Предыдущая публикация
ИСТОРИЯ ЕВДОКИИ
Евдокию Савченкову допросили только через 9 месяцев после начала следствия по массовому убийству в Санниках, Малиновке и Андрюкове, хотя ее место проживания было известно еще в марте 1944 года. Дело ее показаниями дополнял уже не военный, а районный следователь. Так вероятно ,произошло так потому, что все эти 9 месяцев Евдокия была не в состоянии что-либо рассказывать.
"Протокол допроса. 1944, декабря 3. Савченкова Евдокия Кирилловна, 1910 г.р., уроженка д. Андрюково Овсищенского сельсовета, малограмотная, несемейная, беспартийная, проживает: д. Андрюково, инвалид войны.
По поводу зверств немецко-фашистских войск в Андрюково могу показать следующее: "Я проживала в дер. Андрюково Овсищенского сельсовета. Всего в нашей деревне было 24 хозяйства. После оккупации нашей территории, немцы нас эвакуировали в Насву, но вскоре после эвакуации 19 хозяйств прибыли обратно в Андрюково для снятия урожая.
В оккупированной деревне . Снято оккупантами .
25 октября 1942 г. рано утром нашу деревню окружил немецкий карательный отряд численностью человек примерно пятьсот. Все они были вооружены автоматами, наганами, к деревне подогнали танк, немцы были в зеленых френчах, на рукавах и фуражках была нарисована "смерть" (череп с перекрещенными костями. — Прим. ред.).
Прибывшие в деревню немцы стали выгонять всех жителей и поджигать дома. Кто не мог идти, сразу же на огороде и пристреливали. Всех жителей деревни согнали в один двор, усадили, мужчин повели для допроса. Спрашивали, нет ли партизан. Когда мужчины были в доме, мы все с нетерпением и тревогой ожидали, что будет. Вскоре на пороге показался мужчина, которого взяли на допрос. Как только он стал спускаться со ступенек, его пристрелили, также пристрелили и второго мужчину. Затем всех мужчин отделили от женщин и загнали в дом, дом заколотили и окружили со всех сторон.
Советская деревня, подожженная карателями во время антипартизанской операции.
Женщины, дети, старухи стали выстраиваться по двое и расстреливаться. Людей переталкивали через порог, и мертвые мирные жители валились кучей в хлев, сарай и под навес. В это время деревня уже вся горела. Остался неподожженным только мой дом, где были закрыты все мужчины. Когда подошла моя очередь, меня толкнули в спину, и я полетела под навес на груду трупов. Меня ранили в ногу, и я очутилась между трупами, на ногах у меня лежала двоюродная сестра, рядом со мной лежала родная сестра с пятилетней девочкой. Они были еще живы, девочка кричала. Я услышала голос немцев ( далее неразб.), и они ушли. Через некоторое время я услышала, как щелкнула дверь, и они снова пришли, два раза выстрелили и ушли. Это расстреляли мою сестру с дочкой.
Потом весь сарай обложили соломой, подожгли и ушли. С другого сарая доносился сильный крик, видно много людей там было ранено, немцы бросили туда гранату, обложили соломой, подожгли и ушли. Тогда меня охватило всю пламя, я почти в бессознательном состоянии выбежала из сарая. На мне горела одежа. Я упала, очнувшись, увидела, что вокруг меня никого нет, и отбежала дальше и упала между бревен, стащила на себя лежавшее рядом корыто и так лежала почти до вечера, пока из деревни не ушли все немцы.
Уже к вечеру я услышала детские голоса, оттолкнула корыто, вижу знакомую женщину с двумя детьми, они спаслись в речке. Двигаться я не могла, попросила, чтобы меня оттащили, но они отказались, потом увидела, что недалеко идет парень. Я стала кричать, он меня оттащил к скирде, там я пролежала два дня, пока меня не увезли.
Еще лежа в сарае, я услышала звон стекол, это мужчины, закрытые в моем доме, когда дом подожгли, видно, искали спасения. Но спастись никому не удалось, так их всех и сожгли живыми..."
Для Санников, Малиновки и Андрюкова кончилась история живых. Пришло время памяти.
