Предыдущая публикация
— Да погоди, помнется же!
— кокетливо отстранилась девушка, поправила прическу и, вынув из сумки туфли на высоченном каблуке, переобулась. — Ну, что там у нас с угощением? А твои когда приедут? А маму как зовут, я забыла, извини… А…
Она всё говорила и говорила, а Миша шел за ней и молчал. Крутилась перед его глазами маятником Янкина фигурка, стучали каблучки, блестело платье, и нестерпимо хотелось шампанского и почему–то пастилы.
Миша вообще не пьющий, крепких напитков не любит, иногда может выпить красное, иногда, вот как сегодня, шампанское, — праздник всё–таки, новый год! Но это редко.
«Весь алкоголь — зло!» — как справедливо заметил когда–то Мишин отец, Виктор Павлович, заместитель декана в педагогическом институте, большой умница и теоретически подкованный малый. Он считал, что водка и другие напитки делает из Человека Разумного какое–то подобие этого самого Человека, заставляет по–дурацки смеяться, говорить глупости, шататься, напоминая медведя, и вообще вести себя неподобающе. А это унижает прежде всего самого выпившего. Ему потом бывает стыдно, а ничего уже нельзя исправить.
Виктор Павлович говорил это всегда одними и теми же фразами, в одних и тех же ситуациях — когда, ведя за руку маленького Мишу по улице, он замечал сидящего на лавке или топчущегося у ларька алкоголика. Их же, алкоголиков, видно сразу, есть признаки, благодаря которым не спутаешь!..
— А эти вот люди, Мишенька, они убивают свой мозг, отравляют его, их реплики пусты, а ум недалек, они шагают вниз по лестнице, а мы с тобой, — тут обычно Виктор приобнимал сына за плечи и мелко–мелко тряс, — а мы с тобой идем вверх! Всегда вверх, дорогой мой! Ты понимаешь?
Миша кивал и тайком, быстро, чуть не сворачивая шею, оборачивался, чтобы рассмотреть того самого алкоголика, который, оказывается, «шагает вниз». Иногда попадались даже очень интересные экземпляры, но всё же они были недостойны того, чтобы Мишенька их рассматривал. И он отворачивался, кивал отцу, что, мол, шагает вверх, идет верным курсом, и они заходили в кондитерскую, чтобы купить к чаю торт «Наполеон». Мишина мама, Антонина Сергеевна, обожала именно «Наполеон», и чтобы с заварным кремом и крошкой сверху. А Виктору Павловичу было не жалко, радовать жену он был готов хоть каждый день…
И вот наступил канун очередного Нового года, «Наполеон» уже в холодильнике, накрыть на стол помогает знакомая семьи. Уже приехала Яна, и скоро она познакомится с Мишиными родителями. Это волнительно и очень ответственно, у Яны, Миша это знает, много недостатков: она простовата, не начитана, она иногда грубовато выражается и, что, наверное, самое страшное, она парикмахер. Да, простой парикмахер в простой парикмахерской.
Они с Яной познакомились случайно, Мишин друг забежал постричься, попал к Янке, а Михаил ждал его, сидя в соседнем кресле, и они с Яной разговорились, потому что… Потому что она была совсем другой, чем те, кто окружали Мишу раньше. Она была болтливая, морозила чепуху, сама же над ней смеялась и виновато смотрела на парней. У Яны длинные, стройные ноги, красивые формы. А Миша — мужчина, в конце концов! Он тоже имеет право!..
Но что скажет папа? И не расстроится ли мама? Вопрос. Но Миша как будто решил до конца отстаивать свой выбор, и сегодня всё решится. Всё!
Они с Яной поженятся, она переедет к нему, в эту большую, светлую квартиру на Комсомольском, в которой всегда жили талантливые, образованные люди, творческая интеллигенция, а теперь вот живет Миша, по праву наследования, так сказать. И он готов ввести в этот дом Яночку, познать её, рассмотреть всю, целиком, обнять и долго–долго не отпускать от себя, ну разве что на кухню, чтобы приготовила ему чашечку кофе. Мама всегда носит отцу в постель кофе. Значит, и Яна так будет делать! У Миши дома большая библиотека, Яна будет много читать. Она уволится с работы и станет нормальным человеком. Да, именно так — «нормальным».
