Предыдущая публикация
За последние двадцать лет теперешней жизни старики особливо жалели каждого умершего, старика или старуху.
Вот и сейчас Евдокия Андреевна, которой перевалило за семьдесят, на особицу жалела свою соседку, которую тоже звали Евдокией. Всю дорогу, сколько стояла деревня, а было ей, по словам старожилов, более трехсот лет, их дома стояли напротив, и как бывало говаривали две соседушки, насупротив. Теперь же Евдокии не стало, померла она. О, Боже, как же были дружны и нужны старики друг другу. Стемнеет, Дуня к Дуне идет телевизор посмотреть, о жизни покалякать, побаить промеж собой.
«И вот, ведь, время жестокое-то какое», – говаривала Евдокия Андреевна, – Ведь недавно, кажись, вся деревня мальцов да стариков была полнехонька, неколи было и печалиться. Бывало косили травушку до одури, а все одно счастливые были. Это, по-всему, так сказать, молодость была», – и, глубоко вздохнув, добавила: «Шукшин-то всю жизнь сокрушался, что молодежь деревенская уезжает в города, это в фильмах его шибко заметно, чувствуется». Вот так, поговорив немного, Евдокия уходила к себе в дом.
В этой деревне крепкие семьи, а все одно не могли удержать свою поросль. Но старики и выходившие вскорости на пенсию другие жители деревни, оставались на родной, по́том политой земле. И для всех живущих в деревне это было отдушиной, ибо дети и внуки, приезжавшие в деревню из загазованных городов, очищались душой и телом, попарившись в деревенской баньке. Запомнилась многим жителям деревни и одна из песен, прозвучавших на деревенской свадьбе. Ее сочинил приехавший из города сын одной деревенской. Мама его когда-то возила на велосипеде почту, но потом тоже перебралась жить в город. И вот этот, в общем-то городской житель, пел:
Незатейливо, скромно и с болью в груди
Я люблю тебя, милая Родина!
За колосья ржаные, проливные дожди
От того, что во мне непогодина.
За минуты такие, что пасмурь в душе
Благодарен безмерно Создателю.
Потому как грустить, но любить на земле
Божьей волей дано обывателю.
«И откуда че берется, – охали старухи, – ведь не жил в деревне, только в гости к бабушке приезжал, а вот чего придумал», – и подытоживали свои рассуждения словом «чудак», а так как в бывшей Горьковской, ныне Нижегородской области старухи говорили вместо буквы «ч» букву «ц», то и вовсе получалось забавно – «цудак».
Закончились, к великому сожалению, в этой деревне и свадьбы. Как-то к одним старикам приехали погостить да подлатать кое-что сыновья. Затопили баню, стали париться, пить пивцо и вдруг заспорили о том, кто в деревне кому родственником доводится. Спорили, спорили, а один брат по имени Вячеслав сказал простую, но воистину правильную речь: «Че вы спорите, в деревне все родственники, особенно если деревня старая». И спор тут же прекратился. Каждый вдруг вспомнил и перебрал в памяти все избы. И выяснилась простая, но вместе с тем и сложная истина, что за более чем трехсотлетнее существование деревни действительно все породнились. Задумались мужики, а Вячеслав опять их взбудоражил: «Говорят, что нашу деревню богатырь Леметка основал, якобы царь ему приказал, чтобы здесь была деревня, но, может быть, и врут, конечно, только все одно чудно все это». Бывала в деревне радость, она и в стариках, говорящих незасоренным исконно русским языком, она и в детишках, а у них-то вся детская жизнь, словно весело звенящий свадебный колокольчик.
И мужики те, погостив у родителей в деревне, подлатав кое-что из хозяйства, возвращались в город, но происходила странная штука. Зимою у многих деревенских в городах случалась такая напасть – просыпались здоровенные мужики и обнаруживали подушку, насквозь пропитанную слезами. Не отпускала деревня их души…
***
В этот год, после засушливого лета, даже картошка уродилась никудышной, но бабушки Евдокия и Анастасия и на это обращали мало внимания. Много ли теперь им было надо. «Чай, не скотину держим», – сетовали эти две, слава Богу, еще живые деревенские жительницы. Их путь даже по предзимью к многовековому колодцу был немалым испытанием. Тропинку к нему бабушки торили лопатами. Почтальонша, когда переметало дорогу, здорово мучилась, доставляя старожилам пенсию. Уже давно прошло то время, когда на деревне чистили дорогу трактором, и случалось так, что почтальон оставляла пенсию в соседней деревне у близкой родни. Благо, что соседняя деревня была совсем рядом. Но так уж было создано матушкой-природой, что две эти деревни стояли на высоких холмах, а между ними зияла огромная впадина и текла речка, которая по весне разливалась так, что ни за что не переберешься.
