем. В портовом городке их встречал заведующий районным отделом народного образования. Не прошло и двух месяцев, как он же проводил обратно на Большую землю двух учителей, не проработавших и полгода в Уська-Орочской школе: слишком трудно им там пришлось. «Удержатся ли в глухомани новые учителя?» — свербила в голове коварная мыслишка. И неожиданно для себя он выпалил:
— Может быть, вы на первых порах поработаете у нас, в Совгавани, а потом...
— Нет, милый человек, — не дослушав до конца заведующего, сказал Николай Павлович. — Мы с Валентиной Фёдоровной недавно прочитали удивительные рассказы Арсеньева. Они-то и заронили в нас желание ехать именно в Уську-Орочскую — село, куда Советская власть собирает этих доверчивых «лесных людей». Поэтому не отговаривайте...
Работнику наробраза не оставалось ничего иного, как пожелать Сидоровым успешных деяний на новом месте.
А встретили их в таёжном краю поначалу настороженно. На уроки пришло лишь несколько учеников. Тогда среди взрослых орочей не было ни одного грамотного. «Не в этом ли кроется причина неприязни к школе? — размышлял Сидоров, советуясь с женой. — Не начать ли нам со взрослых?»
И Сидоровы пригласили в школу старых орочей. Угостили их чаем, показали кукольный спектакль. Те потешались над жадным купцом, которого перехитрил Иванушка, сочувствовали Золушке, одобрительно встретили Илью Муромца…
После спектакля рядом с импровизированной сценой появилась доска. Учитель чертил на ней мелом буквы тех слов, что произносил с женой во время спектакля, просил запомнить.
— Это полезно и нашим детям, — постепенно соглашались взрослые, направляя своих ребят в школу. И сами садились за парты.
Слух о «бегающих куклах», показанных учителем в школьном классе, достиг и тех родовых семей орочей, которые продолжали ещё жить в шалашах. «Однако, это очень интересно», — говорили они меж собой.
Сидоров и их пригласил в школу. И они, познакомившись с кукольным спектаклем, благодарили учителей, а ближе к зиме три семьи перебрались в недавно отстроенные в селе дома…
О Николае Павловиче Сидорове, с которым мы ходили к реке порыбачить и у пылающего костра поговорить, хочется сказать особо. Высокий, ещё достаточно стройный в свои шестьдесят семь лет, он относился к той части русской советской интеллигенции, для которой не существует понятия конца деятельности. И как снежные горные вершины питают Тумнин свежей водой, так и постоянный труд в школе среди шумной детворы приносил новые силы этому неуёмному человеку, рано познавшему радость созидания.
— У меня и у Валентины Фёдоровны, когда мы приехали сюда, — подбрасывая в костёр охапку хвороста, говорит Николай Павлович, — не было вопроса: что делать? И обживать новые места мы начали с ремонта школы. Я сложил печку, благо в детстве научился этому от отца. Затопил. Орочи пришли посмотреть. Тепло. «Холосо, однако, тут у вас», — говорят. Потом уже в свободное время клал печи в домах орочей, учил их этому дивному ремеслу...
А ВРЕМЯ двигалось вперёд. Как-то весной Валентина Фёдоровна вывела своих питомцев во двор новой, недавно отстроенной колхозом школы:
— Будем сажать картошку.
Впервые в жизни интернатские ребята с приездом учителей отведали это блюдо. Их родители тоже пробовали, но говорили:
— Рыба, однако, много лучше.
Сидоровы понимали: привычка. Кормила река, а не земля. И вот теперь настало время доказать на деле, что пищу можно не только ловить, но и выращивать. Всё село смотрело, как ребята копались на огороде.
— Однако пустая это затея, — поговаривали некоторые.
Но Валентина Фёдоровна и ученики не отступали: поливали грядки, подкармливали капусту, окучивали картошку.
Наступила золотая дальневосточная осень. Вспыхнула и всеми красками заиграла тайга, извечная кормилица «лесных людей». Горящие листья падали в студёные воды Тумнина, река их подхватывала и несла в море. А над всем этим великолепием — глубокое, чуть подкрашенное синькой небо, в котором купается уже прохладное солнце.