— Так, ну что тут у нас? Миш! Миша! — уже кричала из коридора Янка, а потом замолчала, увидев на кухне незнакомую женщину средних лет, в строгом платье, со строгим «пучком» крашеных в пепельный цвет волос, с коротко стриженными, совершенно без лака, ногтями и в тапках.
— Добрый вечер, — придирчиво оглядела женщина Яну. — А что вы здесь делаете? Я сама справлюсь, мы не вызывали помощниц.
Вбежал в кухню Миша, стал сбивчиво, тормоша узел галстука, объяснять, что это Яна, что она будет встречать Новый год вместе с ним и родителями, что это его… Его…
Он запнулся, уставившись на пепельный «пучок», который всё смотрел и смотрел на Яну.
— Мы с Мишей давно знакомы. Яна. Давайте, я вам помогу. Ой, ну что вы заморачиваетесь! Я сейчас мигом всё порежу. Так—с…
Янка стянула с крючка фартук, затянула тесемки вокруг своей осиной талии и, напевая «Два кусочека колбаски», принялась строгать эту самую колбасу.
— Меня зовут Полина Романовна. Я близкий друг и соседка Миши и его родителей, — процедила женщина.
— Ой, правда? Так приятно! А то Миша меня ни с кем из своих не знакомит, я уж думала, не сирота ли он?! — пошутила Яна и улыбнулась. — Ну, может быть, тогда по шампусику? Я там принесла. Миша! Мишка, вынь из пакета. Где у тебя штопор?!
Полина Романовна тоже, как и Виктор Павлович, почти не пила спиртное, поэтому отрицательно покачала головой.
— Нет? Ну ладно… — отставила принесённую Михаилом бутылку Яна. — Может тогда телек включим? Там «Огонек» уже, наверное. Мы с папкой всегда, когда салатики резали, смотрели. Пели тоже, ну и плясали иногда. Та—тара— та—та—татам! — отбила Яна чечетку.
Полина Романовна приподняла одну бровь, поджала губы. Янка, решив, что эта дама просто, видимо, не поклонница чечетки, пожала плечами.
— Телевизор отвлекает. И вы бы руки помыли как следует, прежде чем за еду хвататься! Миша! — окликнула она сына своих близких друзей, потомка творческой интеллигенции, не пьющего алкоголь. — Миша, пойдем, ты мне поможешь. Надо вынуть сервиз из буфета…
Она ушла, а Яна, включив радио, продолжала строгать колбасу и выкладывать её розочками на блюде. «Такого снегопада, такого снегопада…— пела она, — давно не помнят здешние места…» Яна хорошо пела, они часто в юности собирались с подружками у кого–нибудь в комнате в общежитии, и была гитара, ей подпевали девичьи голоса, горели на столе свечи, дымился в разномастных чашках чай, а за окном вот также падал снег…
Миши долго не было, Яна уже хотела позвать его обратно, потому что пришло время делать «Оливье», а то ведь не пропитается, но тут Михаил пришел сам, растерянный, красный как рак, с наглухо застегнутым пиджаком и затянутым на шее галстуком. Руки его почему–то тряслись и постоянно поправляли сползающие по потному носу очки.
Яне очень нравилось, что Миша вот такой интеллигентный, в очочках. Он, конечно, был немного занудным, но зато Янка рядом с ним как будто росла сама над собой. Она честно читала все те книги, которые он ей советовал, занялась английским. Это было скучно, хотелось на танцы или на каток, но раз Миша был против, что ж, Яна может и потерпеть! Просто он слишком скованный, зажатый. Надо его расшевелить, и тогда дело пойдет веселее!
И вот он стоит перед ней смущенный, мается, переминаясь с ноги на ногу. И Яна застыла, положив на доску нож.
«Вот сейчас он сделает мне предложение! — вспыхнула в голове догадка. — Господи, неужели вот так это всё и произойдет?! Романтично, под Новый год, на этой самой кухне, где мы потом станем кормить наших детей, печь пироги и делать торты на дни рождения, где будем отмечать все–все праздники и радоваться тому, что мы вместе?! Обалдеть!»
Яна встала, оправила юбочку, быстро закинула прядку за ухо, опять выправила её, облизала губы.
— Миш, я… — начала она, потому что молчать было уже невыносимо.
— Нет, Ян, я скажу первый! — вдруг решительно шагнул вперед Михаил. — Яна, ты… Ты…
— Я…
— Ты должна уйти, — выпалил он, сорвал с носа очки, стал тереть стекла носовым платком.
