С врачами она говорила по-другому – шепотком, подбирая жалостливые и ласковые слова, заискивала.

Но как только они выходили из кабинета – ругала почём зря.
– А коли девку родишь, выгонит чё ли?
– Ох, и не говори. Обереги, Господь. Думаю и правда – выгонит. Он и вторую-то, когда принесла, так пил неделю беспробудно. Обвинял за девку, как будто я виновата. А уж теперь и не знаю....
– Да куда он денется, дочка ведь, – успокаивали бабёнки.
– Да... Куда он без меня. Там ведь ещё двое. Разе справится...,– соглашалась та, – Но ведь... эх, парня мне надо родить обязательно.
– А вы знали, что чтоб пятен этих пигментных не было, надо во время родов волосами лицо тереть?
Женщины менялись, рожали, уходили в послеродовые палаты.
Наступило время и у Катерины – крикливой ожидательницы сына.Она рожала плохо, ругала врачей, кричала и терла волосами лицо, вспоминая про пятна.
– Чего ты в лицо-то дуешься? Сказала ж – третьи роды, а так и не научилась?
Врач надавила ей на живот. Катерина почувствовала облегчение и сразу услышала тонкий писк.
– Кто? Кто там?
– Да погоди ты!
Врач возилась, долго не отвечала.
– Кто? Мальчик?
– Де-евонька.
– Как? Как девонька? Вы чего? Оооо, – завыла роженица.
Но тут ей сказали, что еще не всё кончилось, второй ребенок идёт. С надеждой, что хоть вторым будет сын, роженица поднатужилась.
– Девка! Ещё одна.
– Чего-о! Нет... У меня ж дома две! Зачем? Оооо, – роженица выла, но уже не громко, а уж совсем жалостливо.
– Ну, чего ты, чего. Дочки – это ж мамкино счастье. И разные они вон у тебя. Смотри-ка.
Но роженица отвернулась. Глаза б не видели! Что мужу скажет? Отправил он ее за сыном, а она ему двух девок – на.
Шел ей тридцать четвертый год, дома – пьющий муж, безденежье, и теперь – четверо девчонок.
В послеродовой палате она лежала, отвернувшись к стене, и все поначалу думали, что случилась у роженицы беда. А когда санитарка принесла детей кормить, так не сразу и уговорила. Мать отпихивалась от нее локтем, никак не хотела встать.
Но встала под уговоры санитарки, посмотрела на девочек.
– Смотри-ка, первая вот махонькая. Всего два двести. А вторая, видать, все себе забрала – почти три кило. Это ж надо, двойня, а вот смотри какие разные.
Катерина потянулась к маленькой. А на вторую покосилась. Зачем она? Вот хватило б и одной, первой. А если б ещё и мальчонка...
Чай, эта большая всё у нее там внутри забирала, все соки мамкины. И сразу, почему-то, с первых минут знакомства, невзлюбила Катерина вторую – более светловолосую и крупную дочку. Будто она и виновата в том, что родился не сын, что первая – недокормыш, что терпеть ей теперь от мужа претензии и пьянство.
Она накрывалась с головой одеялом и выла белугой на всю палату.
Уж передали ей, что пьяный муж разнёс, от вести про рожденных девок, старый забор, что старшие ее дети – у тетки Любы, сестры давно умершей матери.
Тетка Люба приехала к ней дня через три. Вкачалась в палату – грузная, берет набекрень, на плечах халат, тяжёлая сумка.
– Здоровы будьте, бабоньки! – она обвела палату глазами, направилась к Катерине, устало приземлилась на кровать, – Ты подумай, дорогу занесло, думали и не будет уж автобуса. Хвать, приехал Витька. Ох, лихач, чуть не ... в дороге-то от страху. Вота, тут я тебе вареньица привезла, и курочку. За девчонок не переживай, у меня они – чистые, накормленные, в садик вожу. Уж готовлю только то, что они едят. Сама-то уж...
– Лёшка как? – перебила Катерина.
Тетка Люба махнула рукой. Было понятно – плохо. Пьет, не может остановиться.
– Ты-то как сама? Оправляешься?
– Заживает. Только реву всё, тёть Люб, – Катерина приложила руку к лицу и заплакала опять.
– Ну, ну...Чего реветь-то! Бог детей даёт, разе не счастье?
