Предыдущая публикация
Жениться на Аннушке (рассказ)
В небольшом городе Дубчинск жил врач-стоматолог Иван Николаевич Рожков. Он был угрюм, зажат и молчалив; всегда одевался во всё тёмное и в любую погоду (даже зимой!) носил солнцезащитные очки. И хотя он работал с людьми, всё время их сторонился. Бывало, сидит в кресле больной с задранной головой, а он сверлит ему зуб как-то исподлобья, словно исподтишка, отвернув лицо и глядя в сторону. Или слушает жалобы пациента вполуха, а сам будто отодвигается от него, замыкается в себе, держит дистанцию… Жители Дубчинска побаивались его, но так как он был единственный стоматолог в городке, то через силу сохраняли с ним видимость хороших отношений.
Должно быть, Рожков понимал, какое производил впечатление, потому что (очевидно, желая поддержать реноме) время от времени навещал соседей. Он приходил без приглашения и без предупреждения, цедил сквозь отбеленные зубы общие фразы, глядел всё так же исподлобья (а то и не глядел вовсе) и, потоптавшись в прихожей, уходил по-английски – не простившись. За это его прозвали Угрюмом.
Так обстояли дела, когда в город приехала семья Новосёловых. Это были настоящие русские казаки – здоровые, весёлые, шумные и гостеприимные. Семья состояла из трёх человек – Осипа Никифоровича, его супруги Марьи Саввишны и их дочки Аннушки.
Осип Никифорович был богатырь. Огромного роста, широкоплечий, скуластый и лобастый, он был виден за версту. Он и работу себе подобрал соответствующую – устроился рабочим на местную стройку и в одиночку таскал кирпичи на четвёртый этаж строящегося дома.
Марья Саввишна была женщиной исключительной комплекции. Полнокровная, с покатыми плечами, крепкими руками и статной талией, она в скромном цветастом платьице, простеньких туфлях и со своей незамысловатой причёской мгновенно затмила всех местных красавиц. Марья Саввишна нигде не работала, а целыми днями то возилась на огороде, то стряпала на кухоньке умопомрачительные блюда, то шила, то вязала, то стирала…
Аннушка унаследовала от отца здоровый рост, а от матери – полнокровную, пышущую здоровьем фигуру. В Дубчинск она приехала по программе «сельский учитель» – преподавать в местной школе. Правда, Дубчинск был хоть и небольшим, но всё-таки городом; но, очевидно, в судьбе Аннушки произошла одна из тех бюрократических ошибок, которые тщетно пытался выгрызть Маяковский.
Вот эта самая Аннушка и сразила Рожкова наповал. Когда он первый раз увидел её на улице – быструю, радостную, болтающую без умолку – его затрясло, как в кондрашке. Она прошла мимо, а он, остановившись, как вкопанный, долго глядел ей вслед. Это заметили все прохожие, а таковых набралось не меньше 10 человек. Через час в Дубчинске только и было разговоров, что Угрюм по уши влюбился в Аннушку.
Горячее всего эту новость обсуждали дамы, но и мужики не отставали. Говорили, что Рожкову давно пора жениться; судачили, что Аннушка – блестящая партия; шептали, что надо их поскорее свести и… и как-нибудь расположить друг к другу. Старики вспомнили молодость, несколько бабушек вызвались быть свахами. А местные ребятишки установили за «влюблёнными» дозор; словом, – ни один обитатель Дубчинска не остался в стороне от неожиданного увлечения Рожкова Аннушкой.
А Рожкова лихорадило. Заливистый хохот Аннушки звенел в его ушах, её полное румяное лицо стояло перед его глазами, отгоняя сон. На следующее утро он встал ни свет ни заря, одел лучший костюм и отправился в школу. Первый раз в жизни он пропускал приём; впрочем, бедняга плохо соображал и как будто спал на ходу. Когда Аннушка увидела его в таком виде посреди дороги, то остановилась, упёрла руки в бока да как захохотала в полную грудь:
– У-а-ха-ха!
Несчастный Рожков был готов сквозь землю провалиться. Шатаясь, он вернулся домой и слёг. Через четверть часа весь Дубчинск судачил о вышеописанном инциденте. Осип Никифорович узнал об этой новости одним из первых благодаря расторопности бабы Маши. Он тоже упёр руки в бока и залился громовым хохотом. Баба Маша схватилась за сердце.
– Пора с этим кончать, – гаркнул он что было мочи. – Сегодня же вздрючу Анку. Распоясалась, шельма.
***
И Дубчинск замер. Баба Маша уверяла, что Осип Никифорович точно сдержит слово, и не ошиблась. Вечером на пороге квартиры Рожкова нарисовалась Марья Саввишна с Аннушкой под ручку. Долго она звонила, прежде чем хозяин – бледный от усталости и полумёртвый от страха – открыл дверь. Дамы пробыли у него не больше 10 минут, а когда они ушли, Рожкова как будто подменили.
Он на полную громкость врубил музыку, закричал, запел, даже затанцевал… Соседи решили, что он сошёл с ума, и в страхе попрятались по квартирам. Один дядя Вася, который в этот вечер был навеселе, отправился к Рожкову за «объяснениями». «Объяснения» затянулись до полуночи и окончились нестройным дуэтом «Ой, мороз, мороз», который на разные лады гремел из открытого окна Рожкова до первых петухов.