— То есть как? — Растерянная Яна изумленно вскинула брови. Она уже открыла шампанское, хотела выпить и поздравить всех с наступающим…
— Да, так будет лучше. Не нужно, чтобы родители видели тебя и вообще… — отвернулся Миша и бубнил теперь висящей на стене огромной декоративной поварёшке. — Ну, ты иди.
Полина Романовна кивнула, стоя в дверном проёме.
— Миша, давай я всё сама объясню. Яночка, вы очень милая девочка, но, простите, вы просто попали не в тот дом. Здесь живут люди другого круга, образования, интересов. Я думаю, что не стоит вам ставить себя в такое неловкое положение…
Она ещё что–то говорила, а Миша, сжав руки в кулаки, зажмурился. Он — Человек Разумный, он идет вверх по какой–то там лестнице, а Яна тащит его вниз, она не достойна его.
«А как же её фигура?! У них бы могли быть такие красивые дети! И в купальнике она бы смотрелась очень хорошо! И она так щекотно кусает его, Мишу, за ухо… И бормочет что–то по ночам… Как же это всё?! А ещё Яна научила Мишу курить. Нет, ему не понравилось, он не станет этого делать, но всё же, оказывается, это не так страшно, как говорила мама. А тогда, в восьмом классе физико–математической школы все одноклассники смеялись над Мишей, что он пай–мальчик. А он, вон, курит! Он теперь как они! И с Янкой он уже спал! А как же теперь?.. Не будет больше?»
Полина Романовна всё объяснила быстро, в выражениях под конец беседы не стеснялась. А уж как узнала, что Янка институт не окончила, бросила, работает парикмахером, так вообще развела руками, мол, что тут обсуждать?!
— Миша? — нахмурилась Янка, перевела взгляд на своего жениха. — Что ты молчишь?! Ты взрослый человек, ты знал, кто я, что из себя представляю, а теперь в кусты?! Миша, сейчас же не восемнадцатый век, сейчас все равны и…
— Девушка, никогда так не будет. Извините, но вам лучше уйти. И Миша, — Полина Романовна сказала это с нажимом, — Миша тоже в этом уверен. Мы возместим вам траты на мандарины. А шампанское заберите. В этом доме не пьют. Я сделала морс, он полезней. Извините. Миша, помоги мне открыть банки, пора делать винегрет. Скоро приедут твои родители, а у нас ничего не готово!..
Миша с готовностью бросился к столу, стал дергать крышки, они не поддавались, Миша кряхтел, налегал на железки всем своим весом, но ничего не получалось.
Полина Романовна стала причитать, искать открывашку, на кухне вдруг стало так суетно, даже тесно, замелькал пепельно–серый «пучок», заблестели очочки на переносице Миши...
Яна секунду потопталась в своих туфлях на шпильках, крепко стиснула зубы и ушла.
— Яна… — догнал её Миша уже на лестнице. — Ты просто пойми, у папы больное сердце, он разволнуется и…
— И от чего же он разволнуется? — подбоченившись, подошла к Мише Янка. На каблуках она была на полголовы выше него. Пальто с длинными волосинками, как будто это мех, щекотало Михаилу лицо, он постоянно чесался. — Что не так–то, а?
— Ну… Полина Романовна посоветовала мне не смешивать… — промямлил Миша.
— Кого? Котлеты и мух? Значит, как целоваться со мной, — это можно, это я вам подхожу, а как с родней знакомить — это увольте, Полина с дурацким «пучком» знает лучше?
— Яночка, ты неправильно поняла, ты…
— Шампанское верни.
— Что?
— Бутылку мою верни! — гаркнула Яна. Миша смущенно вынул из–за спины шампанское, Яна схватила его, как будто это спасательный круг или портал — вот сейчас она исчезнет и окажется где–то в другом месте, там, где она может быть собой. Портал не сработал, пришлось идти на улицу.