Запасали продуктов старожилки всегда впрок, а по вечерам ходили друг к другу в гости и ударялись в воспоминания. «Помнишь, Евдокия, – говорила Анастасия, – ребятишки камеры надуют и переправляются, хлеб вот так нам доставляли, а мы ждем их на берегу. Известное дело – хлеб нужен, а оне, вот проказники, по булке, пока плыли, каждый сжевал. Свеженький был, хлебушек-то». «Ведь это ж, подумать только, – продолжала Анастасия, – по двадцать булок на день брала каженная семья. Ребята, девки тут же с камер с этих попрыгают, принесутся домой, хлебушек порежут, сахаром обсыпют, водичкой сплеснут и айда носиться по улице. Ведь вспомни, Евдокия Андреевна, – ни день, ни ночь деревенская улица не пустовала. Днем взрослые да дети малые ее родимую запружали, а ночью молодежь. Я б за то, чтоб деревня ожила, ничегошеньки не пожалела, даже самою жисть». Евдокия слушала и была рада тому, что хоть было кого слушать.
Она называла свою деревенскую подругу не Анастасией, а просто Настенькой. Объяснить это было несложно, но в городе так не смогут. В деревне, только в деревне идет истинное очищение души и зовут здесь людей по-иному – по-деревенски. Вот и сейчас Андреевна спросила: «Настенька, а ты чего седни варила? Я уж и не знай чего готовить. Все поджелудочна железа болит, чуть поем че не то и маюсь». «Да знаю я про твою болезь, че об ей говореть, суп варила, чего же еще-то. Он мне николи не надоедат. А ты че, поди опять свое варево кошкам отдала?» Евдокия оживилась, даже воскликнула: «А кому же, эти две спорют, только дай», – и немного о чем-то подумав, добавила: «Особливо сало любят. Вот достану им с погреба придавленное гнетком-то солененько, ух, охота попробовать, а как подумашь, че потом, хошь на стену лезь от боли, и им отдашь. От кружить зачнут подле меня, от зачнут. Я им дам, а оне когда и зафорсят, не едят. Я на их ругаюсь, ух, вражины, ироды, и ну их из избы пошлю».
Телевизор у Евдокии был цветной, а потом враз черно-белым стал, и она, усевшись на посылочный ящик и прислонившись своей согбенной спиной к теплым кирпичам русской печи, все глядела телевизионные сериалы, переживала за героев. Электричество в деревне, слава Богу, было и две, Богом хранимые бабушки, жили со светом. И в двух близлежащих деревнях был свет. Но народу там еще, слава Богу, жило более двухсот человек, и этим двум старухам такая теплая мысль всегда грела душу, ибо ведь совсем рядом живут люди.
***
Деревня их стояла на холме, а под ним бил ключ, так вот, этот ключ, по преданию, считался святым. В старое время люди брали из него воды, даже из далеких деревень приходили за этой чудодейственной водой, и это тоже служило большой поддержкой для бабушек, они и пили эту воду и спасались ею. Из другой деревни люди выходили и глядели на их деревню, на их два огонька. Вот так и переглядывались деревенские жители, конечно же жалея одиноких старух, и ждали лета.
О, Боже, как же было хорошо летом в деревне! Приехавший как-то погостить к Андреевне племянник и не чаял открыть в себе столько радости. Ведь встретили его что на той, что на этой деревне гоже. Племянник, идя с одной деревни в другую, любуясь мостиком, речкой, тут же ополоснул лицо замечательной водицей. Слушал лягушачьи переклики, вздыхал и не мог досыта надышаться разнотравьем. Думал о том, как много чего мы не знаем, и сколько ни живи человек на белом свете, все одно будет удивляться чудесам святой Руси. Тут же вспомнил свое детство, юность и был несказанно счастлив. Нет, совсем не таким было детство у многих его городских друзей, они словно обделены были той небесной радостью, какой, казалось, обладал он. Пенка бабушкиного парного молочка; любая, будь то пшенная, рисовая, гречневая каша, сваренная в русской печи, – казались волшебными.
