Предыдущая публикация
Художник Александр Фокин работает с эксклюзивными технологиями по стеклу, которых никто в мире повторить не может
Стеклянная композиция за бюстом Пальмиро Тольятти символизирует Жигулевские горы.
С творением этого удивительного мастера, наверное, знаком каждый тольяттинец. С недавних пор в Итальянском сквере стоит особенный, удивительный памятник Пальмиро Тольятти. Маэстро создал его без единой арматуринки во всей объемной стеклянной фигуре, спаянной из множества пластин специально обработанного стекла. Пальмиро вот уже несколько лет смотрит на прохожих через свои фирменные очки, аналог которых, а точнее их подлинник, хранится в краеведческом музее Тольятти.
Памятник видели, его узнают, им восхищаются. Но как часто бывает, имя его создателя мало кто помнит. Сегодня «ПС» исправит эту несправедливость и познакомит своих читателей с художником по стеклу, непревзойденным, изысканным гравером Александром Фокиным. Тем более, что Тольяттинский художественный музей открыл очень красивую выставку «Стекольная династия», посвященную творчеству семьи создателей из Никольска, которую основал добрый друг Тольятти Александр Фокин.
Памятник видели, его узнают, им восхищаются. Но как часто бывает, имя его создателя мало кто помнит. Сегодня «ПС» исправит эту несправедливость и познакомит своих читателей с художником по стеклу, непревзойденным, изысканным гравером Александром Фокиным. Тем более, что Тольяттинский художественный музей открыл очень красивую выставку «Стекольная династия», посвященную творчеству семьи создателей из Никольска, которую основал добрый друг Тольятти Александр Фокин.
– Александр, а давайте прямо от печки: как началось ваше увлечение стеклом? Как это произошло впервые?
– Очень необычно. Я вырос в Никольске, в городке, где есть прекрасные заводы, где варилось стекло. Я был увлечен живописью и думал, что буду писать на холстах портреты или создавать какие-то монументальные произведения, работать в технике мозаики или росписи. Поэтому поступил в художественное училище, а о стекле не думал вообще. Для меня стекло не было тем материалом, с которым можно было договориться.
После училища меня распределили домой преподавателем в Никольскую художественную школу. Но директору стекольного завода очень нужны были художники, и меня перераспределили к нему. И теперь об этом можно точно сказать: повезло. Я поработал немного, но скоро понял, что слишком мало знаю о стекле, о технологиях и возможностях обработки материала. И честно признался себе, что на тот момент был мало полезен заводу.
«Отпустите, поеду учиться в Ленинград, в художественно-промышленное училище», – сказал я директору. И меня отпустили. Так я стал учиться на кафедре керамики и стекла, бывал на практике и на этом, и на других «стеклянных» заводах, и в Гусь-Хрустальном, в Дядьково, в главных центрах стеклоделия страны. А потом вернулся в Никольск. Начал работать, творить, создавать какие-то вещи и искать направления, в которых мне было бы интересно работать. Открывал для себя новое. Понял, что на стекле можно создавать такие же интересные вещи, как в живописи и скульптуре. Мне хотелось все делать самому. Не при помощи мастера-выдувальщика или заводских шлифовщиков. Своими руками.
А поскольку я был неплохим рисовальщиком после первого художественного училища, мне очень хотелось перенести свои знания и умения на стекло. Пробовал и живопись на стекле, и гравировку. Но живопись мне не понравилась тем, что она давала неожиданные изменения в цвете после обжига. И поэтому я выбрал матовую гравировку, причем из всех жанров меня привлек именно портрет.
– А почему не пейзаж, например?
– Потому что однажды я увидел потрясающие работы величайшего чешского мастера Иржи Гарцуба. Это был гравер номер один в мире. И как раз работал в портретном искусстве на стекле. Но я совсем не хотел делать все «как у него», я хотел писать портреты «как у меня». Стал искать свою гравировку. Более глубокую в смысле проникновения в материал. Это было сложно, но очень интересно, тем более у нас в России никто такими портретами вообще не занимался. Это долго, трудно, рискованно, потому что, если ты ошибаешься однажды и хотя бы на пару миллиметров, работу нужно начинать сначала.
– А до этого вы писали портреты маслом, пастелью, карандашом?