Медленно бредя к метро, Яна вдруг вспомнила про одну свою знакомую, которая обитала на Октябрьской, и решила к ней зайти. Нет, ну а что?! Давно ведь не виделись…
… — Ну хоть подушку мою отдай! На Валькиной спать невозможно! — крикнул Кирилл, выставил вперед ногу, чтобы Женька не закрыла дверь раньше времени. Он ещё даже надеялся, что Женя, глупая, наивная, его простит, он ещё уговорит девчонку не прогонять его, они наконец поженятся, и Кирюха переедет к жене, с пропиской и всеми вытекающими отсюда привилегиями. — Женя, ну что ты в самом деле?! Ну мы молоды, нас с Валентиной потянуло друг к другу, это просто тело, а душа–то! Душа всегда с тобой! Да как я буду у Вальки жить? Ты её комнату видела? А у тебя…
Евгения, вытерев слезы рукавом свитера, размахнулась, кинула подушку на лестницу и захлопнула дверь. Это всё. Это конец. Конец всего: жизни, веры в любовь, мечтам о счастливой семье, доверию мужчинам. Всему конец.
— Женька! — Кирилл всё ещё стучал в дверь кулаками, потом кинулся подбирать подушку. Она уже стала грязной, лежала, похожая на подранного кота, распластав уголочки наволочки по кафелю. — Ну ты ещё пожалеешь! Да кому ты нужна такая?! Я был у тебя, а теперь сиди одна! Сгниёшь в этой квартире, поняла?!
Да поняла она уже. Всё поняла, села на корточки в коридоре и тихо завыла.
Кто–то дернул снаружи дверную ручку. Женя вскочила, схватила зонтик, замахнулась и резко открыла дверь.
— Господи, Женька! Убьешь! — отпрянула в желтое пятно света, растекшееся на лестнице, соседка, тетя Вера. — Чего впотьмах–то?
— Извините, тетя Вера… Да вот так как–то… Сижу… — прошептала, всхлипывая, Евгеша. — Я Кирилла выгнала. Он меня предал, и я его выгнала. И вот теперь всё… Совсем всё…
— Ну ясно. А я–то думаю, что за шум у нас на этаже… А ёлку–то нарядила, жаль моя? Сидит, неприбранная, без света, к празднику не готова! Ты чего?! Мусор вынесла, и то хорошо. Это я про Кирилла твоего! — Вера Андреевна отодвинула девчонку, протиснулась в прихожую, скинула туфли, прошла дальше, включая по дороге свет.
— Не надо, теть Вер. Зачем это теперь? Мы же с Кирой хотели Новый год встретить, а он… — Женя заскулила и юркнула в гостиную. Там, забившись в кресло, свернулась калачиком и замерла.
— А… Ну да. Если рядом штаны сидят, то конечно, праздник, а если без них, то уж и жизнь не мила, — кивнула Вера Андреевна, из вредности что ли включив свет и в гостиной. — Я вот без этих самых штанов уж который год. Как мужа похоронила, так и одна. И всё равно, Женька! Всё равно у меня и ёлочка, и на столе угощение, и подарки всегда заготовлены, пустяковые, так, сувениры, а есть!
— Зачем? Вы бы поехали куда–нибудь, у вас же есть родственники! — нахмурилась Женька.
— Далеко они все. А мне второго на работу. Созвонимся, и ладно. Дома мне привычней. Да и потом, знаешь, как говорят: был бы праздник, а гости появятся! Соседи заглядывают, знакомые. Приятно. Возьми на заметку, вставай, приведи себя в порядок и за работу! Я тоже пойду. Ну!
Вера дотронулась до Женькиного плеча, та дернулась, надулась. Она слышала, как скрипнула дверь, выпуская наружу соседку, как упало что–то в прихожей. Вера Андреевна с кем–то поздоровалась, сказала что–то, но слышно было плохо, да и чего уж тут, когда у Жени беда! Надо её, эту беду, как следует выплакать, пострадать.
Но тут вдруг застучали в прихожей каблучки, кто–то икнул над самым Жениным ухом, и на подлокотник кресла уселось чьё–то волосатое пальто. Оно пахло духами, немного снегом и шампанским и, часто всхлипывая, дышало знакомым голосом.
— Ты кто? Вы что тут?! — отпрянула Женька.
— Да я это… — обреченно ответило пальто. — Не узнала? Богатой буду…
— Кто «я»? — Евгеша включила свет, уставилась на сидящую рядом с ней Янку.