В один из таких дней и провели первый в Уське праздник урожая. Дружно, всей школой, убирали огород. Сварили картошку. Разложили овощи. Ребята угощали взрослых:
— Это морковка, ешьте.
— Репу попробуйте...
Сочная, она особенно понравилась.
— А ведь много добра даёт земля, — поглядывая на бурты овощей и картофеля, говорили старики.
Вскоре овощи стали выращивать жители села, куда, покидая свои становища в тайге, переселялись всё новые и новые семьи орочей. Уська-Орочская, как и Москва для страны, становилась их маленькой столицей. На берегах быстрого Тумнина стали косить травы, которые для орочей недавно были только подстилкой на время сна. Оно и понятно: появилось колхозное стадо дойных коров, о которых в прошлом орочи и не знали.
И долголетие становилось теперь уделом орочей. Борису Фёдоровичу Акунки и Фёдору Григорьевичу Мулинки по восемь десятков лет, но оба они работают в колхозе. Рыбачат. Ходят за соболем. Не уступают порой молодым да резвым.
А смертность? За десять лет здесь зарегистрирован единственный случай детской смертности. И это среди народности, которая в полном смысле была обречена на вымирание!
В Уське с благодарностью говорили о семье украинцев, прибывших на берега Тумнина во второй половине тридцатых годов, — враче Петре Степановиче Шараки и его жене-фельдшере Александре Матвеевне. Встреча медиков вылилась для орочей в праздник. Медицинский пункт был открыт чуть раньше прибытия врачей, а это позволило им, что называется, с колёс приступить к своему профессиональному делу…
В СОВЕТСКИЕ годы, попривыкнув ко многому хорошему, что дарили нам жизнь и работа, мы всё меньше и меньше стали удивляться происходившим на наших глазах переменам, в том числе и особенно на дальних окраинах страны. А зря. Перемены эти были разительными!
Ну разве потомственный рыбак Лукьян Ауканка думал, что его дочь Надежда станет завучем Уська-Орочской школы? Мог ли предполагать Борис Акунка, что наследница его, Галина, будет лечить людей? Или мечтал ли Фёдор Мулинка о кругосветном путешествии? А вот сын его Александр обогнул земной шар на пароходе.
Во многих странах побывал Мулинка. Великая Отечественная застала его в Архангельске. Попросился на фронт. На Карельском перешейке, в перерыве между штурмовыми боями, приняли красноармейца-ороча в партию коммунистов. О радостном том дне написал родителям, учителям и врачам.
Потом, после войны, Александр Фёдорович стал работать механизатором в родном колхозе «Ороч».
Когда я приехал сюда, уже второй десяток лет учительствовала в Уськинской школе дочь местного охотника Дарья Филипповна Намунка. На почте меня встретила круглолицая девушка с густыми чёрными ресницами. Это Марина Тиктамунка — начальник почтового отделения. Рядом с ней работала эвенка Галина Батум, сестра героически погибшего снайпера Кирилла Батума. В своём письме к воину на фронт писатель Илья Эренбург назвал его «подлинным рыцарем». Погиб Кирилл в сорок третьем году на Украине. Учителя и ученики оборудовали в небольшой комнате школы музей боевой и трудовой славы. Там есть портрет Батума, рассказ о его подвиге. Есть немало и других интересных экспонатов.
Здесь я не могу не повторить, что со всеми моими героями этих записок я встречался в осенние дни далёкого шестьдесят второго года. Неподкупной искренностью веяло каждое их слово во время наших бесед. О своей новой жизни рассказывали они с неописуемым восторгом. И как же высоко ценили своих наставников и врачевателей, можно сказать, спасших самую малочисленную народность Советского Союза!
Советская Родина высоко оценила заслуги здешних учителей и врачей. Николай Павлович был удостоен орденов Ленина и Трудового Красного Знамени. Ему было присвоено звание «Заслуженный учитель РСФСР». Орденами награждены и Валентина Фёдоровна, и Пётр Степанович, и Александра Матвеевна.
…Бежит Тумнин, пляшет на перекатах, полируя камни, перетирая их в зернистый песок. Бежит к морю. И люди, живущие на берегах реки, обязаны своей жизнью советской эпохе.