– Да, и довольно успешно. Но сейчас ничем не занимаюсь, кроме стекла, даже графикой.
– А вы помните свой самый первый портрет?
– Да. Это был Никола. То ли икона, то ли отвлеченный потрет. Он сейчас хранится в музее Санкт-Петербурга. Но тогда мне хотелось вживую увидеть работы, которых в России тогда не было. Поэтому я охотно участвовал в международных симпозиумах по гравированному стеклу, выезжал в Чехию, там же получил первое признание, выполнив портрет японской художницы Тамоко Саккая. Он был небольшим по размеру, и в один из вечеров его показали, увеличив изображение через проектор, всем участникам симпозиума. Модель на портрете сразу узнали. «О, Тамоко! Тамоко!» – пронеслось по рядам, и устроитель симпозиума сообщил, что эту работу сделал русский художник Александр Фокин.
– Так вы стали знаменитым?
– Да, за эту работу я получил Гран-при, а потом и признание академии, и серебряную медаль, и конечно, выставки в России.
– Ваши шедевры вызывают первый, но не лишенный смысла вопрос: ведь это же не обычное стекло?
– Практически обычное. И только иногда отличается от обычного по вязкости или жесткости. Можно гравировать и на обычном оконном стекле. Разницы нет. Есть только маленькие нюансы, но они не заметны обычному взгляду.
– Ну тогда зимой вы можете соперничать с самим Дедом Морозом…
– Почему бы и нет? Кстати, это очень интересно. Я порой создаю большие, объемные, вещи. Выхожу с ними на архитектуру. До того, как я сделал памятник Пальмиро в Тольятти, у меня уже была объемная скульптура Фемиды в Пензенском арбитражном суде.
– Фемида была довольна?
– Не только довольна. Но и благосклонна. Потому что там я сделал и вторую скульптуру.
– Заявить такой скульптурный эксперимент, наверное, было риском?
– Не только риском. Когда я заявил в Пензе о своем желании сделать эту работу, власти мне ответили так: «Хотеть-то можно всего. Да и сделать, наверное, можно. Но стеклянная скульптура простоит максимум неделю».
Но скульптура «Цветение», которую сделала моя дочь, стоит уже три года. И когда люди приезжают к нам из Петербурга, мы слышим от них: «У вас, наверное, город высочайшей культуры, ведь сохранить такие хрупкие вещи на открытом пространстве практически нереально для других городов».
– Ваша выставка в ТХМ – это новые стили и жанры в работе со стеклом…
– Нам хотелось поделиться с тольяттинцами тем, что мы создали. Потому что я люблю ваш город. Мне хотелось рассказать вам о стекле. Стекло – это не только ваза, бутылка и стакан. Стекло может быть высоким, художественным, сложным. Оно может украшать и создавать настроение.
– Мне кажется, что пойти на союз с таким хрупким материалом, как стекло, может только художник, который с одной стороны очень решительный, а с другой – чрезвычайно нежный. Вы нежный, Александр?
– Нет, наверное, я не нежный. Я упорный. Потому что для создания таких вещей требуется масса времени и материальных вложений. Это очень затратное искусство. Для того чтобы взять один день на стеклянном заводе, чтобы изготовить свою работу в его цехах и печах, нужно заплатить 140 тыс. рублей за пять часов. И это еще не дает гарантии, что у тебя что-то получится. Иногда плохой отжиг даст на изделии трещинку, и твоя идея после печи рассыпается на осколки.
– И тогда мужчина плачет от того, что рухнул замысел и погибли усилия, которые он затратил на работу?
– Нет, мужчина не плачет. Мужчина говорит: «Ну что ж, не удалось, начнем по новой».
– Для меня это была бы трагедия…
– Я плачу о совсем других вещах. За сорок лет работы со стеклом я к такому привык. И подобная неудача заставляет становиться только сильнее, умнее, технологичнее. Я просто работаю. И живу этим.
– Привезти такие хрупкие сокровища в Тольятти – это не просто дорожное приключение. Доедут или не доедут?
