Предыдущая публикация
Детки в клетке. Евгений Чарушин, художник, научившийся понимать зверей
Сегодня в «Пяти фактах» Евгений Чарушин, иллюстратор и писатель. Общий тираж его книг составил шестьдесят миллионов экземпляров.
Чарушин, по воспоминаниям друзей и знакомых, был человеком страстным, легко чем-то увлекался. Он играл на скрипке, писал стихи, изобретал что-то, например, планер и лыжи-поплавки.
«Первая охота», Виталий Бианки
Происходил из известной художественной династии
Чарушины, художники и иконописцы, общественные деятели и революционеры, были хорошо известны в родной Вятке еще в XIX веке. Отец Евгения Чарушина — Иван Аполлонович — был главным архитектором города. Несколько лет он работал на Сахалине, первым и единственным на тот момент архитектором. Он же учил рисовать сына.
«Вечно работает, вечно с карандашом, я тоже тут толкусь, тоже рисую, пристаю к нему, если фантазии не хватает», — вспоминал Евгений Чарушин и добавлял, что отец в 76 лет проектировал здания с тем же наслаждением и увлечением, что и в молодости.
Сын и внучка Евгения Чарушина тоже стали иллюстраторами.
Происходил из известной художественной династииЧарушины, художники и иконописцы, общественные деятели и революционеры, были хорошо известны в родной Вятке еще в XIX веке. Отец Евгения Чарушина — Иван Аполлонович — был главным архитектором города. Несколько лет он работал на Сахалине, первым и единственным на тот момент архитектором. Он же учил рисовать сына.
«Вечно работает, вечно с карандашом, я тоже тут толкусь, тоже рисую, пристаю к нему, если фантазии не хватает», — вспоминал Евгений Чарушин и добавлял, что отец в 76 лет проектировал здания с тем же наслаждением и увлечением, что и в молодости.
Сын и внучка Евгения Чарушина тоже стали иллюстраторами.
«Бежал ежик по дорожке», Николай Сладков
Всегда вспоминал о детстве с большой любовью
Художник говорил, что то, что впечатляло его в детстве, волновало и в зрелые годы. Любить все живое его научила мама. Он называл ее «спецом без диплома», она занималась огородом, выращивала цветы, заботилась о животных.
«В холодной Вятке, ныне Кирове, она выращивала под снегом тюльпаны и гиацинты, сажала в муравьиные кучи картофель, и он вырастал величиной с человеческую голову», — рассказывал художник.
Своим закадычным другом Чарушин называл трехногого пса Бобку, с ним делился всеми горестями. В шесть лет он заболел брюшным тифом — решил жить, как птицы, и наелся каши из куриного корыта. Букву Р стал произносить тоже благодаря птицам — сидел на голубятне и передразнивал ворон. А плавать научился, когда переплыл реку Вятку вместе со стадом коров — держался за хвост одной из них.
Любимыми книгами Евгения Чарушина были произведения натуралистов Эрнеста Сетон-Томпсона и Люсьена Биара, но больше всего он любил Альфреда Брема.
«По утрам, не умывшись, лез на дерево, чтобы меня не заставили, чего доброго, учить уроки. Я читал Брема и чуть не плакал, так мне хотелось иметь тапира или жирафу», — рассказывал художник.
Всегда вспоминал о детстве с большой любовьюХудожник говорил, что то, что впечатляло его в детстве, волновало и в зрелые годы. Любить все живое его научила мама. Он называл ее «спецом без диплома», она занималась огородом, выращивала цветы, заботилась о животных.
«В холодной Вятке, ныне Кирове, она выращивала под снегом тюльпаны и гиацинты, сажала в муравьиные кучи картофель, и он вырастал величиной с человеческую голову», — рассказывал художник.
Своим закадычным другом Чарушин называл трехногого пса Бобку, с ним делился всеми горестями. В шесть лет он заболел брюшным тифом — решил жить, как птицы, и наелся каши из куриного корыта. Букву Р стал произносить тоже благодаря птицам — сидел на голубятне и передразнивал ворон. А плавать научился, когда переплыл реку Вятку вместе со стадом коров — держался за хвост одной из них.
Любимыми книгами Евгения Чарушина были произведения натуралистов Эрнеста Сетон-Томпсона и Люсьена Биара, но больше всего он любил Альфреда Брема.
«По утрам, не умывшись, лез на дерево, чтобы меня не заставили, чего доброго, учить уроки. Я читал Брема и чуть не плакал, так мне хотелось иметь тапира или жирафу», — рассказывал художник.
«Как медвежонок сам себя напугал», Николай Сладков
Обожал животных
В семье Чарушина животные всегда были в доме, в одной из комнат, например, стоял большой вольер для птиц. Отец художника часто объезжал стройки в Вятской губернии и брал с собой сына. Они ездили в любое время суток, по лесам и лугам, в пургу и осеннюю непогоду.
«И волки за нами гнались, и въезжали мы на токовище тетерев; и глухарей вспугивали с вершины сосен. Случалось, что и в болоте тонули. И восход солнца, и туманы утренние, и как лес просыпался, и как птицы запевают, как колеса хрустят по белому мху, как полозья свистят на морозе — все это я с детства полюбил и пережил», — рассказывал художник.
