Предыдущая публикация
Уральский писатель Никита Фёдорович Савичев (1820-1885).
"С кем грех да беда не бывает (из нравов уральцев и соседей их - казахов)".
Часть 1.
Путники подъехали к казахским зимовкам, встреченные лаем собак. Зимовки состояли из нескольких хижин воздушного кирпича; загороди дворов были из камыша. Наша честная компания взъехала к казахскому старшине, который обитал в довольно просторной избе из воздушного кирпича, внутри выбеленной. Изба разделялась на две половины занавесом из красной бумажной материи; во второй половине помещалось семейство хозяина - две жены и две свояченицы; в первой были нары, устланные коврами, на земляном полу были разостланы кошмы, два небольших окна пропускали скудный свет в жилище номада, на зиму сделавшегося осёдлым.
Когда гости вошли, хозяин-старшина поздоровался с первым дистаночным, взяв его руку, по киргизскому обычаю, обеими руками; потом с офицером и молодым урядником, по чинам, а наконец, и с прочими тамырами (приятелями), сказал приветливое отур (садитесь), и гости уселись на нарах. Хозяин крикнул по-казахски за занавес, что значило поставить самовар. Оттуда вышла молодая женщина, с чёрными бровями и такими же узенькими глазами, и застенчиво прошла мимо гостей в сени. На ней было татарское ситцевое, с крупными разводами, платье, серебряные монеты, пришитые к головному убору и косе, звонко побрякивали. Несколько любопытных глаз посмотрели на гостей из-за едва открытого занавеса.
-Чем вас угощать? -спросил хозяин гостей. - Вина у меня не случилось.
-Вина у нас столько, - ответил дистаночный, - что и тебя им уложим.
Хозяин, очевидно, был доволен от этого известия.
-Вот хорошо, когда вино есть, - сказал он, делая масляные глазки, - вино без закуски пить нехорошо. У меня есть хороший кургашек (ягнёнок) - сварим похлёбку. Только теперь у вас ураза - пост; не будете, чай, есть?
-Да нет, будем, - возразил дистаночный, - теперь взошла звезда, и наша ураза кончилась. Вели варить кургашка.
Хозяин вышел в сени, крикнул кого-то и снова вошёл в комнату.
-Вот и у нас, когда бывает ураза, можно есть только ночью, хоть всю ночь ешь, а как утро, так шабаш. Наши старики говорят, что Бог не видит ночью, что люди едят, а злые дела видит.
-Слышите - это он приговаривается к водке, - заметил Савелий Григорьевич, - видишь, Бог не увидит, как он будет водку пить. Ведь Алла запретил вам пить вино?
-Мало что нам Бог запретил, да мы всё делаем. Так уже мы люди - негодный человек выходим.
Часть 2.
В таком роде продолжался разговор, который прервал дистаночный тем, что он отозвал в уголок хозяина и начал с ним шептаться. Содержание этого шептания заключалось в том, что дистаночный просил старшину покончить одно дело о выкраже лошадей по казахскому обычаю просто, без процедур, чтобы подозреваемый, но не уличённый вор удовлетворил обкраденного - и конец делу. Это значило, что вышеупомянутое дело формальным порядком обработать в пользу обиженного было невозможно. Такие домашние решения дел у нас не редкость.
Старшина подумал немного (вероятно, вычислял, сколько ему достанется за адвокатство) и сказал: "Можно". После этого "можно" дистаночный, не требуя ни клятв, ни уверений от старшины, воротился на своё место, где сидел.
Разговор пошёл опять шуточный, в продолжение которого хозяин всё посматривал на пунцовый массивный шарф, обвивший шею дистаночного и падавший концами на его колена. Деликатный старшина завёл целую историю о подарках, которыми его дарили некоторые особи и как он сам одаривал их. Но гости, зная до тонкости обычаи киргизцев, с первого взгляда хозяина на пунцовый шарф, поняли, к чему это поведёт. Сам владелец шарфа давно следил за всеми маневрами старшины, любопытно следил за изысканною дипломатией, с которою он подступал к его шарфу, и притворился не понимающим ничего. Считаю необходимым предупредить читателя, что желание старшины напроситься на шарф не вытекало из того, чтоб получить возмездие за успех по делу о выкраденных лошадях; нет, он вдруг был очарован понравившейся ему вещью, а этого довольно для киргиза, чтоб напроситься на неё. Эта назойливость, впрочем, ведётся только между хорошими знакомыми.