– Мы просто тщательно упаковываем каждую работу и очень хотим показать их вам.
https://gazeta-ps.ru/hudozhnik-aleksandr-fokin-rabotaet-s-ekskljuzivnymi-tehnologiyami-po-steklu-kotoryh-nikto-v-mire-povtorit-ne-mozhet
– Очень необычно. Я вырос в Никольске, в городке, где есть прекрасные заводы, где варилось стекло. Я был увлечен живописью и думал, что буду писать на холстах портреты или создавать какие-то монументальные произведения, работать в технике мозаики или росписи. Поэтому поступил в художественное училище, а о стекле не думал вообще. Для меня стекло не было тем материалом, с которым можно было договориться.
После училища меня распределили домой преподавателем в Никольскую художественную школу. Но директору стекольного завода очень нужны были художники, и меня перераспределили к нему. И теперь об этом можно точно сказать: повезло. Я поработал немного, но скоро понял, что слишком мало знаю о стекле, о технологиях и возможностях обработки материала. И честно признался себе, что на тот момент был мало полезен заводу.
«Отпустите, поеду учиться в Ленинград, в художественно-промышленное училище», – сказал я директору. И меня отпустили. Так я стал учиться на кафедре керамики и стекла, бывал на практике и на этом, и на других «стеклянных» заводах, и в Гусь-Хрустальном, в Дядьково, в главных центрах стеклоделия страны. А потом вернулся в Никольск. Начал работать, творить, создавать какие-то вещи и искать направления, в которых мне было бы интересно работать. Открывал для себя новое. Понял, что на стекле можно создавать такие же интересные вещи, как в живописи и скульптуре. Мне хотелось все делать самому. Не при помощи мастера-выдувальщика или заводских шлифовщиков. Своими руками.
А поскольку я был неплохим рисовальщиком после первого художественного училища, мне очень хотелось перенести свои знания и умения на стекло. Пробовал и живопись на стекле, и гравировку. Но живопись мне не понравилась тем, что она давала неожиданные изменения в цвете после обжига. И поэтому я выбрал матовую гравировку, причем из всех жанров меня привлек именно портрет.
– А почему не пейзаж, например?
– Потому что однажды я увидел потрясающие работы величайшего чешского мастера Иржи Гарцуба. Это был гравер номер один в мире. И как раз работал в портретном искусстве на стекле. Но я совсем не хотел делать все «как у него», я хотел писать портреты «как у меня». Стал искать свою гравировку. Более глубокую в смысле проникновения в материал. Это было сложно, но очень интересно, тем более у нас в России никто такими портретами вообще не занимался. Это долго, трудно, рискованно, потому что, если ты ошибаешься однажды и хотя бы на пару миллиметров, работу нужно начинать сначала.
– А до этого вы писали портреты маслом, пастелью, карандашом?
– Да, и довольно успешно. Но сейчас ничем не занимаюсь, кроме стекла, даже графикой.
– А вы помните свой самый первый портрет?
– Да. Это был Никола. То ли икона, то ли отвлеченный потрет. Он сейчас хранится в музее Санкт-Петербурга. Но тогда мне хотелось вживую увидеть работы, которых в России тогда не было. Поэтому я охотно участвовал в международных симпозиумах по гравированному стеклу, выезжал в Чехию, там же получил первое признание, выполнив портрет японской художницы Тамоко Саккая. Он был небольшим по размеру, и в один из вечеров его показали, увеличив изображение через проектор, всем участникам симпозиума. Модель на портрете сразу узнали. «О, Тамоко! Тамоко!» – пронеслось по рядам, и устроитель симпозиума сообщил, что эту работу сделал русский художник Александр Фокин.
– Так вы стали знаменитым?
– Да, за эту работу я получил Гран-при, а потом и признание академии, и серебряную медаль, и конечно, выставки в России.
– Ваши шедевры вызывают первый, но не лишенный смысла вопрос: ведь это же не обычное стекло?
– Практически обычное. И только иногда отличается от обычного по вязкости или жесткости. Можно гравировать и на обычном оконном стекле. Разницы нет. Есть только маленькие нюансы, но они не заметны обычному взгляду.
– Ну тогда зимой вы можете соперничать с самим Дедом Морозом…
– Почему бы и нет? Кстати, это очень интересно. Я порой создаю большие, объемные, вещи. Выхожу с ними на архитектуру. До того, как я сделал памятник Пальмиро в Тольятти, у меня уже была объемная скульптура Фемиды в Пензенском арбитражном суде.
