Предыдущая публикация
— Ах ты, Боже ж ты мой, да откуда ж ты свалился на мою-то голову.
Вот несчастье- то какое. И как ты совсем не замёрз в этой рубашонке своей!
Ангел, ёлы-палы…
Василич обнимал своими огромными ручищами маленькое, почти безжизненное тельце, пытался спрятать его под тулупом, но обмякшие крылья не помещались и Василич, боясь их сломать, схватил в охапку замерзающего Ангела и со всех ног побежал домой.
- В нашей-то глуши – и Ангел! Кого спасать-то надумал?! Нету туточки никого уже. Кто спился, кто уехал, пара человек всего и осталась, да и те доживают, как могут. Спасать надумал он… Когда в храме-то у нас кто был? И креститься не знают как...
А можа ты к Петровне летел? Она баба хорошая, добрая, в Бога верит, всем помогает, старая только ужо. Дети выросли, далёка уехали, на север куда-то. А она всё варежки да носки им вяжет, да на почту носит. Нинка, почтальонша, уж не говорит ей, что варежки ейные обратно прилетают, она их старикам потом в интернат относит, а то расстроится Петровна, только этим и живёт ведь...
— Ой, Василич, а ты шо за гуся тащишь? Где взял-то?!
Спросила стоящая у магазина Клуха, баба злобная и вредная.
- Ну всё, началось… — пробормотал Василич, а вслух крикнул
– Где взял – там нет!
- Слушай, а можа ты к Николаю? — продолжал разговор со своей находкой Василич.
- Он мужик молодой ещё, только на пенсию вышел. Трактор у ево, кому картоху, кому сено – все к нему. И машина у ево есть, старая, но есть. Если вдруг ко врачу кому, или из магазина что привезти – тоже всё он, хорошо, правда, если трезвый, а то можа и на неделю пропасть.
Василич торопился и всё перебирал оставшееся население небольшой вымирающей деревушки, затерявшейся в непроходимых сугробах.
— Ну вот и дома, хорошо, натопил с утра, сейчас согрею тебя. Давай-ка, залезай на печку, вот те фуфайка, чтоб не обжёгся, а я чаю с малиной заварю. Ты как, чай уважаешь? А то можа вы Ангелы, святым духом питаетесь? У нас святым духом жив не будешь, я бы тебе самогону бахнул, хорошего, ядрёного, на меду, но вдруг не выдюжишь, хилый ты какой-то. Во, давай пей чай лучше…
Василич, как маленького, ложечкой поил крылатое существо малиновым чаем, и всё что-то рассказывал и рассказывал ему из нехитрой своей деревенской жизни… Ангел прижался к нему, обнял крыльями, затих, слушал, потом неслышно вздохнул и уснул…
Василич бережно перенес невесомое тельце обратно на печку, уложил, подоткнул ватником, чтобы во сне на пол не скатился.
— Спи, спи… умаялся, родимый… утро вечера мудреней… и я спать пойду.
И сам, кряхтя и охая, старчески поскрипывая, улёгся на большую высокую кровать, и всё удивленно вздыхал:
— Ангел, ёлы-палы… ну ты ж подумай!
Ночью ему снились удивительные, яркие, светлые сны.
Он видел свою бабку в платочке её любимом, с которой они прожили полсотни лет, она улыбалась ему и махала рукой. Видел Ивана, с которым прошел всю войну, вместе вернулся в родную деревню и так по-глупому поссорился незадолго до его смерти... Иван протягивал ему самокрутку и смеялся. Видел своих детей маленькими, деревню свою, в которой прожил всю жизнь, ещё живую, шумную…
… Проснулся Василич рано. На душе было легко и светло. Встал, дошёл до печки. Там никого не было. Только белое пёрышко зацепилось за задвижку. Вздохнул.
— Эээ-х…
Бережно взял перо в руки, прижал к себе. Постоял немного, улыбнулся. Потом тихонько подошёл к углу, где стояли бабкины иконы, неумело перекрестился,
— Ты это, Бог, сли ты и правда есть… спасибо тебе... за всё спасибо… и прости ты меня, если сможешь, дурака старого.
© Оля Горячева.
Следующая публикация
ПРАВОСЛАВНЫЙ КАЛЕНДАРЬ
Комментарии 1