После войны сожженные карателями деревни так и не возродились. Объятые немым ужасом перед огромными братскими могилами, в которые превратились эти заросшие травой поля, люди никогда больше не строили там дома. "Нас в Санники родители не пускали. Да мы сюда и сами не ходили, — рассказывает Надежда Васильевна Спиридонова, которая выросла в Решеткове. — Хотя на бугры, где после войны еще долго можно было найти россыпи неразорвавшихся патронов, нас тоже не пускали. Но мы, несмотря на запрет, туда бегали. А Санники обходили стороной. Здесь было все сожжено, сровнено с землей. Тут в мирное время ни картошку не сажали, ни хлеб не сеяли. Вообще это поле не трогали".
Ужас пережитого навсегда остался с выжившими. Дочь Валентины Венедиктовны Жарских, еще одной из выживших жертв Андрюкова, рассказывала нам: "У мамы к старости появился невыразимый страх огня. Особенно когда он горит в деревянном доме. Ей все время кажется, что в комнате дым. Она внуков к плите не пускает, потому что там огонь на стенах пляшет". Галина, дочка Антонины Ниловны Бородули, будто продолжает ее рассказ: "Мама очень боялась самолетов. Когда они с отцом после войны жили в Ленинграде и над городом летели самолеты, она, уже большая девочка, пряталась, плакала, кричала. Думала, что снова началась война и летят бомбить их деревню".
Как хранили память о трагедии Санников, свидетельствует Надежда Васильевна Спиридонова. "Про сожженные деревни нам, детям, не рассказывали. Но взрослые собирались за столом, и нет-нет да и прорывалась в их разговоре история Санников и Малиновки". "Я жила у тетки, в наш дом приходили на посиделки женщины. Мое место было на печке, оттуда всех видно и все слышно. Они говорили и про войну тоже", — вспоминает Галина Михайловна Исаева. "Про сожженные деревни знали все — и дети, и взрослые, хотя особо разговоров о них не вели. И чужого, и своего горя было с избытком. Люди в душе благодарили Бога, что их миновал этот ужас. Обсуждений трагедии Санников я не помню. Тяжело это было. И не принято", — уточняет Александр Григорьевич Смирнов.
Галина Михайловна Исаева рассказывает, как вспоминали свое родное сожженное Андрюково ее свекровь Ефросинья Бойченкова, которая спаслась от смерти только потому, что ее угнали на работу в Литву, и ее односельчанка Евдокия Савченкова. "Соберутся они с тетей Дусей и голóсят в голос, как по покойникам принято. Разговорятся, вспомнят, а потом как схватятся, обнимутся, плачут, и слезы у них катятся...". "Мама не смотрела военные фильмы. Никогда. Начинается военное кино — в доме выключают телевизор, — вторит ей Людмила, дочь Антонины Ниловны Бородули.
Со своей невысказанной болью приходили люди к обелискам. Кого могли, похоронили близкие. У кого близких не осталось — прямо в остовах сожженных домов в братских могилах похоронили партизаны. Потом пришла Красная Армия, и теперь уже председатели сельсоветов хоронили оставшихся непогребенными. Над могилами невинно убиенных ставили первые обелиски — простые деревянные пирамидки, и возвращались к своей жизни: кто — идти в бой, кто — пахать землю.
После войны деревянные обелиски заменили на бетонные. Андрюкову, которое было ближе к наезженной дороге, повезло больше. В 1968 году там поставили бетонную стелу, посадили вокруг ели и березы. При Советской власти за памятниками ухаживали местные колхозы. Приходили помянуть погибших родня и соседи — плели из лапника венки, делали самодельные бумажные цветы, расстилали скатерти на сорок человек, раздавали детям, как было принято на поминках, пряники и конфеты. И себе наливали по сто граммов.
А потом люди умерли, колхозы развалились. Некому стало ухаживать за обелисками. Антонина Ниловна признавалась в интервью: ей было очень обидно, что десятилетиями никто, кроме родных и соседей, не вспоминал об Андрюкове.
Так продолжалось, пока ее не разыскала Ирина Михайловна Кузьмина: "Антонина Ниловна, мы беремся за это дело. Может, обратят внимание на 360 невинно убиенных?" "Не надо, — ответила ей тогда Антонина Ниловна. — Семьдесят лет никто не думал и не знал про это место. И теперь не вспомнят". "Нет, — сказала Ирина Михайловна. — Больше так не будет".
Ирина Михайловна Кузьмина, учитель истории лицея № 10 в Великих Луках с 1991 по 2012 год.
Следующая публикация
Комментарии 13