Она убрала привезенное, отодвинула ногой сумку, полюбовавшись новыми, привезенными дочерью сапогами, и шепнула Катерине, наклонившись.
– Разговор есть, выйти-то сможешь?
Катерина втянула носом, кивнула. Чего-то уж больно таинственно звала ее тетка в коридор.
Они отошли к окну в торце к большой раскидистой пальме.
– Кать, четверо-то детей тянуть тяжело. Согласна ли?
– Да, говорю ж, реву...
Тетка взяла ее за руку.
– Вот-вот. А Светке моей пятый десяток пошел, говорят уж не будет детей. Отдай ей одну девчонку, а... Одну из двойни. Она и денег немного даст, и сапоги новые тебе привезет за так.
– А как? – почти не задумываясь практически согласилась Катерина, шмыгнув носом, – Как отдать-то?
– Она уладит. У нее подружка в районе в паспортном. Ох, и туда подарки, – вздохнула большой грудью тетка Люба, – Коли согласна ты...
– Согласна. Тёть Люб, я ж сдохну с двумя-то. Сами знаете, нету у меня помощи, – жалостливо тянула Катерина.
Вскоре к матери из райцентра приехала Светлана. Она совсем не походила на местных женщин: короткая стрижка, брючки, дублёнка, интересная лохматая шапка и большие очки.
И поведением отличалась: о себе рассказывала мало, улыбалась и отмалчивалась. А ещё у Светланы как будто был животик, правда небольшой. Бабы решили – ждёт. Так уж давно пора.
Работала Светлана в Кирове, в магазине промтоварном, владела дефицитными товарами, и здесь, на своей родине, чувствовала некое превосходство над бабенками, мечтающими отхватить в местном лабазе хоть что-нибудь стоящее.
Приехала Светлана к Катерине в роддом. В палате заблагоухало духами, какой-то совсем нездешней свежестью.
Все вопросы решили, Катерина расписалась, где надо.
– А посмотреть-то девочек хочешь, чай? – интересовалась Катерина, когда Светлана намерилась уж уходить.
– А я уже... Я как приехала, так к врачам сначала пошла. Мне показали их...
– И пустили? – удивлялась Катерина, зная здешние строгости.
– Ну, так... Я ж заранее договорилась. Все не так просто, Катенька.
– И чего? Какую берешь? – Катерина была уверена, что Светлана возьмёт крупную.
– Для документов это вообще не важно, но я возьму темненькую, которая поменьше. Кстати, в селе слух пустим, что померла одна твоя девочка.
– Оой, – Катерина приложила ладонь к лицу, заплакала.
– Вот только не начинай! Кать, ты ж согласилась. Я уже столько денег извела, и сил... Ты тут лежишь, прохлаждаешься, а я вся убегалась, чтоб дела эти решить.
– Так ведь двойню делим, чего делаем-то! – подвывала потихоньку Катерина.
– Не плачь. Я тебе там такие сапоги привезла, финские. Обалдеешь. И девочка расти будет со мной в достатке. У меня всё для нее будет. Уж поверь... И родня мы, похожесть их объяснимая. Да и разные они, вроде...
– А денег-то дашь? Лешка-то ведь...
– Дам, конечно. И тряпья передам. Буду своей покупать чего, так и твоей прихвачу.
– А может покрупнее возьмёшь, Свет? Молока-то ведь нет у тебя, – хваталась за соломинку Катерина.
– Нет. Муж у меня чернявый, да и я... А большая – светлая уж больно. Возьму маленькую. А молоко ... Я уж придумала – кормилицу найдем.
И теперь Катерина, прикладывая первую маленькую дочку к груди, роняла слезу. А вторую ... хоть вообще не корми. Только эта вторая орала, хватала ртом сосок жадно, вытягивая из матери всё, что не смогла вытянуть первая. И было Катерине от этого ещё обидней.
Домой она вернулась с одной дочкой. Долго не регистрировала. Узнала, что Светлана назвала дочь Елизаветой. И только уж потом поехала и записала дочку Александрой, потому как ждала пацана Сашку.
Муж беспробудно пил ещё неделю. Благо, работы зимой в колхозе было мало. Хоть не уволили.
Александра росла. Светлана не обманула – прислала с теткой Любой, которая ездила помогать дочери с ребенком, пеленки, распашонки и прочие разности. Да такие, каких тут у них не купишь, и о существовании которых Катерина, да и никто в селе, и не догадывался.