А щи с кислой капустой и мясом ели же из одной большущей железной тарелки, и никто, вот что удивительно, никто не брезговал. Лишь позже, из книг он узнает, что люди, питаясь вместе, таким образом доверяли друг другу и были дружны. О, Боже, как же вкусен суп из чугунка, томившегося до нужного часа в великой чудотворной, всегда спасающей свой народ ото всех напастей русской печи. А набитые полные рубашки яблок с деревенского, бывшего помещичьего, потом колхозного, а теперь ничейного сада? А улыбка бабушки на другой день, достающей из печи пироги с этими самыми яблоками, а походы за грибами, ягодами? Как же вкусны лесные ягоды с настоящим деревенским молоком! Только что из-под подоенной коровы-красотки. А свежие жареные белые грибы, маслята, подберезовики, подосиновики, рыжики! И хоть жителей на ту пору было и много, хватало лесных даров всем с избытком.
Вспомнил, как однажды подбежала к нему деревенская девчушка и напевала:
«В лесу, говорят, в бору говорят, растет, говорят, сосенка
Уж больно мне понравился молоденький мальчонка».
Нет, не сказать, чтобы он не слышал эту песню в городе, но в деревне, слушая эту молоденькую девочку по имени Галя, он воспринимал слова по-другому. Галя, спев песенку, спустя несколько минут уже мыла коридор и крыльцо, чтобы пришедшей с работы матери было меньше дел. И любящей была ее улыбка, встречающая мать. Такое не забудешь, пока жив.
После армии он снова возвращался в деревню к бабушке и тете Дуне. Да, в той жизни это еще можно было позволить буквально всем. О, святая русская деревня! Сколько твоих сынов и дочерей во все времена признавались тебе в самой искренней на белом свете любви. И он был счастлив и благодарен Божьему промыслу за то, что каждое лето, благодаря маме, жил в деревне…
***
Но теперь была зима, долгая, бесконечно долгая. И эта вечная жизненная дилемма, перезимуют ли бабушки, беспокоила родственников в городах и в соседних деревнях.
Каждая переживала о своем. Евдокия Андреевна – о непроданных корзинах, которые до сих пор пользовались спросом. Люди по-прежнему использовали их для переноски картофеля, яблок, ходили с ними за грибами, хранили в них яйца, лук. «Настенька, как думаешь, продам я корзины-то летом? Летось-то хорошо брали. И я, дура старая, опять хлыстов нарезала и сплела штук тридцать, а может и поболе вышло, не знаю. Да каки белы получились, нарядны, красивы».
Анастасия же была менее мечтательной, а стало быть, более приспособленной к жизни. Видно поэтому она, любя, поругивала свою давнишнюю подругу: «Ты ведь одна со всех трех деревень корзинки-то в район доставляешь, более никто. Все старухи побросали, а ты все никак не угомонишься, уже ведь, знамо дело, и смеются над тобою, куда тебе деньги эти вырученные? Пенсию и то не проедаешь из-за своей панкреатины, язвей ее как».
Андреевна улыбалась и баяла: «А я ковды плету, меня и болезь-то как-то не так тиранит, понимашь, че деется. Наработаюсь до одури, уж и глаза-то не глядят и повалюсь прямо в одеже. А че мне, чай, женихов нет, старые мы». Опять вздохнет и продолжает, словно оправдываясь или стесняясь подруги: «Радостно мне бывает, понимаешь. Берут люди и благодарят, я че, я почти задарма отдаю, затем мясо на рынке свежее куплю, так мы же с тобой и кошками его едим. У тебя-то брюхо железное, тебе все гоже, а у меня когда как, не поймешь, то заберет, а то и отпустит. А деньги, что лишние, я в церкву несу. Надо ведь и за упокой, и за здравие сродникам заказать, много их было, теперь поменьше стало. Маму, брата Сергея жалко, спасу нет. И храму на строительство даю». Анастасия заулыбалась: «Во, во, на твоих корзинках храм построят, эх дура-дурой, вот и весь сказ».
А Евдокия будто и не слышит: «Летось подходит мужик старый, он тоже корзинками торговал, ты, говорит, мне конкуренцию делаш, а я смеюсь – какая такая конкуренция? Ты ведь и рыбачишь ишо, а мне вот не добыть рыбки, продай кошкам, а может и я поем карасиков-то. Когда и куплю у него несколько рыбин, маленьких таких. Вот уж он доволен, Матерь Божия, и не сердится боле за конкуренцию». Корзинки же, которые оставались не распроданными, она хранила у знакомых. В районном центре, теперь ставшим районным поселком, жило много земляков, так она всех их потихоньку корзинами и одаривала ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ...
Следующая публикация
Нет комментариев