— А меня Миша выгнал, представляешь? — не стала представляться лишний раз девушка. — Я, видите ли, не одного поля ягода с его родителями. Два месяца мне морочил голову, я его слушала, молчала, читала книги, какие он говорил, а теперь… Только зря время убила! — ударила кулаком по коленке Яна. — Вот, напилааась, — покачала она головой и потрясла початую бутылку шампанского, — будешь? Осталось тут ещё… Вот.
Женя отвернулась.
— Не надо. Ян, а как ты тут оказалась? — вдруг спросила она.
— Так открыто было… Я по старой памяти. Ноги сами привели… Ик… Оооой… — Яна вздохнула. — Жень, а у тебя есть поесть? Я голодная и пьяная, у меня голова кружится.
Евгеша встала, нахмурилась. Сколько они не виделись с Яной? Года три точно! Дружили раньше, Яна часто сюда приходила, дурачились вместе, конспекты писали, пекли какие–то печенья. Было весело… А потом как–то разошлись. Яна бросила институт, Женя продолжила учиться, стало меньше точек соприкосновения, так и потеряли друг друга…
— Жень! — кричала уже с кухни Яна. — Да у тебя в холодильнике мышь повесилась!
— Что? Надо похоронить… Но где? — рассеянно прошептала Женя, опять заплакала, увидев на подоконнике забытый Кириллом свитер. — Снег везде, холодно… Мышь…
— Кого хоронить?! Ты чё, Женька?! Пустой холодильник, говорю! Так, — вдруг как–то даже рыкнула Яна, издала боевой клич. — Я не знаю, что тут у тебя стряслось, но голодать мы в новогоднюю ночь не будем. Ага… Я помню, где тут у тебя магазин. Пить что будешь? — прорвалась вихрем в прихожую Яна. — Ладно, на моё усмотрение. Жень, а ты давай, елку наряди! Ну тоскливо ж совсем! Я быстро!
Евгения вздохнула. Елочку они должны были наряжать с Кирюшей, и продукты покупать, и вообще… Никогда ещё у Женьки не было такого ужасного Нового года! Никогда!
Женя погрустила, но вдруг обнаружила себя стоящей на стремянке и стаскивающей с полки антресолей коробку с ёлкой.
— Помочь? — нарисовалась рядом тетя Вера. — Давай, давай выгребай всё! И игрушки тоже! — распоряжалась она, помогая Жене слезть на пол, потом развязала веревочку, стягивающую картон, стала вытягивать пластмассовые ветки, крутила инструкцию. — Ну кто такие ребусы пишет, а?! Женя, я ничего не понимаю — ярусы, палки…
— Я сама. Не надо, я сама. Давайте, вот так надо, — нанизывала на штырь ветки Женя. — А он просто, представляете, он просто хотел жить в хорошей квартире. У Вали комната, вот он назад и прибежал. А я выгнала. Я глупая, да, теть Вер? Вечно не тем доверяю…
— Да конечно! Мы все не тем доверяем. Я вот своему Ване как доверяла! А он взял и помер. Клялся, что не бросит. А поди ж ты… Ой, ладно, Жек, игрушки давай. Ох, богатая! Ох, какие игрушечки у тебя!
Елку так и наряжали на полу, потом спохватились, дотащили её до тумбочки, принялись за гирлянду. Крутили–вертели, Женя вся запуталась, застыла, боясь, что порвет провод. Вера Андреевна стала дергать за вилку, сунула её в розетку, и Женька вся засияла, на ней замигали лампочки, побежали снизу вверх, как светлячки.
— Ой… Ну прям Михалков: «Елка плакала сначала от домашнего тепла!..» — рассмеялась соседка. — Жень, ты такая красивая! Но давай–ка мы тебя освободим, и иди, одевайся. Скоро уже!
— Что скоро?
— Праздник. Так… Так… — Вера осторожно распутала девчонку, подтолкнула её к шкафу. — Где тут у тебя платья? Надо самое красивое! Самое–самое!..
В прихожую, отдуваясь и звеня стеклянными тарами, ввалилась Яна.
— И кто придумал эти каблуки?! Женька! Продукты разбирай! Уф! Елочка! — вдруг засюсюкала Яна, заглянув в гостиную. — Какая красивая! Родная наша , я ее помню! Тетя Вера! Моё почтение! Вдоль по Питеееерской, по Тверской–Яаамской... — запела Янка грубоватым, хриплым голосом, раскинула руки и пошла в нелепом танце по комнате, выкидывая вперед худые, в капроновых колготках ноги и потрясая плечами.
