Иногда я смотрю исторические фильмы и сериалы. Пишу слово «иногда» не потому, что слишком много занят, чтобы растрачивать своё драгоценнейшее время на такое пустое занятие: избави меня Господь от подобного снобизма! Всё намного проще: снимают оные фильмы и сериалы довольно редко. Во всяком случае, смотрятся они быстрее, чем снимаются, потому приходится постоянно сидеть на голодной диете.
Ну, так вот. В нынешнем историческом кинематографе масса головотяпства. Впрочем, подозреваю, что не только в нынешнем, но, вообще, во всяком. Тем не менее, я каким-то Макаром научился смотреть продукт, получающийся на выходе, либо отключая память, либо ту её часть, в коей содержатся все мои довольно скудные познания по истории, пытаясь хоть таким образом отдохнуть и получить удовольствие от увиденного на голубом экране.
Выходит, правда, не всегда: время от времени случаются сбои, и приходится сталкиваться с криворукостью создателей фильмов и сериалов, что называется, «нос к ногу, к голове голова». В целом, никакой опасности для окрепшего мозга сформировавшейся личности это не несёт, но ляпы приключаются порой довольно занятные.
Вот, скажем, давеча начал я смотреть британо-итальянский сериал «До́мина» (“Domina”) о жизни Скарлетт О’Хара античного Средиземноморья – Ли́вии Друзи́лли (Livia Drusilla), супружницы Октавиа́нуса Аугу́стуса (Octavianus Augustus). Неплохой, кстати, сериал на мой непросвещённый вкус. Во всяком случае, пока нравится. Резня, отравления, разврат присутствуют, правда, в товарных количествах, хотя и – слава Всевышнему! – не в таких масштабах, как в «Спартаке».
Пока что я посмотрел две серии из восьми, но во второй меня зацепила одна сцена (точнее – пустая и бессмысленная для римлянина вообще и для римской матроны в частности фраза, брошенная героиней): бывшая жена пока ещё будущего Аугу́стуса – Скрибо́ния (Scribonia Libonis), – размазывая слёзы и сопли по своей распухшей от беспробудного плача физиономии, передаёт предстоящей супружнице помянутого через-полчаса-Аугу́стуса Ли́вии Друзи́лле небольшой свёрток – свою новорожденную дочь – со словами: «Её зовут Ю́лия (Iulia)».
Как известно, древние римляне имели имена, состоящие из двух или трёх (для древних патрициальных фамилий) частей: преномена, номена и когномена. Если рассматривать на конкретном примере Га́юса Ю́лиуса Ка́йзара (Gaius Julius Caesar) – причём, совершенно не важно какого именно, ибо в истории Рима их было как блох на дворняге, – то Га́юс – это преномен, т.е. личное имя римлянина, Ю́лиус – родовое имя, а Ка́йзар – его когномен, т.е. прозвище, полученное, Аллах ведает когда, одним из пращуров и ставшее своего рода именем отдельной большой ветви на общем древе рода Ю́лиусов. В нашем случае Ка́йзар, как говорят знатоки, значит «косматый», что применительно к тому самому Ка́йзару, который пришёл, увидел, замутил с Клеопа́трой (Κλεοπάτρα Φιλοπάτωρ), выглядит довольно комично, ибо, по словам ещё древних писателей (в частности, Га́юса Суэто́ниуса Транкви́ллюса (Gaius Suetonius Tranquillus)), был он плешив.
Ну, так вот, по поводу римских имён. Хотя у римлян всё было расписано, и каждый сверчок знал свой шесток, мужикам в этом плане ещё так-сяк, но жилось: выбор имён для них был не шибко широк – Га́юсы, Ма́ркусы, Пу́блиусы, Лю́чусы и прочие Сэ́кстусы, да к тому же в аристократических фамилиях отцы семейств любили побаловаться игрой в традиции (например, в рамках рода были имена, которые давали только первенцам, что, с точки зрения историков, занимающихся генеалогией римских фамилий, довольно полезное изобретение: иногда, при ограниченности данных, оно позволяет понять, был тот или иной представитель фамилии Каином или Авелем). Тем не менее, для римлян мужеска пола ситуация с именословом была ещё ничего.
Другое дело – женщины. Их положение в римском социуме и так было на уровне где-то около самого плинтуса (рожать, снова рожать, ещё раз рожать, а в свободное время прясть, я сказал!), так ещё и в части с женским ономастиконом мужская половина человечества им знатно поднагадила. Судите сами. Если в семье рождался мальчик, глава фамилии впадал в депрессию от одной мысли о наличии выбора имён для потомка. В отношении же девочек проблем с выбором у главы семейства не существовало в связи с отсутствием какого-либо выбора в принципе: новорожденные девочки назывались родовым именем и точка. Т.е. если пополнение особью женского пола приключалось в семействе, скажем, Га́юса Ю́лиуса Ка́йзара, то оная особь гарантированно получала имя Ю́лии, в семействе Ма́ркуса Ту́ллиуса Чи́черо (Marcus Tullius Cicero) – имя Ту́ллии (Tullia), в семействе Га́юса Окта́виуса (Gaius Octavius) – имя Окта́вии (Octavia) и т.д. и т.п. Примеров тому несть числа. Более того, ежели вдруг так случалось, что у того же Га́юса Ю́лиуса Ка́йзара после дочери Юлии рождалась ещё одна дочь, то первая из них автоматически становилась Ю́лией Старшей, а вторая – Ю́лией Младшей. И не дай Господь, чтобы дочерей было ещё больше, ибо тогда глава римской фамилии пускался во все тяжкие: на его семейном древе появлялись Ю́лия Вторая, Ю́лия Третья и даже Ю́лия N-1, где N = Ю́лия Младшая. Короче говоря, с фантазией там было всё плохо. Я бы даже сказал, очень плохо.
Резюмируя этот небольшой экскурс в историю, думаю, и так понятно, что фраза Скрибо́нии (да-да, она была дщерь Лю́чуса Скрибо́ниуса Ли́бо (Lucius Scribonius Libo)) относительно имени её дочери, рожденной в браке с Га́юсом Ю́лиусом Ка́йзаром (урождённым Га́юсом Окта́виусом Тури́нусом (Gaius Octavius Thurinus)), для римлянина не несла никакого смысла и была абсолютно ненужной.
Нет комментариев