Предыдущая публикация
ВСТАВАЙ И БЕГИ!
– Вставай и беги, иначе кости твои здесь и сгниют! – мать склонила над Иваном седую голову и протянула к нему прозрачные руки, будто хотела разбудить, но бесплотная тень не могла ничего сделать.
– Вставай и беги, иначе кости твои здесь и сгниют! – голос, повторявший фразу, становился все громче, пока не перешел в крик. Лицо матери исказила гримаса ужаса и боли, рот открывался все шире, словно желая поглотить мужчину. Призрак потемнел и стал похож на сгущающиеся тучи грозового неба, готового вот-вот пролиться пронзительным ливнем. Иван Былов, младший лейтенант Красной армии, проснулся в холодном поту, открыл глаза. Он лежал, положив под голову китель в грязном окопе. После нескольких бессонных ночей под артиллерийским обстрелом он то и дело проваливался в тяжелое забытье, но кошмар пришел впервые за долгие годы.
Иван огляделся, кто-то из товарищей беспокойно спал, вздрагивая от каждого шороха, иные смотрели стеклянными взорами вдаль в ожидании новой атаки врага. Ночную тишину нарушало лишь стрекотание сверчков в траве.
От привидевшегося кошмара Иван весь взмок, при том, что тело дрожало, как от холода, в горле пересохло.
– Надо бежать, иначе быть беде! – Иван судорожно натянул грязный китель и схватил автомат в руки. Куда и зачем ему надо бежать, он не ведал.
Впервые видения пришли к нему после смерти матери, Авдотьи Прокофьевны, которая покинула бренный мир в голодные 1930е годы – он тогда был еще совсем мальчишкой. Уходила тяжело, болела, мучилась: ноги распухли, щеки ввалились, на сером полотне лица лишь глаза еще будто оставались живыми и следили за суетящимися вокруг кровати родными, словно пытаясь запечатлеть как можно больше. Волосы совсем побелели, хотя матери не было и сорока. Звала сына, хотела побыть с ним, прощения просила за скорый уход – очень его любила.
– Ты, – говорила, – сынок, прости меня. Бог зовет к себе, чувствую, что недолго еще осталось. Холодно мне очень. Но ты не плачь, я буду сверху за тобой наблюдать, от беды беречь.
– Мама, почему бог забирает тебя? Ты нужна мне, пожалуйста, не бросай меня, – плакал мальчик. Мольбы были напрасны. Матери не стало. Но, как и обещала на смертном одре, стала она являться к нему во сне: то успокоит, когда на душе тяжело, то совет даст: образный непонятный – поди угадай; а то и просто поглядит с нежностью и вздохнет тяжело. Никому об этом Иван не рассказывал, боялся, что сочтут сумасшедшим.
Лишь с другом Петькой Вороновым поделился тайной, да и то случайно. Жара в то лето тогда стояла адская, дождей не было больше месяца. Природа молила о пощаде. Леса горели, животные и растения гибли в огне, люди пытались спасти остатки урожая и хоть что-то запасти на зиму. Ваня с Петей отправились в лес по грибы, да ягоды – подсобить старшим. После целого дня тщетных поисков друзья присели отдохнуть под сосной, да там и уснули.
– Вставай и беги, пятки тлеют! Вставай и беги, пятки тлеют! – кричала мать в лицо Ивану, он мотал головой, не в силах проснуться. Мать пугала его: лицо ее некрасиво исказилось в гримасе, а беззубый рот выплевывал в лицо мальчику одну и ту же фразу. Иван закашлялся и проснулся. Лес вокруг заволакивал едкий дым разгорающегося пожара.
– Лес горит! – Он стал тормошить Петьку, - вставай, вставай, уходить надо.
Петр сонно выматерился, попытался отмахнуться, но получив звонкую оплеуху, вскочил на ноги.