Между тем подала самовар та же девушка, которая его ставила в кибитке, исправлявшей должность кухни и составлявшей жилище пастуха с его семейством. Девушка поставила самовар на пол (ни стола, ни стульев не было), причём, когда она наклонилась, её длинная чёрная коса перекинулась через плечо в сторону, и два Екатерининских целковых, прикреплённых к концу косы, звучно брякнулись о самовар. Из-за занавеса вышла другая женщина, лет под тридцать, набелённая, нарумяненная и с подчерненными бровями - первая жена хозяина. Это она успела справить свой туалет по приезде гостей. Она постелила на полу большой кусок красной бумажной материи, по-видимому, остаток от занавеса, вместо скатерти, , потом принесла на подносе чайную посуду. Чашки с блюдечками фарфоровые, и ни одного стакана, которых не жалуют татары, а вслед за ними и киргизы. Хозяин сказал ей по-киргизски, чтоб она распорядилась послать верхом пастуха к соседу-старшине за печным хлебом, а перед гостями извинился, что по причине неисправности печи им нельзя печь хлебы. Это была увёртка: всё семейство питалось баламыком и мясом, по старой привычке.
Часть 3.
Хозяин подсел к самовару, за ним подсели и все гости на полу, в кружок. Савелий Григорьич поставил перед самоваром бутылку рому и большую флягу с водкой. Старшина, хоть и взглянул на это редкое и милое для него угощение, но взглянул на этот раз без умиления. Его преследовала другая мысль, или, лучше сказать, он преследовал, как охотник добычу, неотвязную, неодолимую мысль получить шарф, а начальник мучил его своим мнимым непониманием. Хозяин плюнул сквозь зубы, начал строить новый план подступа к цели своего неугомонного желания, как вдруг дистаночный, подсевши к самовару, снял с себя шарф, промолвив "что-то жарко стало" и, подавая его хозяину, сказал: "Повесь-ко куда-нибудь". Старшина вместо того, чтобы исполнить просьбу, глядел на шарф, как... как на любовницу, нежно мял его в руках, причмокивал и пустился расхваливать его красоты, добрался даже до "золотых ручек", которые его вязали. Гости все хохотали, потешаясь этой комедии, которая, вероятно, уже надоела дистаночному, и он сказал старшине: "Возьми себе это, Арслан (имя хозяина), на память о сегодняшнем вечере". Арслан от удовольствия издал какое-то междометие. Цель его, стоившая сильного напряжения и мозговой работы, достигнута, он счастлив. Но обрадованный старшина не потерял такта: он не запрятал шарф в карман, не пошел класть его в сундук, как сделал бы иной. Нет, он крикнул за занавес: "Фатима!" Вышла молоденькая женщина, вторая жена старшины. Туалет её был неизысканный, да она и не нуждалась в подобии туалета: так она была молода, стройна и красива. Хозяин накинул ей на плечи шарф, сказав по-казахски: "Носи, благодари и уважай этого доброго человека; он лучший нам друг". После этого он подсел к дистаночному, взял его обе руки и не освободил их до того, как не проговорил монолог благодарностей. Молодая женщина застенчиво и тихо наклонила голову дистаночному и скрылась за занавесом. Тотчас оттуда послышался шёпот, вскоре обратившийся в громкий разговор - одобрение подарка. Хозяин после кунагасы - подарка повеселел, стал развязным на все корки. Он разом схватил целую чайную чашку водки, потом подлил в чай рому. Чай кончился, и ром тоже. Подали похлёбку, кипящую в медном котле и издающую приманчивый запах.
Часть 4.
