КАЗУС ВАРДЫ, часть 1 (16+)
Жанры: социальная фантастика, альтернативная история
Бедный паренёк из Эллады, Маврикий Вардас, был слабо приспособлен к жизни в родной стране, где действовал один закон: право сильного. Всю жизнь он мечтал уехать в Эквиций — самое богатое и могущественное государство на земле, построенное на принципе абсолютной справедливости. Его мечта сбылась. Там всё так, как он себе представлял, но есть нюансы...
Читайте первую часть моей новой истории "Казус Варды".
Кому пойдёт имя "Маврикий"? Чёрному от солнца пахарю или лесному схимнику, чей звериный дух за давностью стал запахом увядших роз. О чем думала Хлоя Вардас, когда давала это имя своему младенцу? Её мальчик родился светлокожим, голубоглазым, с курчавыми светлыми волосами. Такими были его древние предки, не смешавшие свою кровь с южными варварами. Таких почти не осталось среди современных эллинов, не отличимых от осман. Среди чёрных голов афинян его светло-золотистые кудри видно было издалека — белая овца в чёрном стаде. Овца с постыдной тайной, предатель в голодной, но гордой Элладе.
Его друзья в годовщину Фермопил и в День Освобождения рисовали синие кресты на щеках и лили вино под ноги пластмассовой Паллады. Они чертили на фанере плакаты и горланили у посольства Республики Эквиций, виновной во всех эллинских бедах, а Маврикий тайком выводил в тетрадке: Мауриций Варда. Это имя звучало иначе, в нём бился на ветру тугой пурпур с золотым орлом — Маврикий мечтал об Эквиции.
Этим утром желание стало особенно острым — его уволили. Начальник, хозяин мелкой конторки, клепавшей на коленке приложения для торговых точек, вместо последнего жалования выдал ему список выдуманных штрафов, на всю сумму. Выбор был невелик — идти домой с пустыми карманами целым или с переломанными рёбрами — карманы в любом случае останутся пусты. Маврикий выбрал первое.
Он шёл по разбитой дороге, мимо облупленных стен, сплошь заклеенных политическими плакатами и рекламой дешёвых гетер, мимо торговцев — крикливых, с подгнившими фруктами, и тихих, с бутылками самодельного узо за пазухой, мимо пекарен с дурманящим запахом горячих лепёшек, где руки сами тянется к хрустящему горячему боку, и лучше не доставать их из карманов.
По Патисиону текла людская река. Тысячи злых и весёлых эллинов шли к центру столицы. "Свобода или смерть!" — крикнул кто-то, и старый клич покатился по толпе в обе стороны. Эти слова что-то значили, когда Эллада была частью Османской империи, а какой смысл в этих словах теперь? Свободы — хоть топись в ней, в смерти тоже никто не ограничивает, а ничего про хорошую жизнь в этом кличе нет. Идёт толпа, заглушает криком бурчащие животы, которые могли быть полны, не отвернись от Эллады Эквиций.
Когда эллины восстали, Эквиций помог. Сильно напрягаться не пришлось: несколько легионов встали лагерем на османской границе во Фракии, и этого хватило, чтобы Константинопольский султан охладел к своей мятежной окраине. Не вмешайся Эквиций, османы утопили бы Элладу в крови, но Эллада получила свободу. Как женщина, избавившаяся от мужа-тирана, она уничтожила всё, что напоминало о прежней жизни, посрывала мечети с минаретами, и теперь гордилась быть единственной страной в мире, где нет ни мечетей, ни минаретов.
А Эквиций полностью потерял интерес к освобождённому народу. Освободил и не накормил. Как его было не возненавидеть? Да поделись Маврикий своими мечтами с окружающими земляками — его разорвут на части и пойдут спокойно дальше, пятная кровавыми подошвами асфальт. Все эти Яннисы, Йоргосы, Демисы вовсе не кровожадны — кровожадна толпа, а они, влившись в неё, оставили имена снаружи.
— Парень, пошли с нами! Врежем им! — ткнул его в плечо какой-то здоровяк. Маврикий не хотел никому вреза́ть, он хотел уехать.
В Эквиции — широкие проспекты и густые парки, там вежливые вигилы сдержанно улыбаются прохожим, а прохожие исполнены достоинства, потому что сыты и уверены в завтрашнем дне. Там по дорогам ездят роскошные автомобили, а не бродят толпы обезумевших бедняков. Там никто бы не выбросил на улицу человека, не выплатив жалованье, потому что в Эквиции закон и справедливость, а в Элладе только право сильного.
Бессильная ярость голубем билась в горле, Маврикий и сам отрастил бы крылья и улетел на запад. Прямо сейчас взмыл бы из этого смрада в свежий воздух и умчался, но не на чем, не растут, даже между лопаток не чешется.
* * *
Дома ждали мама и старший брат в инвалидной коляске. По виноватым глазам Маврикия они сразу всё поняли.
— Почему? — спросила мама.
— Просто не заплатил, насчитал штрафов ни за что.
Мама молча встала и ушла в свою спальню.
— Мам, а что я мог сделать? У него брат полицейский! — крикнул Маврикий в закрывшуюся дверь. Ответа не было.
— Опять без ужина, — вздохнул брат и взялся за ободы колёс.
— Маркос, это несправедливо!
— Хочешь справедливости? — брат зло качнул головой. — Давай по справедливости. В почтовом ящике я сегодня нашёл интересное письмо. Такая марка на конверте красивая — бордовая, с золотым орлом.
— Пурпурная... — поправил Маврикий, скрипнув пересохшим горлом.