А со следующего дня у Рожкова началась новая жизнь. Он полностью сменил имидж: снял солнцезащитные очки и одел белоснежный костюм. Он перестал щуриться, коситься и сторониться людей. Даже его походка изменилась: раньше он как будто ступал на цыпочках, словно вытянувшись по струнке, точно гимнаст или альпинист, боящийся сорваться в бездну. А теперь Рожков выступал орлом! Он даже помолодел на несколько лет, так что дядя Вася на следующий день с похмелья не сразу его узнал. Что же случилось?
– Угрюм по Анке сохнет, – докладывал в тот же день дядя Вася местному собранию бабушек. – Жить без неё не может. Говорит: женюсь или сопьюсь!
– Женится! – авторитетно твердила баба Маша.
– Сопьётся! – вздыхал дядя Вася. – Вы бы видели, как он квасил…
– Сорвался, сердечный, – сокрушались бабушки.
Они очень хотели узнать, что же сказала Аннушка Рожкову, когда пришла к нему с матерью «на поклон» – как выражалась баба Маша. Но дядя Вася дал честное пионерское, что этого сосед ему так и не сообщил – даже после 500 грамм «Столичной» и 2 больших стаканов превосходного каберне.
***
Дядя Вася не преувеличил: Угрюм действительно сох по Аннушке. С того памятного вечера, когда она побывала у него с матерью, он ходил за ней по пятам, стал её тенью. Неожиданно для всех он взял отпуск. Старожилы напрягли извилины но, несмотря на все старания, так и не вспомнили, когда он последний раз уходил на заслуженный отдых.
Он провожал Аннушку в школу и встречал её после уроков. Пока она вела занятия, он кружил под окнами класса, «как цепной пёс», – докладывал Петька, шеф дозорных мальчишек.
А что Аннушка? Ухаживания Рожкова её забавляли, но не вдохновляли и не воодушевляли, да и вообще она не походила на влюблённую барышню, как воображала баба Маша. Зато Осип Никифорович и Марья Саввишна уже поговаривали о свадьбе. Марья Саввишна даже составила меню и список гостей.
Так продолжалось около месяца. Рожков всё ухаживал за Аннушкой и не выходил на работу. За это время в Дубчинске скопилось несколько десятков больных зубами, которые требовали от Новосёловых ускорить брак. Особенно кипятились пациенты с флюсом, которые предлагали радикальные меры, вплоть до похищения невесты. Осип Никифорович и Марья Саввишна сами были недовольны затянувшейся паузой.
– Мы с Машкой так долго не церемонились, поженились через неделю после знакомства, – говорил Осип Никифорович. – Пора завязывать с этим кино.
И снова Дубчинск замер – в этот раз в ожидании «развязки кино». Целую неделю Марья Саввишна готовила стол, а в субботу Новосёловы пригласили Рожкова в гости. Он вошёл – и оробел. Аннушка сидела в центре стола, надушенная и разодетая в пух и прах. Рядом с ней стояла Марья Саввишна, держа в руках поднос со сладостями. Рожков понял, что попался. Он невольно попятился к выходу, но было поздно: в дверях уже стоял Осип Никифорович. Угрюм сел, вернее, упал на стул.
– Как вам наша Аннушка? – без предисловий спросил Осип Никифорович.
– Хороша, – заикаясь, пролепетал Угрюм.
– А как тебе Иван Николаевич? – продолжал Осип Никифорович, обращаясь к дочке.
– Ничего, пойдёт, – совсем по-деловому отвечала Аннушка.
– Значит, по рукам, – громогласно объявил Осип Никифорович и так стукнул гостя по плечу, что тот чуть не свалился со стула.
– Как…по рукам? – в ужасе прошептал он и съёжился под огненным взглядом хозяина.
– Попробуйте варенье, – промолвила Марья Саввишна и проворно сунула ему под нос блюдечко с бардовой массой.
– Ну вы сватаетесь или нет?
Рожков облизал пересохшие губы.
– Я… – начал он, – я… – повторил он и умолк.
– Отведайте компотик, – одобрительно промолвила Марья Саввишна и почти насильно всучила ему стакан с разноцветной жидкостью.
– Вот и я говорю, что решено, – заявил Осип Никифорович, потирая свои ручищи. – Дело, так сказать, в шляпе. Вы уже решили, где будете жить?
Тут Рожков вскочил и вытаращил на него глаза.
– Скушайте конфетку, – уже совсем тихо прошептала Марья Саввишна.
– Конечно, у вас, – добавил хозяин, поглядывая на дочку. – У вас однушка, да ничего, как-нибудь уместитесь: в тесноте, да не в обиде, верно?
– Вот именно, – согласилась Аннушка и прыснула со смеху.
– Молодец, девка, моя школа, – одобрительно сказал Осип Никифорович. – Ну а свадьбу, так и быть, сыграем у нас. Машка уже всё приготовила. А с завтрашнего дня выходи на работу, а то мне на тебя весь город жалуется. Дескать, Анка мужика на привязи держит. Погулял и хватит. А теперь, когда мы всё решили, милости просим за стол…
На следующий день Рожков вырвал 14 зубов и запломбировал 10 каналов, после чего жизнь в Дубчинске вернулась в своё русло. Через месяц весь город гулял на свадьбе Аннушки и Угрюма. Дядя Вася публично признал правоту бабы Маши и выпил с ней мировую. Старики опять вспомнили молодость, старушки всплакнули, Осип Никифорович и Марья Саввишна по очереди кричали «горько!». Все гости единогласно решили, что Угрюм и Аннушка – красивая пара и что их брак – один из самых удачных в истории города.
---
Автор: Людмила П. канал Дзен "Фантазии на тему"
Следующая публикация
Комментарии 5