Вера Андреевна захлопала, схватила платок и стала отплясывать «Барыню». Шаляпин, «Барыня», Янкин бас и попискивания соседки слились в один сплошной разнокалиберный пересвист, но тут обе замерли, заметив, что на них смотрит мужчина, с бородой, в меховой шапке и дубленке.
— Гражданочки! Стульчики не одолжите? У нас народу много, сесть негде. Танцуете классно! Вот прям шоу «Голос»! — лепил мужчина, рассматривая Янино платье. — А хотите к нам? У нас весело, канапе и всякое такое! — подмигнул он, но смутился под Вериным взглядом. — Ладно, извините. Так что, стулья можно?
— Нет! — рявкнула Яна, решив с этого вечера ненавидеть всех мужчин.
— Ну… Ну возьмите пару. Мы–то тоже ждём, — неопределенно пожала плечами тётя Вера.
— Ну спасибо, девочки! С наступающим! — Мужчина схватил стулья и был таков.
— Ишь ты! «Девочки»! Подлизывается, дешевые свои вермишелины нам на уши развешивает! Не выйдет! — крикнула ему вслед Яна. — Ух! — и потрясла кулаком.
— Не кипятись, Янок. Ну, будет. Давай, включай телевизор, а я на кухню. Женя! Я похозяйничаю?
Из комнаты раздалось сдавленное «да». Женя, всхлипывая, пыталась накраситься, застывала на пару секунд, потом вздрагивала и всё повторяла про себя: «Ну как он так мог?!»
Наконец хозяйка, шаркая, вышла к своим гостям, подалась на кухню.
— Так, запечь уже не успеем, я вам своё принесу. А салаты — пожалуйста! Яна — молодец! Хозяйственная ты, что уж говорить! А Мишку своего ты прости и отпусти! — Оказалось, пока Евгения принаряжалась, Янка уже поделилась своей бедой с тетей Верой. — Думал парень, что с тобой вздохнет по–новому, но нет, не смог из сети выбраться. Ничего! Будет и на твоей улице праздник. Весь год впереди!
Яна ожесточенно рубила укроп и сдувала со лба челку. Укроп сдался сразу, рассыпался по досочке зеленым месивом, выпуская свой аромат на всю квартиру.
— Ян, так мелко не надо было бы… Но уж раз сделано, то и хорошо! Сыпь! — кивнула Вера Андреевна.
Женя подпирала дверной косяк, смотрела на своих подруг и поняла, что её задумка провести эту ночь во мраке своей беды полностью провалилась. Горланило на подоконнике радио, в графине на столе горел янтарными огоньками яблочный компот, селедочка манила своими масляными бочками и исходила на тарелке соком, за окном кто–то запускал фейерверк, Янкино платье блестело серебряными чешуйками, румяная Вера ловко крутила какие–то закуски.
— Ну чем вам помочь? — раскинула свои ручки–веточки Женя. — Я готова…
И вздохнула безнадежно. Она была обречена на праздник. И чудо. Непременно.
Яна протрезвела и теперь рассказывала, как ей работается в парикмахерской, что сейчас модно. Потом, поджав губы, прошлась по пепельному оттенку волос прогнавшего её «пучка».
— Да я себе лучше найду! — метнула Яна на блюдо дольки помидорок. — И ты, Женя, найдешь! Обязательно!
Та кивнула. Ну так просто принято, что в новогоднюю ночь все желают друг другу хорошего. Да только пустое это всё…
Кухня наполнилась ароматами, ужасно захотелось есть, а стол в гостиной как будто сам собой уставился нехитрыми, «на скорую руку» сделанными яствами. Вера Андреевна ушла, вернулась с мисочкой «Оливье», скромно поставила его в серединку стола.
— Теть Вер! Это вы себе на одну столько приготовили?! — удивленно вытаращилась Яна.
— Нет, не на одну, конечно! Я никого не жду, но обязательно кто–то да заглянет! Вот поверь! — махнула рукой Вера.
— Не верю. Но уж раз на то пошло, — задумчиво жевала веточку петрушки Яна, — я хочу познакомиться с полярником. Ну романтично же! Север, он весь такой обветренный, с щетиной, а я его согреваю, чай завариваю… И за окном ночь, холодно, и медведи ходят: «Уууу! Ууууу!»