Ни тарелок, ни вилок, ни ножей не было, да и резать было нечего: ягнёнок был изрезан на мелкие куски. Старшина ещё не настолько был богат, чтоб окружить себя русским комфортом и погордиться приличной сервировкой стола, хотя бы на полу. Но гости, знакомые на практике со всем бытом соседей, не стеснялись ничем. Хозяин предложил им деревянные ложки и такие же, небольшие, тонкой работы из карельской берёзы, чашки (купленные на новоузенской ярмарке) и предоставил им есть похлёбку или ложками, или пить её из чашек. Никто не захотел в чужой монастырь вносить своего устава, и все принялись есть по местному обычаю. Мелко искрошенное мясо хозяин предварительно вынул ковшом в особенное блюдо, потом он разлил этим же ковшом похлёбку по чашкам.
Предварительно выпили водки перед ужином, как должно, но в следующем порядке: прежде выпил хозяин и взял пальцами несколько кусочков мяса, закусил, потом налил водки дистаночному, поднёс и тотчас взял лакомый кусочек - грудинку ягнячью, и, как почетный гость выпил, разинул рот, а хозяин вложил ему в уста грудинку. Также он угостил всех гостей поочерёдно, и этикет казахский был выполнен, принялись пировать вплотную.
Часть 5.
Таким-то нечаянным образом правоверные старообрядцы наелись в сочельник мяса, да ещё из киргизской посуды, да киргизского резанья. Это случалось и прежде, но не в сочельник же, который теперь у всех из ума вышел.
Русские гости в казахской хате чувствовали себя как бы в другом мире; цепи скучной и стеснительной домашней жизни, с её вековыми предрассудками, спали с души, и каждому было легко и свободно, по себе. Да, всегда так бывает, когда действительная жизнь прорвётся наружу, сквозь мусор нелепых предрассудков и грубых обычаев.
В хате казахского старшины была действительная жизнь, жизнь согласия, любви и братства. Здесь забвение всего мутного и восприятие патриархального духа, хотя и не возвышенного, но не замкнутого в пору ложных правил, - всё это поселило между пировавшими согласие, мир и веселье.
Собеседники выпили порядочно, дошло до общего обнимания и целования. Женщины, даже забитые казашки, широко откинули занавес и с удовольствием смотрели на веселье мужчин, может быть завидуя им. Одна из них, под шумок, тихо запела песенку, содержание которой, в прозе было похоже на
"Ах, подруженьки, как скучно..."
Заметя это, Савелий Григорьич подошёл к женщинам, бойко и шутливо повёл с ними разговор на киргизском языке. К нему присоединились Семён Иваныч и дистаночный. Они все стояли, острили и любезничали с хозяйками; а старшина, сидя на полу, хохотал по временам вместе с жёнами своими над турусами, которые им подпускали гости. Он, хотя и был немного выпивши, но не думал ревновать, зная очень хорошо, что эти приятели не позволят себе ничего лишнего, да он от природы не был ревнив, как турок. Молодой урядник, не зная казахского, сидел на своём месте на полу, и пристально смотрел на девушку, подававшую самовар. Её взгляд тоже отвечал ему, этот безмолвный разговор был похож (простите за сравнение) на телеграммы, передаваемые электричеством.
Часть 6.
Один из собеседников заметил:
-А что, если бы вдруг сюда пришли наши жёны?
-То-то бы одолжили! - отозвался Савелий Григорич.
-Однако, не пора ли нам домой? - заключил он. - А то здесь, пожалуй, просидишь до рассвета.
-Да, просидишь, - заметил дистаночный, - вина-то нет ни капли.
-Эхма! И на дорожку-то нечего выпить, - жалобно проговорил Семён Иваныч.
Однако, сигнал был дан, и все начали собираться домой.
Старшина ещё раз поблагодарил дистаночного за шарф и извинился в том, что не мог отблагодарить его.
-Вот гдяди, - говорил он, - что увидишь, понравится - бери.
-Нет, теперь ничего не нужно мне, - сказал дистаночный, - после сделаемся.
