Старик и розы

Садовник знал, что есть на свете рай,
где, год за годом, в солнце и морозы,
уходит в небо розовый трамвай,
и зацветают огненные розы.
В своём саду, среди тенистых лип,
он слушал мир в многоголосье звуков.
А все смеялись - вот чудной старик!
Ему бы жить, да просто няньчить внуков.
Закат дома и улицы застлал...
Старик сплетал для чёрных галок сети.
"Своих детей Господь мне не послал.
Теперь цветы - мои родные дети".
В сторожке пахнет сырость и жасмин.
Спустилась ночь на землю осторожно.
Не спалось только розам у рябин -
им было очень страшно и тревожно ...
А к старику во сне явился Бог -
залез в окно и сел на подоконник:
"В моём раю есть огненный цветок.
Мне

Звёздный Мишка

Звёздный Мишка - семь жемчужин, семь горящих угольков; Звёздный Мишка ест на ужин звёздных рыб и мотыльков. В тёмном небе, в ясном небе Звёздный Мишка на виду, он один в бездонной неге, можно я к нему приду? Звёзды ближе, звёзды ярче, ночь чернее и длинней, рассыпает звёздный сварщик сотни искр и огней. Млечный путь, луна, кометы в вышине и в тишине, эти звёздные приметы говорят тебе и мне - всё доступно, всё возможно, надо только выбрать путь, и звезду поймать ладошкой, и желание шепнуть... ...Просыпаются фиалки, звёзды прячутся в рассвет, а желанные подарки то ли будут, то ли нет...

самое время...

топчется лето в прихожке пожухлых дат,
дымом шашлычным щедро летит в трубу.
смена событий,..точек координат...
вспомнить о море и "закатать губу".
хохлится вечер. морс перешёл в коньяк.
"ямбом" похныкать, скупо пустить слезу..
небо курлычит и у дождей аншлаг.
думы о вечном - дыркой в пустом тазу..
сколько их было, - бабьих багряных лет?
вечер облился охрой, - видать к теплу.
самое время нянчить клише примет,
сесть у кострища, да ворошить золу...

С котом вдвоём

Прохладный вечер за окном
Сидим с котом вдвоём и пьём
Вернее, кот не выпивает,
Но он молчит и понимает
И с ним чертовски хорошо!
Она ушла..Кот не ушёл.
Он не такой амбициозный!
Я если говорить серьёзно,
Куда идти? Здесь всё его..
И очень мало моего))
Да я и сам его слуга.
Она была к коту строга
И он был рад её уходу.
Я пью за грустную свободу,
За серый дождик за окном...
А кот поёт - Переживём..

Может позже...

Говоришь мне: «Моя тоска».
Говоришь: «Приходящий мой, не хочу тебя отпускать,
стань не домом мне, так тюрьмой».
Поцелуями пишешь: «Бог лучшей дать бы не смог жены…»
Бог бы дал мне, когда бы мог жизнь с подветренной стороны.
Дал бы боль мне свою и страх некрещёным жить на кресте.
А пока на семи ветрах стелет бес для меня постель.
Ты смеёшься: «Я к январю приживаю, а ты ко мне…»
Ты мне шепчешь: «Пускай сгорю! Это счастье – любить в огне».
Не рискуй!
Наша ночь – игра.
Кто поймёт, тот, считай, спасён.
Я ж сбегу от тебя с утра.
Просто сяду в такси, и всё!
Может, позже сойду с ума, стану рваться к тебе назад
и, в чужие входя дома, одиночеством жечь глаза,
привыкая, чт

Страна чудес

... За полосою горизонта,
Куда уходит солнце спать.
Чеширский кот идет без зонта,
Ему комфортно там гулять.
Там есть неведомые дали,
Седых туманов молоко.
Там нет разлуки и печали,
Душе и сердцу там легко.
Там постоянный праздник лета
И птицы райские поют.
Чешир, гуляет до рассвета
И звери разные живут.
И в той стране чудесных сказок,
Где создается волшебство.
Есть лес немыслимых загадок
И времени есть мастерство…

"МАТЬ-ГЕРОИНЯ"

