Предыдущая публикация
Олег Рой.
📖 Семь
(отрывок из романа)
Бог весть, вправду ли Флобер, описывая смерть мадам Бовари, испытывал все симптомы отравления. Но у меня сейчас сердце болело взаправду.
И писателя своего мне было жаль. Одиночество, страх, боль плескались во мне так живо, словно были моими собственными.
Писатель ведь — не Карабас-Барабас, сбрасывающий отработавших спектакль марионеток в сундук, хлопнул крышкой и забыл. И персонажи — не марионетки. Если они для тебя не живые — они и для читателя никакие. Так что хочешь не хочешь, а сопереживаешь любым своим персонажам, даже самым ужасающим. Достоевский, наверное, даже Смердякову сопереживал. Потому что работа наша, писательская, такая. Ранцов же был вполне хорошим человеком.
И уж если твой герой — тоже писатель, ты вкладываешь в него изрядную толику своего: мыслей, чувств, стремлений. И судьба Ранцова отнюдь не была мне безразлична, но вот сочувствовать — искренне, взахлеб, как в юности почти кричишь: «Верещагин! Уходи с баркаса!» — в отчаянной надежде, что в этот-то раз он услышит, успеет, спасется — нет, так не получалось.
Есть люди, которым все в жизни дается легко. Нет, я не про отпрысков богатых семей, материальная обеспеченность не гарантирует душевного благополучия. И не то чтоб они какие-то особенные везунчики. Но — легко им. Влюбляются и расходятся, находят и теряют работу или друзей — без особых терзаний. Хотел написать, что такие живут как под наркозом — и тоже нет. Вроде и есть чувства, но — встряхнулся и дальше пошел. Не болят у них разорванные дружбы, не строятся в голове планы мести подсидевшему интригану, они даже бывшим возлюбленным спьяну не звонят, не пишут. Вода дала, вода взяла. Поверхностные, в общем, персонажи. В главных героях таким не место. Но писателю моему и тут повезло.
Гладко живут такие. Да и неприятностей серьезных у них обычно не бывает. А те, что случаются, разруливаются без сколько-нибудь трагических последствий. Словно ангел-хранитель достался особо старательный. И не особо умный. Читал я когда-то сказку про умную мачеху, которая, ненавидя, как и положено мачехе, падчерицу, стала вести себя поперек традиции: падчерицу холила и баловала, а родную кровиночку держала в черном теле, учиться и работать заставляла. И выросла падчерица самовлюбленной дурой, а родная — доброй, симпатичной, самостоятельной умницей.
Вот и ранцовский ангел старательно оберегал своего подопечного, не стесняясь пользоваться помощью своих коллег:
— Именно я помог ему поступить в университет на такой непростой факультет, именно я навевал ему вдохновляющие сны и мысли о возможности литературного творчества, я внушил редактору молодежного журнала желание опубликовать первые книги Алексея. Это было очень трудно, потому что его ранние произведения вызвали недоумение у меня самого. Если бы не полная уверенность в том, что автор этих строк — гений, будущая знаменитость, можно было бы подумать, что они написаны какой-нибудь посредственностью. И мне пришлось немало постараться, чтобы научить моего подопечного работать как следует.
— И когда тот провалился в ледяную воду, я, конечно, думал только о его спасении, а не о ребенке, который погибал рядом с ним. Да и ни к чему мне это было, ведь к девочке был приставлен ее собственный ангел-хранитель... А он, бедняга, всю жизнь видел во сне студеную воду и злосчастные розовые варежки. Сколько ж сил я потратил на то, чтобы прогнать от него эти кошмарные сновидения и навеять вместо них совсем другие — прекрасные, увлекательные, вдохновляющие на творчество. Сны, подобных которым — и в этом я могу поклясться! — не видел более ни один человек на Земле.
Не меньше хлопот доставили мне женщины Алексея. Первая его избранница была еще ничего, хотя, на мой взгляд, пустовата. Но вот внезапное появление в его судьбе некоей Оленьки стало для меня просто ударом. Она могла чуть ли не занять мое место при Алеше, сделавшись для него и соавтором, и редактором, и первым читателем. Необходимо было что-то срочно придумать… И я разом избавил своего подопечного от двух совершенно ненужных мне людей — друга-дельца и любовницы.
Или это я сам постарался? Потому что для меня главным героем был не писатель, а его ангел-хранитель. Так что Ранцов мой не виноват, конечно, что ангел ему такой попался. Но ведь и сам даже не пытался свернуть с гладкой дорожки. Ну… почти не пытался. Плыл, куда несет. Ну хоть в итоге что-то понял… Хоть что-то…
Все в сознании перевернулось. Теперь он не мог понять — как же так? Сорок с лишком лет он топтался на одном месте. Догадывался, что живет не своей, неправильной жизнью, но боялся что-то изменить. А ведь знал, чувствовал, где его настоящее место, истинное призвание... Многие люди не знают, им приходится мучиться в поисках себя, а ему, Алексею Ранцову, оказывается, было страшно сделать лишь один шаг в нужном направлении. Да-да, это он сам во всем виноват. Что ни говори, ему просто удобнее было слушать то, что он называл внутренним голосом, чем слышать самого себя. А Борис? Из рассказа ангела выходило, что старый друг тоже жил не своей жизнью. Правда, ему немного легче. Он ведь всегда писал, пускай и в стол, но говорил при этом, что слава ему не нужна…
Следующая публикация
Нет комментариев