Женя невольно улыбнулась. Янка всегда была легкомысленной мечтательницей, быстро влюблялась, пылко увлекалась, плакала, писала своим избранникам письма, потом разочаровывалась, искала себе новый идеал. Но полярник — это что–то новенькое.
— А ты, Жень? Кого тебе? — поинтересовалась Вера Андреевна.
— Мне? — хлопнув бокальчик шампанского для храбрости, задумалась хозяйка, потом выпалила:
— А мне дворника. А ну и что?! Всё равно это ерунда, не сбудется!
— Ну дворника, так дворника… Было бы желание… — вздохнула соседка. — Ладно, девочки, пойду к себе. Меня сейчас президент будет поздравлять.
— Да давайте у нас! Как же вы одна?! — удивилась Женя.
— Нет. Я уж на своей кухне, как раньше. Как с Иваном было. С наступающим, красавицы! — И ушла, чуть прикрыв за собой дверь.
Женя с Яной переглянулись, пожали плечами.
— Так, где мой телефон? Сейчас же звонить начнут! — кинулась искать сотовый Евгеша. — Родители же у меня теперь на даче живут, квартиру освободили для нас с Кириллом… А он предателем оказался… Бабушка в Сочи. Все поздравлять будут… Яна, где мой телефон?!
— Не знаю. Мой тут, на столе. Может, в прихожей? Ладно, Женя! Женя, иди! — Янка сделала телевизор погромче, красиво встала, держа тонкими пальцами стеклянный бокал. — Да Женя! Начинается уже!
На экране появилось изображение Кремля, Курантов, потом показали президента, он стал говорить торжественную речь.
Девчонки замерли. Сколько раз они вот так застывали у телевизора, слушая поздравление, сколько разных людей было вокруг! Сначала родители, родня, потом друзья и газировка в стаканах, потом студенческое общежитие, рука держит за руку какого–нибудь парня, губы улыбаются, а душа верит, что впереди только хорошее, только оно, большое, безбрежное «хорошее», которое победит всё!..
И вот теперь они вдвоем — Яна и Женька, две девчонки, шагающие в новый год с разбитыми сердцами…
Отбили двенадцать раз куранты, заиграл гимн, Яна потянулась к подруге, чокнулись, уже поднесли к губам бокалы, но тут увидели, что на пороге кухни стоит мужчина. Вязаный свитер с оленями, красная новогодняя шапочка, в руках мешок, джинсы внизу все залеплены снегом. Он тает и капает на пол.
Яна испуганно взвизгнула, Женя растерянно кивнула.
— Здрасте… — прошептала она.
— Доброй ночи! Извините, Я не вовремя. А это квартира Андреевых? — тихо спросил мужчина. Яна, очнувшись, сунула ему в руку бокал.
— Нет, это квартира Михайленко. Но это неважно. С новым годом! — сказала она. Выпили, съели по бутерброду с икрой.
— Спасибо, но… — опять принялся объясняться гость.
— Андреевы выше, — кивнула на потолок Женя. — А вы кто?
— Я? Я Полярник. Виктор. Вот, гостинцы им привез, как велели. Но перепутал…
— Кто? — подавилась Янка. — Кто вы?
— Полярник.
— И что там у вас в мешке? — вытаращила девушка глаза. — Медвежатина?!
— Чего?! Да нет, вы что! Рыба. С Сахалина, — махнул рукой мужчина.
— Яна, — сунула ему свою лапку девчонка. — И вы с Полюса?!
Мужчина сначала нахмурился, а потом стал смеяться, уронил на пол мешок, в нем звякнула замороженная рыба.
— Да нет! Фамилия у меня такая — Полярник. Я племянник ваших соседей, вот, прислали тут… Ой, девчонки, а хотите фейерверки пойдем запускать? Я сейчас сбегаю к своим, и все пойдем, а? — предложил Витя.
Яна задумчиво пожала плечами, но увидела, как кивает Женя.
— Ну ладно. Давайте. Только не думайте, что мы какие–нибудь…! — сразу обозначила она.
— Да я и не думаю! Вы пока потеплей одевайтесь, а я сейчас!
Виктор убежал, а Женя с Яной стали натягивать сапоги.
— А если он пошутил? Если не придет? — прошептала испуганно Евгеша.
— Ну и ничего. Пройдемся сами. А потом чай пить будем. С тортом. Ага?