– Лес горит, бежим! – Иван тянул его за рукав. Друзья ринулись прочь, добежали до русла обмельчавшего ручья и радостно плюхнулись животами в склизкую жижу. Кое-как перебрались через него, бежали до тех пор, пока запах гари не перестал щекотать ноздри, а на горизонте не показались знакомые очертания деревни. Отдышались и поняли, что забыли корзины.
– Отец меня убьет, – пробормотал Петька.
– Хорошо, что живыми остались. Спасибо, мама, разбудила, – Иван посмотрел вверх, туда, откуда по его представлению наблюдала за ним мать.
– Твоя же мать померла уже лет пять как?
– Мама меня оберегает, мой ангел-хранитель, – Иван рассказал другу о видении. Петька, конечно, не поверил.
***
В возрасте девятнадцати лет записался Иван, как и многие парни из деревни, в ряды Красной Армии.
В 1941 году в составе одного из десантных батальонов попал Иван под Ленинград. Советские войска отступали по всему фронту. Почти в полном окружении под непрекращающимися артиллерийскими обстрелами противника советские солдаты яростно сражались за каждый метр захваченного плацдарма, пытаясь удержать позиции и не дать немецким частям соединиться с союзниками – финнами, находившимися к этому моменту на северном берегу реки Свирь.
Сдерживать давление противника становилось с каждым днем все труднее, но будто сама природа создала очень удобное для обороны укрытие – гряду вдоль берега Свири. Истощенные бойцы не сдавались и с надеждой ждали подкрепление.
Командир батальона метался между огневыми точками, подбадривая бойцов: то приказывал одной роте броском занять боевой рубеж, другой — поддержать огнем, усилить фланг или держаться вместе. Строчил приказами, как из пулемета, не давая солдатам впасть в уныние. Но ситуация ухудшалась, попытки направить гонцов за подкреплением уже несколько раз заканчивались неудачей.
– Мы не можем потерять эту высоту, она будет нужна при контратаке. Таков приказ, держим всеми силами, без боя не сдаем, - командир вытер с лица землю, губы его дрожали от напряжения.
– Но мы окружены, отступать некуда, немцы прут и прут, а с другой стороны финны. Ни один из гонцов не добрался даже до реки. Вдруг в штабе вообще забыли про нас, и никто не придет? – этот вопрос мучил всех.
– Надо бежать, иначе быть беде! – непослушными пальцами Иван открутил крышку с фляги и попытался выдавить оттуда глоток драгоценной влаги, задубевшей от ночного заморозка. Огляделся в поисках Петьки Воронова, в этот раз судьбой выпало им воевать в одном отряде. Прислушался.
К ночным шорохам добавился новый звук, похожий на тонкий свист, он приближался.
– Снаряд, – догадался Иван, бросился на землю и пополз. Громкий взрыв разорвал тишину где-то совсем рядом. Ивана обдало жаром взрывной волны, он сжался, закашлялся. Послышались крики товарищей. Иван, наконец, нашел Петьку и подполз к нему.
– Живой?
– Да вроде, оглушило слегка, в ушах так и стоит звон, будто в колокола бьют.
– Не время еще по нам в колокола бить, уходить надо, мать зовет. Бежать, говорит, пора.
– Да куда бежать-то? Фрицы, вон, со всех сторон. Дождемся наших, авось и прорвемся тогда.
– Не придут они, уже столько дней прошло, не добрались до них гонцы, надо снова пытаться к реке выйти, реку перейдем, а там и до наших частей рукой подать. Доберемся – спасем ребят, а ежли нет, то все тут сгнием в окопах.
– Вань, вода ледяная, все-таки октябрь, это тебе не май месяц, чтобы купаться. Да и река вся простреливается насквозь, мы там как на ладони будем. Если другие не прошли, то и мы не пройдем.
– Я матери верю, она без нужды не приходит. А если явилась, то значит уходить надо, коли сразу не подстрелят, авось дорогу покажет. Понимаешь, она после того пожара только раз явилась, когда совсем худо было – от плена спасла год назад.
Мы возвращались после финской кампании, февраль был. Ох и суровая выдалась тогда зима, сугробы в человеческий рост. Снегоступы скрипели от натуги, сапоги были насквозь мокрые. Мы все буквально жили слухами о скором окончании войны с Финляндией и отчаянно рвались домой. И, вот, последний марш-бросок, дальше граница и родная наша советская земля. Вдруг небо резко потемнело, и налетела такая пурга, что ни зги не видать. Мы закрывались от ветра и снега, кутались и жались друг к другу.
Видимость почти нулевая. Вдруг в потоке снега я отчетливо увидел лицо матери, белое от ужаса, с развевающимися на ветру седыми волосами и черными пустыми глазницами. Она открывала рот в беззвучном крике и вытягивала вперед руки, словно пытаясь преградить дорогу. Я даже на секунду подумал, что уснул от усталости или умер уже. До этого я ни разу не видел ее так явно, не во сне. Она выла вместе с ветром – страшно было до мурашек. И как только мать растворилась в снежном потоке, я вдруг почувствовал, что крепление на одной из лыж лопнуло, нога соскочила и моментально по колено утонула в сугробе, еле вытащил. Упал на спину, схватил лыжу и увидел, что крепление лопнуло надвое.
– Матвей Игнатьич! – передо мной возникло красное от мороза лицо комвзвода.
– Что стряслось, Былов?
– Крепление лопнуло, дальше не смогу идти. Разрешите починиться и догнать отряд позднее.
– А дорогу-то сам найдешь? Смотри, какая метель, всю лыжню заметет.
– Авось, не потеряюсь, идти без лыжи точно не смогу.
– Ладно, чинись и догоняй. Постарайся не помереть тут.
Не знаю, сколько времени прошло, пока я, распластавшись на снегу, кое-как закрепил лыжу так, чтобы продолжить путь. Пурга стала стихать, а потом и вовсе прекратилась. Я все думал о матери с развевающимися белыми волосами: привиделось или предупредить хотела о чем-то? Бросился догонять отряд.
Едва добрался до ближайшего невысокого занесенного снегом холма, как вдруг услышал голоса. Сначала обрадовался, что наши, но потом понял, что так быстро догнать бы их точно не смог. Прислушался. Речь явно не русская. Я из-за холма того тихонько выглянул и обомлел, товарищи мои стояли с поднятыми вверх руками, безоружные, а вокруг них суетились финны, связывая руки веревками и привязывая по очереди к тяжелым саням-волокушам. Отряд попал в засаду.
– Буду от беды всякой беречь, – резанули по ушам предсмертные слова мамы, и снова лицо ее перед глазами встало. Все мои товарищи в тот день в плен попали, что с ними сталось, не знаю. Понимаешь, мать просто так не приходит!
– Надо еще раз попытаться передать донесение. Есть добровольцы? – воспоминания Ивана прервал громкий шепот командира, который, помусолив потрескавшимися губами грязный карандаш, что-то писал на клочке бумаги. Потом он плотно запаковал листок в непромокаемый конверт. – Идти придется вброд по реке, это единственный путь. Если переправу осилите, там и до штаба наших частей рукой подать, и пули с этого берега уже не достанут.
Повисла пауза. Где-то очень близко разорвался очередной снаряд, в окоп посыпались комья земли, все пригнулись.
– Вставай и беги, иначе кости твои тут и сгниют! – Иван открыл глаза и увидел, как мать наклоняется к нему и протягивает в окоп руку.
– Уходи отсюда, иначе могилу твою здесь не найдут никогда. – Лицо ее было черным от земли и копоти, платок рваной грязной тряпкой трепетал на ветру. Иван потянул к ней руку.
– Мама, ты…
– Вставай и беги, – повторила мать и растворилась.
– Я пойду, – Иван опомнился от видения и понял, что произнес это вслух. Вздрогнул своих слов, но отступать было некуда.