Поехали. Дистаночный опять поехал впереди, за ним следовали Семён Иванович с Савелием Григоричем и третий гость, в одних санях; а местный начальник с урядником поворотили на свой форпост.
Путники ни одного марика не навестили по дороге; было некогда, да без вина и не к чему. Мысли их на свежем воздухе, след в другой сфере, приняли и другое направление.
-Ну, нагрешили мы сегодня, - заметил Семён Иваныч.
-Да, случился грех, - подтвердил третий собеседник.
-Что за беда, - родительницы замолят, - сказал равнодушно Савелий Григорич. - Однако у нас барин-то (дистаночный) ушёл из виду. Да мы прежде его доедем; вот тут своротим напрямки, а он пусть его обгибает дугу; мы переедем реку по льду.
-Зачем ещё, - возразил Семён Иваныч, - размятая дорога, а там придётся тащиться целиком.
-Уж и тащиться, - сказал самоуверенно Савелий Григорич. - Мои ли лошади не животы. Как пить дадут - домой доставят, - и он своротил в сторону.
-Как бы близко-то на далеко не наехало, - проворчал третий спутник.
Но уже Савелия Григорича трудно было переспорить.
Никита Фёдорович Савичев (1820—1885) — русский писатель и журналист, самодеятельный художник, очеркист, казак Уральского казачьего войска.
Родился и всю жизнь прожил в Уральске, служил в Уральском казачьем войске, войсковой старшина, писал исторические и бытовые очерки о жизни яицких (уральских) казаков, публиковался в первой газете Уральска «Уральские войсковые ведомости», а также в оренбургских и центральных «Казачьем вестнике», «Иллюстрированной газете», «Туркестанских ведомостях» и других изданиях.
Живо интересовался и культурой и бытовым укладом жизни казахов Приуралья и Прикаспия, общался со степным композитором Курмангазы Сагырбаевым, описал в своих очерках фигуры руководителей антифеодального восстания акына Махамбета Утемисова и Исатая Тайманова.
В 1852 году посетил ссыльного Тараса Шевченко в Новопетровском укреплении на Мангышлаке, свои впечатления описал в очерке «Кратковременное знакомство с Тарасом Григорьевичем Шевченко» («Казачий вестник», 1884).
С 1870 года Никита Фёдорович был по учёной части архивариусом войскового правления, и для него эти годы стали самыми плодовитыми.
Память.
На родине писателя, в Уральске, его именем названа одна из центральных улиц. В июле 2014 года на ней был установлен памятник Никите Фёдоровичу Савичеву, изготовленный на общественные средства, сбор которых инициировало руководство музея «Старый Уральск».
Никита САВИЧЕВ. Вековое наследие уральского бытописца.
В Уральске не так давно открыли памятник писателю XIX века Никите САВИЧЕВУ. Он был знаком с великим казахским кюйши Курмангазы САГЫРБАЕВЫМ, украинским поэтом Тарасом ШЕВЧЕНКО, одним из первых описал народное восстание под предводительством Махамбета УТЕМИСОВА и Исатая ТАЙМАНОВА.Заслуженные почести.
Никита Савичев (1820–1885) одним из первых запечатлел в своих очерках и записках быт уральских казаков и казахов, обитавших на берегах древнего Яика. Благодаря его произведениям многие исторические события и биографии известных людей ожили заново. Но в советские годы Савичев оказался под запретом, так как считался писателем старого режима. Поэтому его произведения широкому кругу читателей до последнего времени оставались неизвестными. С обретением Казахстаном независимости отношение к истории родного края резко изменилось. Буквально несколько лет назад одна из улиц в исторической части Уральска названа в честь Савичева. Здесь же в прошлом году открыли прекрасный сквер его имени. И вот теперь появился памятник, как логическое завершение по увековечению памяти этого незаурядного человека, который с документальной точностью методично запечатлевал картины быта простых казаков и казахов, совместно живших в самобытном крае – быта, доселе никем не изученного и не описанного.
