Предыдущая публикация
После родительского собрания
***
Соня шла домой и плакала. Рыдала просто! Хорошо, что темно на улице и встречных людей немного, а то бы решили, что у неё все умерли: так безутешно она выглядела.
Шла она из школы после родительского собрания, Соня – родительница. Старший сын Лёвка учится во втором классе элитной гимназии. Не Гарвард, конечно, но учителя вполне могли бы быть гарвардской профессурой. Надменные и неприступные, несут они светоч истины, высоко подняв головы и презирая суетность мира, что вокруг и вне.
Собраний Соня боится уже второй год. Поступил Лёвка туда легко. Особой подготовки не понадобилось. На собеседовании он показал себя с лучшей стороны. Разумно и правильно отвечал на вопросы, которые ему задавали. Быстро считал в уме. Был неробок и не растерян.
Но уже во втором полугодии первого класса учительница стала говорить, что сын Сонин возбудим и «момент внимания у него мизерный». А потому стоит подумать о том, чтобы перевести его в класс коррекции. Соня решила, что ребёнок у неё дебильный или с какими-то патологиями, если из тридцати двух учеников класса только он становится предметом длительных обсуждений на каждом собрании. Соне начало казаться, что родители, сидевшие вокруг, смотрят на неё с сочувствием и осуждением одновременно. И стыдно было – нестерпимо. И жаль… себя. А не Лёвку.
На него Соня злилась. И не один раз ловила себя на том, что, когда кричала на сына, хотелось его ударить. Да так, чтобы заплакал, просил прощения. А он стоял перед нею с опущенной головой, и уши его оттопыренные были красными на просвет. Стоял и молчал. А когда Соня почти визжала, требуя, чтобы он хоть что-то ответил, поднимал на неё глаза, в которых было такое сострадание, что Соне становилось стыдно оттого, что она сейчас глупее маленького сына.
- Мамочка. Не надо. Не кричи. Я больше не буду тебя расстраивать. Я стараться буду. И Серёжку Измайлова больше бить не буду на перемене, пусть он хоть что про тебя и папу говорит…
И снова опускал голову. И опять молчал, как Соня ни пыталась узнать, что же такого Серёжка Измайлов говорил про неё и их папу, что Лёвка бил его две перемены подряд, о чём Соня узнала от учительницы, положившей конец « изуверскому избиению».
Шла Соня домой, и слёзы высыхали по мере того, как она утверждалась в решении, что сегодня Лёвку она выпорет, за то, что… А за всё! За то унижение, которое она переживает из-за него на каждом собрании, за то, что бессильной и ничего не понимающей чувствует себя. А она не старая ещё. И умная, образованная: университет за плечами и два языка свободно, без словаря.
Поднялась к себе на четвёртый этаж. И с каждой ступенькой принятое решение крепло. Долго от волнения не могла попасть ключом в замочную скважину. Наконец открыла. А в прихожей Алиса стоит, младшая. Ей в будущем году в ту же гимназию, где Лёвка так неудачно пытается учиться и жить.
Дочь сразу всё поняла. Подошла к матери, обняла её за ноги, уткнулась в мамины ноги и бубнит:
- Мамочка, моя хорошая! Не ругай Лёву, не надо. Ему ведь нелегко. Он старается, но пока ещё не может. Но я сама с ним поговорю потом… А сейчас он на кухне тебе бутерброды намазывает. Маслом и вареньем. Он боится, что ты опять расстроилась. Думаю, уходить ему из гимназии нужно, чтобы семью сохранить.
Соня села на корточки перед дочерью. Глянула в глаза её огромные и такие взрослые сейчас, и – как заревёт. Да сильно так, с новой силой, как, казалось, никогда в жизни не плакала, потому что стыдно так ей ещё не было. А Алиса матери слезы со щёк ладошками вытирает и сама плачет.
Тут и «намазывальщик» осторожненько из-за угла выглянул, посмотрел на своих плачущих женщин, подумал, вздохнул. Подошёл. Тоже на корточки присел. Обнял. Сразу обеих. И тоже – заплакал…
Олег Букач
Следующая публикация
Комментарии 31