– И я, – Петька положил руку ему на плечо. Всего набралось пятеро добровольцев.
То ползком, то короткими перебежками стали они спускаться к реке. Снаряды грохотали вокруг и вырвали из земли целые куски. Солдаты жались к траве, словно пытаясь раствориться в ней, стать незаметными, боялись оглянуться, сделать лишнее движение.
Добрались до реки и поползли вдоль нее в поисках брода.
Иван буквально нутром чувствовал, насколько дико он устал. Уткнулся на мгновение лицом в сгнившие от дождя листья и сделал глубокий вдох, чтобы собраться с силами. Следом за ним сопели Петька и Серега из Лодейного поля, замыкали их небольшой отряд братья Ильдар и Равиль, которых непонятно, каким образом занесло сюда из далекого Татарстана.
В нескольких метрах впереди Иван увидел уродливый остов деревянной рыбацкой лодки с дырами от пуль и вырванными из кормы досками. Он повернулся к товарищам и показал знаками, мол: «Давайте туда». Прижавшись друг к другу, примостились они под лодку, брода нигде не было видно. Мысль о том, что нужно войти в ледяную воду, приводила всех в ужас, который с каждой минутой не только не пропадал, но давил все сильнее.
– Течение слишком сильное, даже льда нет, – прошептал Серега.
– Возможно, брод ниже, он где-то точно должен быть, – Иван отчаянно вглядывался в берег реки, – ну где же ты, мама, дай хоть какой-нибудь знак!
Поползли дальше. Наконец, кода сквозь толщу воды стали отчетливо проступать очертания каменистого дна, решили рискнуть. Опираясь на подобранные тут же на берегу коряги, ступили в ледяную воду. Ноги немели от холода, Иван почти не чувствовал их. Они еле передвигались то по щиколотку, то по колено в ледяной воде, борясь с течением. За спиной грохотала артиллерийская дуэль. Серега вдруг вскрикнул и зашатался, как пьяный, течение потянуло его в сторону. Рядом по воде расплылось пятно крови.
– Серегу подстрелили! Ловите его, хватайте за руки! – Иван и Петька пытались дотянуться до товарища, звали его по имени. Ильдар и Равиль упирались палками в дно, чтобы отряд не снесло течением. Наконец, Ивану удалось схватить Сергея за руку и подтащить к себе, но тело было слишком тяжелым.
– Я не чувствую своих ног. Я больше не могу, – закричал вдруг Равиль.
– Надо, брат! Я с тобой! – Ильдар изо всех сил ударил его по щеке, приводя в чувство.
– Он слишком тяжелый, мне не удержать, – Иван чувствовал, что сознание вот-вот покинет его. На секунду закрыл глаза и представил, свое тело пляшущим в водах бурной реки. Так хотелось отдаться ей, бросить эту бессмысленную борьбу со смертью и холодом.
– Нельзя спать. Очнись! – Мать снова возникла перед ним, она стояла совсем рядом в воде, но в отличие от них не по пояс, а по колено, она попятилась назад, будто показывая путь.
Иван очнулся.
– Давай, помогу, - Петька подхватил Серегу за вторую руку.
– Брод правее, мы сбились с пути, – Иван шагнул в сторону, где видел мать. Вода отступила.
Наконец, им удалось выбраться на берег. Дрожа от холода, склонились они над телом Сергея.
– Он не дышит, пульс не могу нащупать.
– Мы не можем его тут оставить.
– Нельзя останавливаться, замерзнем. Мы сами еле стоим на ногах, нам нужно идти дальше, – решение оставить погибшего друга давалось трудно, они еще какое-то время спорили, трясли его, пытались хлопать по щекам и растирать конечности, дышали в лицо в попытке согреть его своими посиневшими губами и вернуть к жизни – все было бесполезно. Тело Сергея пришлось оставить на берегу реки.
К концу дня солдатам удалось добраться до штаба советских войск.