– Он незаслуженно оказался под запретом, в результате чего уральцы многое из своего прошлого не могли узнать, – рассказал “КАРАВАНУ” известный уральский краевед Николай ЧЕСНОКОВ, которого через несколько дней после открытия памятника Савичеву не стало. – Он очень точно и скрупулезно описал быт уральских казаков и казахов Букеевского ханства. Его очерки – кладезь в изучении истории родного края.
Встреча с Курмангазы – бесценные свидетельства.
Никита Савичев также одним из первых представил европейскому читателю своего современника Курмангазы Сагырбаева. Свою встречу с великим казахским композитором он описал в очерке “От Кармановского форпоста до Глининского”. Во время поездки вдоль границ Букеевского ханства остановился у своего знакомого Иова Бородина, который и познакомил его с Курмангазы. Он описал композитора как мужчину средних лет, с добродушным и умным лицом. Но самое главное, был поражен мощью композиторского таланта, игрой Курмангазы на домбре:
"Я никак не ожидал, чтобы из такого беднейшего первобытного инструмента о двух струнах могло выйти что-нибудь похожее на музыку. Но такова сила человеческой способности, из домбры выходила чистейшая музыка. Смотря по тому, как она была выражена, ее можно поставить наряду с произведениями образцовой музыки".
Описывая услышанное, Савичев делает заключение:
"Сагырбаев – редкая музыкальная душа. И получи он европейское образование, то был бы в музыкальном мире звездой первой величины".
Во время этой встречи, как описывает сам писатель, он сделал портрет композитора, пока кюйши играл на домбре. Считается, что это единственный прижизненный портрет Курмангазы, но он до сих пор не найден. Некоторые краеведы предполагают, что, возможно, этот портрет находится среди еще не обнаруженных бумаг Савичева. Исходя именно из его описания, исследователи сделали заключение, что свой знаменитый кюй “Лаушкен” Курмангазы посвятил купцу Иове Фокеевичу Бородину, с которым кюйши был в приятельских отношениях и которого казахи звали Лаушкой, что является искаженным на казахский манер от уменьшительно-ласкательного имени Ивушка, как звали Бородина близкие родственники. Казахи очень уважали Бородина за его доброту и справедливость.
– До Савичева о Курмангазы никто не писал, тем более в таких подробностях. За время короткой встречи он на века опередил время, давая характеристику великому казахскому композитору, – отмечает Николай Чесноков.
Исследователь восстания Исатая Тайманова.
По словам Чеснокова, Савичев первым исследовал причины народно-освободительного движения под предводительством Исатая Тайманова и Махамбета Утемисова. Документы, приведенные в работе “Исатай Тайманов, старшина Внутренней орды”, имеют ценность первоисточника ввиду того, что Уральский войсковой архив, где находились все документы, не сохранился. И опять-таки именно из трудов Савичева русский читатель впервые узнал о восстании Тайманова. А мы узнаем о взаимоотношениях казахского предводителя Тайманова с Владимиром Далем, знаменитым автором Толкового словаря русского языка. Даль работал чиновником для особых поручений при оренбургском губернаторе Перовском и был прекрасно осведомлен о событиях, происходящих в Букеевской орде. По поручению губернатора он не раз в ней бывал и, вполне вероятно, встречался с Исатаем Таймановым и Махамбетом Утемисовым. Они знали его как справедливого, внимательного к нуждам казахов чиновника, поэтому в своих прошениях не раз требовали прислать в степь именно Даля для изучения непростой ситуации, возникшей в ханстве:
"Особенно мы желаем, чтобы жалобы наши были исследованы господином подполковником Далем", – это строки из письма Махамбета Утемисова губернатору Перовскому.
Еще одна любопытная деталь – Савичев сравнивает Тайманова с метеором:
"Пролетит по спокойному небу яркий метеор с шумом, с треском и исчезнет, а в небе все продолжает совершаться тихо и спокойно. Таково явление Исатая Тайманова, он прошумел и пропал, а в притихшей орде все продолжало совершаться по-прежнему: роскошный хан Джангир и алчные его приближенные, сами того не понимая, продолжали подкапываться под здание ханства во Внутренней орде".