– Ох, Катя, ты не представляешь. Там у девочки Светкиной и пеленальный стол отдельно, и качалочка...а коляска какая – сама катит.
А Катерину резануло – "у девочки Светкиной", знает ведь, что ее это дочка. Но тетка Люба продолжала.
– Ты вот пеленаешь Сашку, а нынче это не модно. Говорят, нельзя. Лизонька у нас уж в платьицах лежит.
Лишь через три с лишним года увидела Катерина первый раз свою подросшую дочь.
Светлана приехала к майским, когда все уж обзеленилось, обсохло. Сочная расцвеченная ромашками и голубым цикорием трава покрыла луга и склоны вокруг села.
Была Света немного изменившаяся, озабоченная материнством и уже не такая "благоухающая". Все летали вокруг коляски Лизоньки, восхищались. А тетка Люба гордо выхаживала с внучкой.
И восхищаться было чем. Круглолицая, белокожая, щекастая Лизонька восседала в крутой раздвижной коляске в лаковых детских ботиночках, беретике и голубом теплом платьице, с кружевом из-под подола.
Она деловито расхаживала по местному лабазу с розовой сумочкой через плечо, показывая пальчиком бабушке то, чего хочет.
– Ох, кукла! Прям, кукла! У нас таких нет. Не зря Светка твоя столько лет ждала. Родила такую прелесть, – охали бабёнки в магазине.
В эти дни Катерину поедала черная тоска. Она старалась на людях свои эмоции не показывать, а они будоражили сердце.
Ее Сашка, уже в мае загорелая и неугомонная, носилась со старшими по селу в драных шароварах и олимпийке. В олимпийке, которую когда-то старшей ее Иришке отдала соседка с выросшего сына.
Была Александра светлая в рыжину, конопатая по весне, курносая и худая.
Удивительно, но сейчас мелко рождённая Лиза была полнее своей сестры.
Впрочем, чего удивляться. Особого ухода за Сашкой никогда и не было. Кормила ее Катерина грудью, пока кормилось, а потом начала давать то, что ели все – борщи да каши. А так как Алексей, по-прежнему, выпивал, борщи часто были без мяса, а каши без масла.
Старшей дочке Иришке было шесть, когда родилась Саша, часть забот свалилось и на нее. А уж теперь, когда шел ей десятый, Сашка и вовсе стала ее заботой. Она таскала ее с собой повсюду, исключая школу. Но и перед школой она водила ее и Наташку в садик. Наташке сейчас было шесть.
Денег Катерине не хватало, вся одежда передавалась у девчонок с одной на другую. Да и не была Катерина такой уж старательной матерью. В город за тряпками, как другие, не моталась, в очередях за дефицитом стоять не любила. Одевала девчонок в то, что есть. А что в те годы было в селе?
И опробовал бы ей кто чего сказать! Катерина умела ответить, и с ней не связывались. К тому же видели – девчонки, хоть и не ухоженные, но неплохие. Приветливые, беззлобные, матери помогают, да и другим, случись, в помощи не откажут. Старшая с фермы несла молоко не только себе, но и старой соседке – бабке Зине.
А Катерина теперь не могла налюбоваться на свою собственную отданную дочь, сердце грызла зависть и обида.
Не ту отдала! Не ту!
Конечно, по-родственному, пригласила ее тетка Люба в гости, накрыла стол. Надела Катерина на девчонок лучшее из того, что было. На Сашку натянули летнее платье Наташки, было оно великовато, длинно, но лучше других.
Полненькая Лиза в коротких шортиках в оборках и худощавая Саша в длинном платье походили друг на друга разве что чертами лица. Обе слегка курносые, большеглазые с полным круглым ротиком.
Тетка Люба не скрывая любовалась "своей".
– Лизонька, дай куколку. Девочка поиграет и отдаст.
Сашка улыбалась, открыто смотрела на одноутробную свою сестру и протягивала руку. Но Лиза пятилась, убегала к маме Свете, пряталась за ее подол.
Светлана, прежде молчаливая, теперь болтала без умолку – хвалилась дочкой. Говорила, что Саша для ее возраста плохо говорит, и что надо ее обязательно показать логопеду. Вот они Лизоньку возили к специалисту несколько раз на другой край Кирова, потому что там – лучший специалист ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ...