Ей было восемьдесят два, давно шли дни на убыль.

Не для себя она жила, считая каждый рубль.
Жила для внука и детей, носки крючком вязала,
Но часто не спала ночей, ворочалась, вздыхала.
Да, очень больно, хоть убей, и бесконечно грустно,
Но для своих родных детей она слыла обузой.
Ей место дали в закутке, кормили старой гречкой,
И клали спать на сундуке за шторкою у печки.
Зять часто дочери твердил: «Ну, сколько можно, Настя?
Нет никаких мужичьих сил терпеть мне это «счастье»!»
Молчала дочь, лишь иногда перечила с тоскою:
«Мы будем старыми, когда, нас то же ждет с тобою».
Отрадой бабкиной был внук (его так долго ждали!),
Он ей читал тихонько вслух, пока все сладко спали.
Носил ей в закуток обе