Савичев был уверен, что именно восстание Тайманова значительно пошатнуло ханскую власть в степи.
Портрет от Тараса Шевченко.
Уральский писатель Никита Савичев был в приятельских отношениях с великим украинским поэтом Тарасом Шевченко, в то время находившимся в Новопетровском укреплении на Мангышлаке.
– Находясь на службе на Украине, Савичев, много слышавший об украинском Кобзаре, побывал в его родном селе Кирилловке и в 1852 году во время встречи со ссыльным поэтом в Новопетровском укреплении рассказал ему об этом. Это запало в душу поэта, они сблизились, – рассказывал краевед Чесноков.
В последующем украинский Кобзарь не раз встречался с уральским писателем, между ними длительное время шла переписка. Во время одной из встреч Шевченко нарисовал портрет Савичева. Этот портрет сохранился до наших дней. На обороте его имеется надпись: “Портрет этот рисован в июне 1852 года Тарасом Григорьевичем Шевченко. Портрет Никиты Федоровича Савичева в чине хорунжего. Подарен в войсковой музей Павлом Ивановичем Обротневым (1909)”. На лицевой стороне рукой Шевченко на левом углу написано: “1852 г. Новоалександровское укрепл.”.
По мнению уральских краеведов, знакомство с Шевченко оказало большое влияние на дальнейшее творчество писателя и становление его мировоззрения. Однако архивные материалы Савичева пропали, о его творческих и дружеских связях с Шевченко известно очень мало. Хотя не исключается, что Кобзарь использовал типаж уральского приятеля в качестве прототипа своих героев.
Физиономия Уральска.
Считается, что Савичев, сам являясь уральским казаком, особое внимание в своем творчестве уделял жизни и быту яицких казаков. Стремление ближе познакомиться с их походной жизнью стало причиной его участия в экспедиции к Аральскому морю. В своих очерках он с симпатией относится к рядовым казакам и с некоторой неприязнью к офицерам:
"Веселость наших офицеров в ту пору мне крепко не нравилась, и вот почему: под веселую руку у них только и было разговору, что рассказывали один перед другим грязные анекдоты, или целые истории такого же свойства. Рассказы эти далеко не были приукрашены цветами красноречия Боккаччо и поражали меня изысканной пошлостью".
Отношение Савичева к знаменитой ловле красной рыбы на Урале, называемой багреньем, – особое. Он считает этот способ добычи рыбы “гибельным и варварским”. Да и сама эта процедура, по его мнению, “забава, охота, привычка, наконец, лотерея, в которой 1 выигрышный билет на 100 пустых”.
Как этнограф, Никита Федорович первым описал Уральск того времени. Сам очерк называется “Физиономия г. Уральска и его окрестностей за 100 лет и в настоящее время”. Автор рассказывает об истории старинного уральского города с момента его основания. О нравах людей, проживавших в нем, он отзывается без прикрас, при этом детально описывает уклад жителей, архитектуру города, памятники, которых уже не стало. Каждому историческому объекту города он уделил особое внимание, что делает это произведение особо ценным для последующих поколений. Он писал:
"Улицы города были узкие до неудобства и кривые до безобразия. Ни одна из них не пересекалась под прямым углом и ни один колонок не имел формы правильного четырехугольника, все были похожи на неудавшиеся оладьи".
– Многие проблемы, которые Никита Федорович поднимал в своем очерке, до сих пор остаются нерешенными, – замечал краевед Николай Чесноков. – Он задает вопросы на века. Это, можно сказать, и обращение к нам, потомкам, быть благоразумнее.
В конце очерка уральский писатель Савичев пишет:
"Интересно бы знать, как о нас отзовутся через столетие наши потомки? Вероятно, они сочтут нас дикарями. От потомков только этого и жди".
Уральск.
Автор: Гульмира КЕНЖЕГАЛИЕВА.
Следующая публикация
Комментарии 3
https://ok.ru/group/54481662509060/topic/69274662406916
Декабрь
https://ok.ru/group/54481662509060/topic/137637659675396