Предыдущая публикация
Очередь к бабушке записывалась на полгода вперед.
Она жила в поселке Стояк и ремонтировала людей. Один японский пианист задолжал якудза, и те ему руки отпилили. Но он не отчаивался. Попросил положить его руки в сумку, привез их бабушке, и та их обратно приделала. Вот такая известность у бабушки была. Правда, в Японии он их разбинтовал и выяснилось: не на своих местах. Но не ехать обратно же в такую даль. Сейчас по-прежнему гастролирует, только руки на пианино крест-накрест держит.
Вот тоже. Один известный пожилой артист Торчков упал со сцены в оркестровую яму. У него с рождения одна нога не сгибалась. В этой связи героических ролей ему не доставалось. Был занят в театре юного зрителя на всех отрицательных позициях. Человек чуткий и интеллигентный. Кто-то говорил, что его манера держаться напоминает позднего Смоктуновского. Дуремара играл так, что зал рыдал. На «Золотом ключике» все места были заняты женщинами от тридцати. Дети в фойе плакали, но билетов не было.
А тут взял и упал в яму. Из трубача инструмент на месте вынули, без скорой. Успокаивающего дали и всё. Обошлось вроде. А у Торчкова вторая перестала сгибаться. Кощей с одной прямой ногой – творческая находка. С двумя прямыми – глумление над характерной ролью. Это как Лопахину в «Вишневом саде» оленьи рога приклеить. Над Торчковым нависла угроза безработицы. Один драматический артист подсказал адрес Клавдии Олеговны.
На вокзале Торчков снял шляпу, сунул голову в окошко. И вдруг понял: есть все-таки реплики, произнести которые в полном зале не может даже он.
- Сделайте мне, пожалуйста, - сказал он кассирше, - один билет до станции…
Кассирша открытым ртом жевала жвачку и смотрела на Торчкова.
- До станции… Которая расположена между Упырями и Болотным…
Кассирша почесала овечий жилет.
- Но только не в плацкарте, - продолжал развивать идею Торчков. - Я подчеркиваю: не в плацкарте.
- Сделать вам мягкий до Стояка, что ли?
- Благодарю вас.
Вся нагрузка за последние тридцать лет заключалась в выразительной ходьбе по сцене. Старуха права. Вблизи ноги Торчкова, действительно, напоминали куриные. Именно так он растолковал её вопрос: «Как ты ими яйца-то носишь?». Старуха смотрела на них взглядом поварихи и постоянно говорила - «ц». А потом сообщила, что фигня вопрос. Но вот предыдущим врачам она бы табло разбила с удовольствием. Потому что нельзя так лечить. Тут же без очков видно, что Торчкова в роддоме за ногу вынимали. Это следовало учесть при лечении. Ноги, сказала старуха, основа бытия. Без ног ни разогнаться, ни затормозить. Скоро Торчков увидит, сказала она, как изменится его жизнь. Денег не надо, она за так. Ей девяносто. Набирает бонусы перед стартом.
Через неделю Торчков вышел из дома старухи. Ноги гнулись идеально. Следуя к вокзалу, без очевидной необходимости перепрыгнул двухметровый забор. Его удивило не то, с каким безупречным изяществом он оказался в чужом дворе. Его удивило, зачем. К нему бросилась собака размером с холодильник. Чужой перепрыгнул забор обратно. Никого не было. Собака потрясла головой и снова посмотрела. Никого не было. «Старею», - подумала собака.
Из ТЮЗа Торчков перешел в драматический. На премьере «Чайки» в роли Тригорина прошелся лунной походкой перед Ниной. Жестокий театральный критик Заманский в первом ряду ощутил запоздалое желание сходить в туалет. На «Иване Грозном» Торчков сошел с трона и сел на шпагат, игнорируя довольно сложную обстановку под Козельском. Открывшийся с новой стороны артист Торчков словно не замечал логики очередности инфарктов режиссера, хореографа и художественного руководителя.
Он перестал быть предсказуемым даже в условиях допустимости импровизаций. У театра стали дежурить «скорые». Во время «Евгения Онегина» с галерки возобновились реплики, которые театр не помнил с 1918 года: «убей эту проститутку», «заходи сзади» и - «я бы сделал это не так». Точкой в драматической карьере Торчкова стал спектакль «Дуэль». Когда к стоявшему в кружевных бакенбардах Торчкову подошли секунданты с предложением примирения, тот выбросил им под нос сначала правую ногу, а потом левую. На подошве левого ботинка директор театра заметил надпись: «во всё рыло». Интуиция быстро привела эффективного менеджера к общему контексту. Зал рукоплескал. Про спектакль забыли. Торчкова вызывали на бис и просили исполнить канкан. Он выходил четырежды. Таким ироничным великого поэта не знал даже Кюхельбекер.
Торчков в кабинете директора пытался доказать, что не виноват. Это всё проклятая старуха. Доказывая, исполнял чечетку с поворотами. Стремительный цокот его каблуков приглушал обсценную лексику, которой оперировал директор, возражая. Но Торчкова всё равно уволили.
Через неделю от вышел от старухи, прихрамывая на одну ногу. Вскоре его приняли обратно в ТЮЗ. В роли Гектора Барбоссы он был неподражаем.
Вячеслав Денисов
Следующая публикация
Комментарии 11