"Да какая она мать-героиня?! Нарожала от кого ни попадя, а теперь награду ей?
Известие о том, что Зойке Карасёвой дадут медаль как многодетной матери, взбудоражило всю деревню. Громче всех возмущалась Зинаида Барсукова, дородная женщина, чьё слово имело авторитет среди местных кумушек...
- Да какая она мать-героиня?! - кричала Зинка бабам, собравшимся у остановки на краю деревни, куда трижды в неделю приезжала автолавка. - Нарожала от кого ни попадя, а теперь - награду ей? Слыхано ли дело: пять детей и ни одного мужа! А туда же - в героини!
Бабы кивали, скорее от нежелания ввязываться в дискуссию с Зинаидой, чем от согласия с ней. Зою в деревне зна

Бабкина свеча

Ворчали жёны: "Пьёшь - пойди к сычу!",
Топились печи, цвёл душистый донник -
А бабка ночью ставила свечу
На кухонный щелястый подоконник.
"В уборну топать - не хватат огня,
А лампу жечь - проснётся Ленка точно..."
Но я-то знала: это для меня,
Оторвы рыжей, шляйки полуночной,
Учащейся у пьяниц и собак,
Дворов, вокзалов, лавочек и печек,
( А в темноте всё видится не так,
Как нас учили прописи и речи ).
В грязи ботинки, дырка у плеча -
"Большая, чо!" - я топала с прогулки,
И каждый вечер бабкина свеча
Горела на окне в конце проулка.
И доходила - после "не проси,
Не верь, не бойся" - истина другая:
Что свечки догорают на Руси,
Дорогу для не-свечек освещая.
Я узнавал

Монолог уставшей женщины

Просто выдохлась. Все отстаньте!
И не лезьте мне в душу, люди.
У меня есть одно желанье –
Посидеть в тишине минуту.
Да, истерика. Я устала…
Буду злой, никому не легче.
Я на море хочу с бокалом
Хоть чего –нибудь, да покрепче.
Утешала всех по порядку.
Слёзы слева и сопли справа...
Быть хорошей для всех не сладко.
Я на отпуск имею право?
Отстегнула на время крылья
И засунула их за кресло…
Я теперь - мизантроп, простите.
И к добру взывать бесполезно!
Ну оставьте меня в покое!
Я налью в бокал валерьяны.
И устрою свиданье с морем –
Пачку соли насыплю в ванну…

Пятнадцатое лето!

Мечтала Юность ни о чем,
Витала в облаках.
Она любила отчий дом,
И речку в камышах.
А рядом летом пах букет,
Пьянил ее слегка.
И было ей пятнадцать лет,
И чудом - облака...
Потом уж Зрелость разовьет,
Тот розовый туман.
Мечты реальность разобьет,
Пройдя через обман,
И череду обид, потерь,
Через дожди тоски.
Стучали что в окно и дверь,
Сердце зажав в тиски,
Кольнет занозою: "не жди",
Вновь вспомнишь Юность ты.
Букетик, летние дожди,
И ни о чем мечты....

Уезжают люди из домов

Уезжают люди из домов.
Уезжают, чтобы не вернуться.
Позвенев ключами от замков,
Напоследок молча оглянутся
И окинут взглядом жизнь свою -
Ту, что здесь кипела и смеялась.
И увидят, что в былом краю
Ничего былого не осталось.
Уезжают люди налегке -
Жизнь не запакуешь в чемоданы.
Весь багаж - один билет в руке
Да тихонько ноющие раны.
За окном проносятся поля,
Фонари седые вдоль обочин,
Шум колес, хрустящая земля...
И глаза задумчивые очень.
Едут люди. Едут и не ждут,
Что однажды заживут как прежде.
Все, что есть - проложенный маршрут.
Все, что будет - Вера и Надежда.

Босиком...

Остывает в стакане с вареньем малиновым чай...
и пусть бабушка вслед мне кричит:
"Воротись, непоседа!"
я сбегу босиком в свой по-детски чарующий май.
Ну, а чай?..
Пусть стоит.
Я холодным допью за обедом.
Убегу без забот на призывно цветущий рассвет,
напрямик на зарю,
по колючему полю вприпрыжку,
чтоб запомниться всем, как в неполных одиннадцать лет
я был счастлив и светел -
я был босоногим мальчишкой!
В край озёр и мечты,
по нагретому солнцем песку,
чтоб валяться в траве и в озёрную прыгать прохладу,
подставляя лицо до сожженья загарами скул,
убегу босиком,
вы меня не держите,
не надо!
И пусть будет недолгим цветущий мальчишеский сад.
Разбежится кругами от всплеска

