Любимица публики, собиравшая огромные залы, Тэффи испытывала «невыносимое отвращение» к выступлениям, всегда с неохотой соглашалась участвовать в авторских вечерах, надеясь, что мероприятие не состоится или что к назначенному дню все уже забудут, что ее звали. Но порой истории приглашений и выступлений принимали неожиданный оборот. Об одном таком случае, напоминающем ночной кошмар, она рассказала в своих «Воспоминаниях».
Согласившись участвовать в диспуте о кинематографе, как всегда утешая себя, что «срок назначается очень отдаленный» — «только через полтора месяца», Тэффи решила не волноваться раньше времени и благополучно обо всем забыла: «Время шло. Никто меня не беспокоил, никто ничего не напоминал, и я ни о чем не вспоминала».
Через полтора месяца, в один «скучный, пустой вечер», писательница отправилась в Литейный театр, проверить, как идут ее пьесы.
«Было уже часов десять, и спектакль, очевидно, давно уже начался. У меня вход был свободный, и я прошла в конец зала и разыскала пустое место.
Народу было много, но… что это за пьеса? И почему зал освещен?
Смотрю — на сцене стол, покрытый зеленым сукном. За столом сидят… Посредине Мейерхольд — его сразу узнала. Арабажин стоит и что-то говорит… Вот Волынский… В конце стола какой-то молодой человек… Мейерхольд, сощурившись, всмотрелся в меня, видимо, узнал, подозвал знаком молодого человека (какая знакомая у него физиономия!) и сказал что-то, указывая на меня… Молодой человек кивнул головой и направился к выходу за кулисы.
Что все это может значить? Верно, просто хочет из любезности предложить пересесть поближе… Но что они тут делают? Между тем молодой человек вошел в боковую дверь и уверенно пробирался ко мне.
Подошел.
— Вы желаете сейчас говорить или после перерыва? — спросил он.
— Я… я не желаю сейчас… Я не понимаю… — залепетала я в полном недоумении.
— Значит, после перерыва, — деловито сказал молодой человек. — Во всяком случае, мне сказано просить вас подняться на сцену и занять место за столом. Я провожу вас.
— Нет… нет… я сама. Господи! Что же это!
Он удивленно вскинул бровь и ушел.
И тут разобрала я долетавшие со сцены слова:
— "Великий немой"…
— Роль кинематографа…
— Искусство или не искусство…
И что-то забрезжило в моей голове, что-то стало принимать еще неясные, но явно неприятные формы…
Я тихо поднялась и пробралась к выходу. А у выхода увидела огромный плакат: "Диспут о кинематографе".
И среди участвующих отчетливо и ясно свое собственное имя…
Прибежав домой, я велела перепуганной моим страхом горничной закрыть на цепочку дверь и никому не отворять, сняла телефонную трубку, легла в постель и засунула голову под подушку. <...>
Как хорошо, что все на свете кончается».
#Тэффи
Присоединяйтесь к ОК, чтобы подписаться на группу и комментировать публикации.
Нет комментариев