– Фемида была довольна?
– Не только довольна. Но и благосклонна. Потому что там я сделал и вторую скульптуру.
– Заявить такой скульптурный эксперимент, наверное, было риском?
– Не только риском. Когда я заявил в Пензе о своем желании сделать эту работу, власти мне ответили так: «Хотеть-то можно всего. Да и сделать, наверное, можно. Но стеклянная скульптура простоит максимум неделю».
Но скульптура «Цветение», которую сделала моя дочь, стоит уже три года. И когда люди приезжают к нам из Петербурга, мы слышим от них: «У вас, наверное, город высочайшей культуры, ведь сохранить такие хрупкие вещи на открытом пространстве практически нереально для других городов».
Кстати
В выставке участвуют нашедшие свой особенный путь в работе со стеклом сын Александра Фокина Антон и дочь Таисия.
В выставке участвуют нашедшие свой особенный путь в работе со стеклом сын Александра Фокина Антон и дочь Таисия.
– Ваша выставка в ТХМ – это новые стили и жанры в работе со стеклом…
– Нам хотелось поделиться с тольяттинцами тем, что мы создали. Потому что я люблю ваш город. Мне хотелось рассказать вам о стекле. Стекло – это не только ваза, бутылка и стакан. Стекло может быть высоким, художественным, сложным. Оно может украшать и создавать настроение.
– Мне кажется, что пойти на союз с таким хрупким материалом, как стекло, может только художник, который с одной стороны очень решительный, а с другой – чрезвычайно нежный. Вы нежный, Александр?
– Нет, наверное, я не нежный. Я упорный. Потому что для создания таких вещей требуется масса времени и материальных вложений. Это очень затратное искусство. Для того чтобы взять один день на стеклянном заводе, чтобы изготовить свою работу в его цехах и печах, нужно заплатить 140 тыс. рублей за пять часов. И это еще не дает гарантии, что у тебя что-то получится. Иногда плохой отжиг даст на изделии трещинку, и твоя идея после печи рассыпается на осколки.
– И тогда мужчина плачет от того, что рухнул замысел и погибли усилия, которые он затратил на работу?
– Нет, мужчина не плачет. Мужчина говорит: «Ну что ж, не удалось, начнем по новой».
– Для меня это была бы трагедия…
– Я плачу о совсем других вещах. За сорок лет работы со стеклом я к такому привык. И подобная неудача заставляет становиться только сильнее, умнее, технологичнее. Я просто работаю. И живу этим.
– Привезти такие хрупкие сокровища в Тольятти – это не просто дорожное приключение. Доедут или не доедут?
– Мы просто тщательно упаковываем каждую работу и очень хотим показать их вам.
Справка
Александр Фокин – заслуженный художник Российской Федерации, выпускник Пензенского художественного училища, Ленинградского высшего художественно-промышленного училища им. В. И. Мухиной. Работал главным художником Никольского стекольного завода.
В 2001 году его работу выставили в Чехии, и жюри присудило дебютанту чешского вернисажа звание лучшего гравера Европы. Александра Фокина теперь знают не только в нашей стране. Но только в России он работает с несколькими эксклюзивными технологиями по стеклу, которых никто в мире повторить просто не может.
Александр Фокин – заслуженный художник Российской Федерации, выпускник Пензенского художественного училища, Ленинградского высшего художественно-промышленного училища им. В. И. Мухиной. Работал главным художником Никольского стекольного завода.
В 2001 году его работу выставили в Чехии, и жюри присудило дебютанту чешского вернисажа звание лучшего гравера Европы. Александра Фокина теперь знают не только в нашей стране. Но только в России он работает с несколькими эксклюзивными технологиями по стеклу, которых никто в мире повторить просто не может.
https://gazeta-ps.ru/hudozhnik-aleksandr-fokin-rabotaet-s-ekskljuzivnymi-tehnologiyami-po-steklu-kotoryh-nikto-v-mire-povtorit-ne-mozhet
Следующая публикация
Комментарии 14
Обязательно нужно будет посмотреть выставку....
Спасибо за информацию!!!)))...