Уже тогда он старался уловить движения и мимику животных. Для Чарушина было важно понять зверя, передать его повадки и настроение, будь то испуг или радость.
При это художник был заядлым охотником: первое ружье ему подарили в 11-12 лет.
Начал писать еще подростком, но забросил это дело из-за «слабости стихов»
Чарушин окончил ленинградскую Академию художеств, потом устроился в Детгиз. На первых порах советы ему давал Владимир Лебедев, основатель ленинградской школы книжной графики.
Обожал животныхВ семье Чарушина животные всегда были в доме, в одной из комнат, например, стоял большой вольер для птиц. Отец художника часто объезжал стройки в Вятской губернии и брал с собой сына. Они ездили в любое время суток, по лесам и лугам, в пургу и осеннюю непогоду.
«И волки за нами гнались, и въезжали мы на токовище тетерев; и глухарей вспугивали с вершины сосен. Случалось, что и в болоте тонули. И восход солнца, и туманы утренние, и как лес просыпался, и как птицы запевают, как колеса хрустят по белому мху, как полозья свистят на морозе — все это я с детства полюбил и пережил», — рассказывал художник.
Уже тогда он старался уловить движения и мимику животных. Для Чарушина было важно понять зверя, передать его повадки и настроение, будь то испуг или радость.
При это художник был заядлым охотником: первое ружье ему подарили в 11-12 лет.
Начал писать еще подростком, но забросил это дело из-за «слабости стихов»Чарушин окончил ленинградскую Академию художеств, потом устроился в Детгиз. На первых порах советы ему давал Владимир Лебедев, основатель ленинградской школы книжной графики.
Мурзик
Первой книжкой Чарушина стал «Мурзик» Виталия Бианки, один из рисунков к ней сразу же купила Третьяковка. Через несколько лет художник начал писать сам — при поддержке Маршака. Небольшой опыт у него был. В подростковом возрасте вместе с друзьями он организовал союз поэтов и художников — «Сопохуд». Писал стихи о животных и лесе, как потом говорил, «очень слабенькие» и с «величайшим трудом».
Рисовать для своих текстов Чарушину было сложнее: в нем спорили, по его словам, писатель и художник. К любой работе — своим и чужим текстам — относился крайне ответственно, в книге для него не было ничего случайного. Помимо образа, искал и «форму изображения».
«Наброски, наблюдения, "почеркушки", глубокое знакомство с текстом — это только материал для работы. Иногда бьешься несколько недель, прежде чем найдешь удовлетворяющую тебя форму всей книги в целом», — говорил он.
Чарушин был уверен, что рисунок для детской книги в первую очередь должен быть живым. По этой причине не любил работы Ивана Билибина, считал, что тот не иллюстрировал, а раскрашивал контуры.
Первой книжкой Чарушина стал «Мурзик» Виталия Бианки, один из рисунков к ней сразу же купила Третьяковка. Через несколько лет художник начал писать сам — при поддержке Маршака. Небольшой опыт у него был. В подростковом возрасте вместе с друзьями он организовал союз поэтов и художников — «Сопохуд». Писал стихи о животных и лесе, как потом говорил, «очень слабенькие» и с «величайшим трудом».
Рисовать для своих текстов Чарушину было сложнее: в нем спорили, по его словам, писатель и художник. К любой работе — своим и чужим текстам — относился крайне ответственно, в книге для него не было ничего случайного. Помимо образа, искал и «форму изображения».
«Наброски, наблюдения, "почеркушки", глубокое знакомство с текстом — это только материал для работы. Иногда бьешься несколько недель, прежде чем найдешь удовлетворяющую тебя форму всей книги в целом», — говорил он.
Чарушин был уверен, что рисунок для детской книги в первую очередь должен быть живым. По этой причине не любил работы Ивана Билибина, считал, что тот не иллюстрировал, а раскрашивал контуры.
«Кто как живет», Евгений Чарушин
Не любил академическое рисование
Чарушин называл годы в Академии художеств в Ленинграде бесплодными. Академическое рисование считал «нарочитой геометризацией предмета», разделкой его на плоскости. Такого рисования не понимал, считал лишь «условным чертежом предмета, условно объемного и в условной перспективе».
«Как трудно некоторым художникам отказаться от своего привычного, сусального восприятия рисунка. Народное творчество — для них непонятная стилизация. Острый, непосредственный фиксаж животных доисторическими людьми, радостное творчество ребенка — для них грубая мазня», — считал Чарушин.
Он говорил, что примитивное рисование честнее «пошленьких и безответственных натуралистических почеркушек».
Не любил академическое рисованиеЧарушин называл годы в Академии художеств в Ленинграде бесплодными. Академическое рисование считал «нарочитой геометризацией предмета», разделкой его на плоскости. Такого рисования не понимал, считал лишь «условным чертежом предмета, условно объемного и в условной перспективе».
«Как трудно некоторым художникам отказаться от своего привычного, сусального восприятия рисунка. Народное творчество — для них непонятная стилизация. Острый, непосредственный фиксаж животных доисторическими людьми, радостное творчество ребенка — для них грубая мазня», — считал Чарушин.
Он говорил, что примитивное рисование честнее «пошленьких и безответственных натуралистических почеркушек».
Следующая публикация
Комментарии 1
Детям было приятно читать интереснейшие рассказы и рассматривать иллюстрации в исполнении Евгения Чарушина!!!