В 1929 году Юрий Нагибин вместе с мамой приехал в Иркутск. Здесь находился в ссылке его отчим. Одним из ярких впечатлений от города у девятилетнего мальчика стал рынок, о нем он написал в сборнике «Чистые пруды».
Жизнь все-таки полна интереса, вот хотя бы чудо иркутского рынка!..
Среди бесчисленных палаток, лотков, деревянных рядов переливалась пестрая, шумная, разноязыкая толпа: русские, татары, буряты, якуты, китайцы. Висели на крюках цельные бычьи туши, и отдельно лежали под ними волосатые, рогатые и глазастые бычьи головы; висели изящные бараньи и телячьи тушки, на цинковых лотках горами высились лилово-коричневые ошмотья печени, тугие, мускулистые сердца, селитряно воняла шершавая зеленоватая пупырчатая требуха.
А рядом покрывалась пылью на деревянных лотках халва из кедровых орехов, желтели глыбы сливочного масла, густо попахивало в кадушках золотистое, крупичатое, похожее на чуть засахарившийся мед русское масло; кусками горной породы лежала ароматная смолка, которую так вкусно жевать; груды всевозможных, домашнего изготовления, сластей перемежались с лепешками козьего сыра, кусками красивого, без жилки и мосолка, пунцового медвежьего мяса, бутылками коричневатых сливок, бидонами жирного, густого молока.
В крытых рядах было царство зелени. Павлиньими шлейфами свешивалась с прилавков ботва крупной, с голову ребенка, свеклы и под стать ей брюквы и репы, прямо на земле валялись расколотые чаши тыкв; гирлянды луковиц в мертвой, сухой одежде соотносились с живой плотью моркови, петрушки, огурцов, помидоров, редиса, как сухие бессмертники с нежной жизнью других цветов. В огромных кадках, в темной жиже, проросшей, казалось, плавающим поверху желтоватым укропом, пряно благоухали всевозможные соленья; связки сухих грибов висели вперемежку со связками сушеных яблок, груш, слив, и как же все это пахло под жарким иркутским солнцем!
Дальше шли рыбные ряды, источавшие столь мощную вонь, что без дела туда не зайдешь. Там сверкала серебром свежая рыба и смуглым золотом копчености; там царил – гордость Иркутска – истекающий медленным янтарным жиром омуль…
Запахи снеди смешивались с крепким запахом лошадиной мочи и гнилого сена, колесного, поплывшего на жаре дегтя, густое, жаркое, пахучее облако плыло над рынком, сладостно щекоча ноздри.
Будто заколдованные, бродили мы среди роскошной, баснословно доступной снеди; кошелки давно уж набиты всем нужным и ненужным, а мы все ходим и ходим среди палаток, рядов, лотков, не в силах вырваться из сладкого дурмана. Рынок крутил нас, как водоворот, возбуждал, напрягал и обострял чувства.
– Смотрите, вон женщина с золотыми глазами! – слышится испуганно-восторженный голос мамы, и мы мчимся куда-то, разбивая толпу, задевая, чуть не опрокидывая лотки, и вдруг все трое, разом остолбенев, замираем в перехвате двух огромных, истинно золотых, небывалых глаз.
И еще вспоминается мне, что над всей рыночной толчеей и сутолокой покачивались на тонких шеях надменно-брюзгливые, покорно-отчужденные, сказочные морды верблюдов.
Я знаю, что это не так, верблюды были позже, в Саратове, но мне хочется подарить верблюдов Иркутску. Им место здесь, в сказке иркутского рынка, а не на голой, пыльной, печально обобранной уже совершившимся переворотом – сплошной коллективизацией, – лишь жаркой пылью пахнущей базарной площади Саратова.
По иркутскому рынку бродили слепцы и цыгане, шарманщики и медвежатники; пелись песни о мачехе, сжегшей в печи неродных детушек, о бродяге и омулевой бочке. Сколько минуло лет, а мне до сих пор снятся его пестрота и шум, его снедь и сытые запахи, теплая, вязкая смолка, кедровая халва и золотые глаза женщины.
Присоединяйтесь к ОК, чтобы посмотреть больше фото, видео и найти новых друзей.
Комментарии 8
Для нас он остался Иркутском 85-го и до этого. Может быть это и не плохо....
Кстати, совпадение - Как раз в 85-м началась моя иркутская эпопея. Отчётливо помню два самых сильных впечатления от зимнего Иркутска того времени: Это гигантский пригород (Радищево, Марата, Рабочее.. ) с морозным угольным смогом от тысяч печных труб и резкий контраст центра с его музеями, театрами, памятниками, корпусами университета, набережной Ангары и сибирским Барокко центральных улиц, отлично уживавшимся с ещё крепкими, красивыми деревянными купеческими домами прошлой эпохи.
С тех пор город стал втрое зеленее. Частный сектор более чем вполовину застроен многоэтажными спальными кварталами, наступление которых всё время продолжается. Наверное Вы знаете, что раньше в сейсмоопасном Иркутске предел высотности домов был не выше пятого этажа? Теперь, благодаря новым проектам, есть и двадцатиэтажки.
Мне кажется, я понимаю Вашу маму: Из города уходит та милая патриархальность, очарование маленьких тенистых улочек и милых сердцу памятных мест. Похожие чув...ЕщёНаверное, всё-же, скорей неплохо...
Кстати, совпадение - Как раз в 85-м началась моя иркутская эпопея. Отчётливо помню два самых сильных впечатления от зимнего Иркутска того времени: Это гигантский пригород (Радищево, Марата, Рабочее.. ) с морозным угольным смогом от тысяч печных труб и резкий контраст центра с его музеями, театрами, памятниками, корпусами университета, набережной Ангары и сибирским Барокко центральных улиц, отлично уживавшимся с ещё крепкими, красивыми деревянными купеческими домами прошлой эпохи.
С тех пор город стал втрое зеленее. Частный сектор более чем вполовину застроен многоэтажными спальными кварталами, наступление которых всё время продолжается. Наверное Вы знаете, что раньше в сейсмоопасном Иркутске предел высотности домов был не выше пятого этажа? Теперь, благодаря новым проектам, есть и двадцатиэтажки.
Мне кажется, я понимаю Вашу маму: Из города уходит та милая патриархальность, очарование маленьких тенистых улочек и милых сердцу памятных мест. Похожие чувства я испытал, когда приезжал в свои родные Черновцы. Но от этого, к сожалению, никуда не уйти...