— Да хоть фиолетовая. Значит братик сбежать от нас решил, бросить — выживайте, как хотите! Не, я тебя прекрасно понимаю, и сам бы сбежал, если б было чем...
— Ну всё же не так! Я не бросаю вас, я буду помогать! Каждый месяц буду присылать деньги. Больше, чем мог бы тут заработать!
— Ну да, конечно. Начнётся новая, сытая жизнь, ты и думать о нас забудешь. По справедливости, мне б это письмо порвать. Мать тебя родила, выкормила, вырастила, тряпки покупала, учёбу оплатила. И я, братик, тоже на тебя пахал, пока ноги не отнялись. Ты нам до смерти должен!
Маврикий хотел возразить, но брат угрожающее нахмурился, на крепких руках, сжимающих ободы, вздулись вены.
— Молчи! Если я письмо порву, тебе придётся снова писать своему хозяину в Эквиций — потратишься на пересылку, потеряешь время, а, может и работу — зачем ты ему, такой неорганизованный?
— Что ты хочешь?
Маврикий вдруг осознал, что очень хочет ударить брата, не просто ударить, а бить, колотить со всей дури, пока тот не потеряет сознание или даже умрёт. Лицо брата расплылось до узнаваемости, кровь стала водой, а сам Маркос Вардас — бездушным препятствием. Это нелепое существо с руками толщиной со свиной окорок и неуклюже вывернутыми ногами перегородил своей коляской выход в новую жизнь. Кулаки сжались сами, и брат это заметил.
— Выкинь из головы, — сказал он. — я даже без ног намного сильнее тебя. За письмо я хочу тысячу драхм. Я знаю, они у тебя есть.
— Откуда? — задохнулся Маврикий.
— Откуда есть или откуда я знаю? Вот тебе третий урок справедливости. Я нашёл твой тайник и исписанные бумажки. Подпись себе придумываешь, Мауриций Варда? — имя, о котором он мечтал, брат произнёс, будто на пурпурное знамя плюнул. — Тайник я нашёл, а деньги не взял: я не вор, не краду даже краденое. У нас с мамой краденое!
— Это моё, я откладывал на отъезд!
— Паршивое оправдание, братик. Выживаем мы вместе, и всё, что у нас есть — общее. Неси деньги, мы есть хотим.
— На что же я уеду?
— Укради, ограбь, убей — сделай то, что никогда не делал! Если хочешь уехать — придумаешь.
Совет брата оказался кстати. Со стыдом и ненавистью к самому себе Маврикий сделал то, что никогда не делал. Когда в салоне третьего, но невероятно роскошного для него класса стюардесса терпеливо показывала Маврикию, как застегнуть ремень, его брат Маркос открыл дверь кладовки, где хранились тёплые вещи. Вместо дорогой кожаной куртки к вешалке был прицеплен конверт. Там лежали четыреста драхм и короткая записка: "По справедливости. У нас всё общее". Маркос хмыкнул и выкатился в кухню. Он положил деньги на обеденный стол, а конверт с запиской покрутил в руках, поднёс к носу, даже на просвет глянул.
"Всё б тебе под горку..." — усмехнулся он и спрятал его под сиденье коляски — на память.
***
В огороженном углу зала прилёта аэропорта Аугусты сгрудились эллины. Они жались друг к другу, маскируя смущение за громкими разговорами и натянутым смехом. Несколько увешанных дутым золотом женщин с жадными чёрными глазами, пара десятков смуглых кучерявых мужчин в куртках из свиной кожи и туфлях с загнутыми носками и Маврикий Вардас — тоже в коже, тоже в ультрамодных для Афин туфлях, но светлокожий и белокурый. Чужой.
Он держался в сторонке, стыдливо пряча голубые глаза. Мимо проходили граждане Эквиция. Тихо шуршали их простые, свободные одежды. Свежие лица, неяркие цвета. Романы держались с привычной уверенностью, как держат себя люди никогда не знавшие бед, разговаривали негромко, как говорят, когда привык, что тебя слышат. Романский язык, открытый и стройный, музыкой звучал в ушах Маврикия, но его заглушали взрывы фальшивого хохота и бормочуще-шепелявый говор его земляков. Маврикию было стыдно, но не стоило беспокоиться — ни один взгляд не был обращён в их сторону. Глаза граждан Эквиция облетали эллинов по касательной, не желая задерживаться на вульгарных приезжих.
К барьеру подошёл служащий аэропорта в синей робе. Лицо его закрывала маска. На эллинском языке с сильным романским акцентом попросил приезжих выстроиться в очередь и проследовать за ним. Маврикий неслышно шевелил губами, повторяя про себя то, как по-особенному, свистяще и немного гортанно служащий произносит эллинские слова. Он не хотел ни с кем разговаривать, и встал в хвост потому, что за ним никого не будет, а первое место за служащим уже занял надутый тип с унизанными перстнями пальцами.
В свой черёд Маврикий вошёл в комнату досмотра, сдал анализы и образец ДНК, показал багаж. Строгие и высокомерные таможенники в респираторах к его вещам не прикасались. Он сам доставал каждую вещь из чемодана, разворачивал и показывал офицеру, стыдясь её убогости. Ему прокатали пальцы, считали радужку. Под камерами он прошёл вдоль прямой белой линии, нарисованной на полу, потом пробежал вдоль неё же.
В следующей комнате за простым пластиковым столом сидел чиновник, уже без маски. За его спиной на стене, выкрашенной в квинакридоновый пурпур, топорщил золочёные крылья орёл.
Нет комментариев