— Ага…
…На улице мело, ветер бросал колючий снег в лицо, во дворах взрывались петарды и взлетали вверх фонтаны искр. Люди кричали: «Ура!», играли в снежки и смеялись.
У Яны в кармане зазвонил телефон.
— Миша? Я не хочу с тобой разговаривать! — рявкнула Янка.
— Ян… Я поздравляю тебя… Ты прости, что так вышло… Но это лучше для нас обоих… — мямлил Михаил. — Яночка, давай завтра увидимся! У меня есть для тебя подарок и…
— Извини, Миш. Я занята. И сейчас, и завтра. И вообще. Прощай, Мишенька. И не надо мне твоего подарка. Всё! Я встречаю Новый год с Женей и полярником. Да! Настоящим полярником! Вот!
— Яна! — крикнул Миша, но услышал только частые гудки. Это действительно «всё»…
Женя, слушая подругу, приплясывала на месте, и тут ей в плечо прилетел снежок. Она обернулась.
Какой–то парень без шапки, в спортивной куртке и лыжных штанах замер чуть в отдалении, потом закричал:
— Простите! Я не в вас хотел!
У ног парня лежала детская красная лопатка. Вот к ней подбежал мальчишка, пнул парня в живот рукой, засмеялся и упал в снег. Парень тоже упал, потом вскочил, подошел к Жене.
— Я, правда, не хотел… Здравствуйте. С Новым годом! — улыбнулся он.
— Доброй ночи. А вы дворник? — хитро улыбнулась Янка, кивнув на лопатку.
— Я? Ну… Ну да, то есть нет. Это Славкина, брата моего. А я Фёдор, — представился молодой человек, улыбнулся.
Женя с Яной переглянулись. Рядом появился Витя Полярник, сунул им в руки, а заодно и Фёдору, по бенгальскому огоньку.
— Хороший Новый год, правда? — спросил он. — А давайте снежную бабу лепить?
Когда догорели бенгальские огни, стали лепить бабу, смеялись и валялись в снегу, а Вера Андреевна следила за ними из окошка и улыбалась. Повезло девчонкам — всё плохое успели в старом году оставить, а в новом пусть будет только счастье…
Федор и Виктор проводили девушек до квартиры, потом хотели уйти, но остались на чай с тортом. Фёдор быстро отвел Славика домой, и прибежал к Жене, принес конфеты.
— Ну вот, от нашего стола вашему. Женя, а вы играете на гитаре? — спросил он, увидев висящий на гвоздике инструмент.
— Она играет! Ещё как играет! И поёт! Жень, давай! — ответила за подругу Яна, сидя рядом с Полярником.
— Если вам не трудно, спойте, пожалуйста! — кивнул Фёдор.
Женька покраснела, смущенно кивнула.
Легко перебирая струны, она запела:
«На окне в объятьях тени загорается свеча, я тебя сегодня встречу у границы всех начал…»
Она смотрела в окно, за которым сыпался с новогоднего неба снег. Он был уже не колкий, не кусал кожу, не бил в глаза. Он падал медленно, кружась и вальсируя на пути к земле. Он укрывал прошлое, прятал его, забеливал, оставляя шанс на будущее счастье.
— …Сохрани свечу надолго, удержи тепло огня, в моих песнях сладко-горьких много места для тебя… — пела Женька, улыбнулась пришедшей послушать её тете Вере.
Вера Андреевна кивала в такт мелодии, Виктор пододвинул ей стул, налил чая.
Горела на подоконнике свеча, танцевало от сквозняка её пламя, настоящее, искреннее, живое. Оно для всех, без разницы, кто ты и что из себя представляешь. Оно, это пламя, отгоняет плохое, указывая путь счастью. От того, наверное, так любят люди свечи…
С улицы на окошко со свечой смотрели двое мужчин. Один зажимал под мышкой подушку в наволочке веселого салатового цвета, а другой держал в руках красную коробочку с бантиком на крышке.
Постояли. Тот, что был с подушкой, закурил. Второй встал поближе, втянул дым. Потом оба вздохнули и, пнув ногами слепленных детворой снеговиков, ушли в разные стороны. Один — вверх по воображаемой лестнице, второй — к Валентине, снимающей в Люблино комнату. Счастливый путь!
(Автор Зюзинские истории)
Следующая публикация
Комментарии 1