– У меня донесение для командира части, – стуча зубами, пробормотал Иван. Остальные грелись вокруг небольшой пеки-буржуйки и отхлебывали маленькими глотками чай из железных кружек. Командир повертел в руках мятый конверт и развернул листок. Лицо его сначала напряглось в попытке разобрать написанное, потом побледнело и застыло скорбной маской. Он тяжело вздохнул и отложил листок в сторону.
– Что там, когда выступаем? Вы же не бросите их?
– Не будет подмоги.
– Как не будет? – Иван даже смог привстать с табурета, хотя ноги до сих пор были, как чужие. Командир части протянул ему записку. После краткого описания ситуации с указанием координат расположения батальона неровными буквами было выведено: «Огонь на себя».
Иван закрыл лицо руками. Все оставшиеся в окопах товарищи в тот день погибли под перекрестным огнем советской и вражеской артиллерии. Стратегическая высота была отбита.
***
После этого случая Иван попал в больницу – переохлаждение и шок от того, насколько страшную весть он принес, привели к затяжной пневмонии и сильнейшим головным болям. Когда пришел в себя, отпросился на денек съездить в родной поселок возложить цветы на могилу матери. Еле нашел место, расчистил вокруг. Долго сидел на мерзлой земле рассказывал про свою жизнь, будто мама могла слышать его.
Той ночью во сне мать снова пришла, умоляла оставить военную службу.
– Мама, да как ты не понимаешь, не могу я, это мой долг! Да и кто меня отпустит? – спорил с ней Иван. Проснулся совершенно разбитым с тягостным чувством тоски и безнадежности. Вернулся в госпиталь, а потом и на фронт.
И с тех пор не оставляло Ивана мучительно чувство вины за то, что, видно, сильно обидел он мать отказом. Долгими, часто бессонными ночами мысленно просил Иван прощения у матери, что подвел ее, не щадит себя и не бережет свою жизнь. Стал говорить сам с собой, иногда вслух, все надеялся, что мать даст о себе знать. Но ответа не было.
Сослуживцы начали поговаривать, дескать, от контузии рассудок помутился у парня. Сторонились его, но Ивану не было до них дела.
В июне 1943 года во время отступления отряд попал под минометный обстрел, и один из осколков угодил Ивану в позвоночник. Парализовало обе ноги.
– Вот и пришел мой конец, – Иван лежал навзничь на земле, не в состоянии пошевелиться. Боли не чувствовал, просто все вокруг казалось далеким и глухим. Он представил, как поднимается над своим телом все выше и выше туда, где ждет его с распростертыми объятиями мама.
– Мама…
– Я здесь, сыночка, родненький. Не сдавайся! Ползи, у тебя есть руки. Ты сможешь! Не время тебе умирать! – мать лежала рядом, как в детстве, когда ему снились страшные сны.
– Мама, как же я по тебе соскучился! – Иван протянул к ней руку. Сейчас мама выглядела молодой, щемяще красивой и беззащитной с добрыми грустными глазами. Как же он хотел еще хоть раз обнять ее! Лицо мамы было совсем близко к его лицу, прозрачная рука гладила слипшиеся грязные пряди волос.
– Я не могу, мама, я не чувствую ног.
– У тебя есть руки. Не можешь встать, ползи! Не время тебе умирать.
Превозмогая боль, почти трое суток полз Иван по лесу. По пути наткнулся на отряд партизан, которые помогли перебинтовать раны – это спасло ему жизнь. Когда он, наконец, встретился с частями советских войск, то был отправлен в госпиталь. Осколок из позвоночника вытащили и впоследствии он снова смог ходить, но после этого случая был комиссован в тыл.
По возвращении на гражданскую службу Иван поставил на могилке матери новую ограду и красивый памятник. Каждый день он неустанно благодарил ее за то, что сберегла его в самые страшные моменты жизни, но мать к нему больше не являлась.
Автор: Светлана Хрущева
Следующая публикация
Комментарии 4