Предыдущая публикация
#сторонниеавторы #владимирфадеев #миркнигисловапоэзии
Со страницы Владимира Фадеева.
ПОЭТ ТРАГИЧЕСКОГО СОЗНАНИЯ
14 ИЮЛЯ 1961 года родился Игорь МЕЛАМЕД, русский поэт. В 1981 году окончил филологический факультет Черновицкого университета, в 1986 году – Литературный институт имени Горького. Активно публиковался в журналах «Новый мир», «Октябрь», «Арион», «Континент», в «Литературной газете» и альманахах. Автор книг: «Бессонница», «В чёрном раю» и «Воздаяние» (Горьковская премия). Переводил У. Вордсворта, Д. Донна, С. Кольриджа, Э. По). Основные критические работы: «Отравленный источник», «Совершенство и самовыражение», «Поэт и Чернь». В 2014 году вышел отдельный сборник эссе «О поэзии и поэтах». Наиболее полное издание стихов и переводов Игоря Меламеда – посмертное «Альфа серафима». Редактор отдела критики журнала «Юность», научный сотрудник в музее Б. Пастернака.
Меламед – поэт традиционный. Его эстетическая позиция восходит к Серебряному веку, поэтому была крайне неудобной для современников: огромное поле современной поэзии, на первый взгляд, не существовало для него вовсе.
После тяжелой травмы позвоночника в 1999 г. тяжело болел, практически не выходил из дома, только в экстренных случаях: в больницу или в церковь, поэтому постоянный, перекрывающий все другие, образ в поэзии Игоря – боль: «Наступает мутный вечер,/а за ним — ночная тьма./Ад, наверное, не вечен./ Лишь бы не сойти с ума./ Ибо в это время суток/ боль струится через край./ Боже, попадут ли в рай/ потерявшие рассудок?..»
Полтора десятилетия непрерывной муки, борьбы с болезнью и угасающей
надежды на выздоровление. Поэта не стало в 2014, ему было 52.
Я неожиданно пойму:
какая ночь бы ни нависла –
никто, свою лелея тьму,
не просветляется до смысла.
Никто, в себе лелея мрак,
не прозревает своевольно.
И не бессмыслен мир, но так
бывает тяжело и больно...
Так холодна моя рука
поверх чужого одеяла.
Так бесконечно далека
моя любовь от идеала…
И всё ж мне чудится порой
какой-то смутный шорох рядом,
как будто кто-то надо мной
склонился с предпоследним взглядом.
И как бы я ни пал на дно
жестокого миропорядка –
я верю вновь, что всё равно
мне суждена его оглядка,
что всех нас ждёт его ответ,
быть может, и невыразимый,
что нас зальёт какой-то свет,
быть может, и невыносимый.
О, как я счастлив осознать,
что я ещё люблю и плачу,
что в этом мире благодать
я не меняю на удачу.
И задыхаюсь, и молю,
и трепещу перед расплатой.
И называю жизнь мою
то лучезарной, то проклятой.
В блистанье солнечного дня,
в сиянье лунного разлива
он только смотрит на меня
то потрясённо, то брезгливо.
ххх
И облик твой, и нежный голос твой,
и всё, чего с волнением и страхом
касался я, давно уж стало прахом
в бесчеловечной урне гробовой.
Но если вдруг когда-нибудь опять
в ином краю, в пространстве неизвестном
мы возродимся в образе телесном –
как прежде я смогу тебя обнять?..
Ххх
В ненадежных и временных гнездах
и тела обитают, и души.
Но Спаситель приходит, как воздух,
посреди мирового удушья.
Посреди мирового мороза,
в безысходных глубинах страданья,
раскрывается сердце, как роза,
от Его дорогого дыханья.
Все оплачено было сторицей
и искуплено страшною кровью,
чтобы ты бесприютною птицей
возвратился под вечную кровлю.
Ххх
Глядишь с икон, со снежных смотришь туч,
даруя жизнь, над смертью торжествуя.
Но вновь и вновь — «Оставь меня, не мучь!» –
Тебе в ночном отчаянье шепчу я.
Прости за то, что я на эту роль
не подхожу, что не готов терпеть я, –
Ты сам страдал и что такое боль
не позабыл за два тысячелетья.
Прости за то, что в сердце пустота,
за то, что я, как малодушный воин,
хочу бежать от своего креста,
Твоей пречистой жертвы недостоин.
Ххх
Может быть, оттого не должны
умирать мы по собственной воле,
чтоб на тех не осталось вины,
кто не смог защитить нас от боли.
Может быть, оттого и должны
мы забыть об отравленных чашах,
чтобы меньше осталось вины
на невольных мучителях наших.
И должно быть, затем не вольны
мы покинуть земную обитель,
чтобы меньше осталось вины
и на тех, кто нас гнал и обидел…
Следующая публикация
Нет комментариев