ИЮЛЬ

Дарило солнце негу и тепло, природа хочет угодить легату, а к Цезарю письмо с гонцом пришло, что лекарь – злонамеренный предатель. Он был к тому же другом, много лет лишь он готовил Цезарю лекарство. В письме писалось: Цезарю – привет. Замыслил муж сей страшное коварство – мучительный и тягостный финал, когда лекарство он заменит ядом. Тут друг приносит Цезарю бокал, и отложив письмо спокойно рядом, Гай Юлий до последней капли пьет, потом письмо показывает другу. Тот поражен – ты, зная наперед, не оттолкнул протянутую руку и выпил все, и наплевал на смерть. А если б оказался я убийцей?
Ответил Цезарь – лучше умереть, чем в друге понапрасну усомниться.
Смеркалось и фалерн

Не отпущу

Ночь пролетает, как будто в тире – вдох, а на выдох – прицел и выстрел. Мы начинаем на три-четыре, я повзрослел, поумнел и вызрел.
Ты прорастаешь в меня корнями, я проникаю в тебя всей кроной,
как всё неистово между нами, проникновенно и так синхронно!
Нежность на выдохе, боль на вдохе, ласки и стоны в порыве страсти. Видимо, боги не так и плохи, раз позволяют такое счастье.
Я ненавижу тебя в одежде и раздеваю в тиши алькова,
нежно целую везде, как прежде, чтоб начинать это снова, снова…
Чтобы объятия стали жарче, чтобы взорвался фонарь в окошке,
чтобы зрачки разгорались ярче, чем у безумной и дикой кошки.
Пусть этот лазер дотла всё выжжет – сердце и душу, и

28 капель корвалола

Перебои жизненного соло лечатся испытанным плацебо: 28 капель корвалола и дождём сочащееся небо... Памяти незримая петарда россыпью колючих многоточий выстрелит в
районе миокарда и отпустит на исходе ночи...
Сочиненье стихов... Зачем?
И на кой совершенство слога? —
недоказанных теорем
остаётся не так уж много.
Слишком хожена эта гать
и протоптаны эти стёжки...
Унизительно — подбирать
со столов опустевших крошки.
Мне б исчезнуть в мельканьe лиц,
в шевеленьe житейской пены,
но невидимый миру шприц
мне стихи загоняет в вены...
Ночью всё так выпукло и чётко делится на дебет и на кредит; только сердце, шалая подлодка, глубиной непознанною бредит... Стая ис

Сказочник

Мы завтра свой путь продолжим навстречу туманным далям,
Под дудочку крысолова, размеренный скрип седла,
Старинную сказку вспомним, вдохнём зверобой и ягель,
Поймём, что не зря дорога нас в сумрачный лес вела.
Настигнет холодный вечер в конце неприметной тропки.
Усталых коней стреножим и кружки сполна нальём.
Глаза в темноте — не шутка, но сказочник — не из робких,
Фантазией мрак развеет, пропев нам о дне былом.
И песен до света хватит, и хватит чудных историй,
Где есть и любовь, и битвы, и шёпот заморских трав,
Мерцая над чёрной чащей, луна неустанно вторит,
Что как бы там жизнь ни вышла, но тот кто добрее — прав.
А те, кто парят над миром, — назавтра уходят в што

30 июня

Уйти не очень-то спешил
И что-то тихо говорил мне,
Слова безжалостно глушил
Ломающийся голос ливня.
Я отвечала невпопад:
— Ты нужен мне. Останься, ну же!
Мой старый яблоневый сад
Рыдал отчаянно над лужей.
Вот ливень стих, слезами сыт.
Шепнув:
— Счастливо оставаться!,
Июнь закончился… Часы
Перешагнули — за двенадцать.

не понарошку

смеялось солнце зиме вдогонку, в покрове снежном плешины выев.
весна училась звенеть ручьями, капелью падать на мостовые,
чтоб утром ранним, под птичьи трели, дождём вернуться к началу лета.
нас было двое под старой крышей но мы не знали ещё об этом.
она молчала. она мечтала, читая жизней чужих анамнез.
я жил, не видя причин и следствий, не понимая, зачем она мне.
я научился писать и слушать, ступать по краю, не горбя спину.
и было время пройти сквозь сумрак, не опасаясь упасть и сгинуть.
но вот, однажды, когда под вечер звенел кузнечик в зелёных травах,
я лёг послушать. звонарь мой – слева, но кто-то третий улёгся справа.
жасмином пахло. цвела омела. и та, что ря