Несмотря на то, что Борис Сичкин был популярным артистом, хорошо зарабатывал, имел прекрасную трёхкомнатную квартиру в центре Москвы, машину, дачу и прочее, судьба таки заставила его покинуть страну. В 1971 году на него и ещё на 90 человек Тамбовской филармонии сфабриковали уголовное дело о якобы хищении госимущества в крупных размерах и посадили в тюрьму. «Я же деньги не воровал!» «В ведомости стоит ваша подпись против 50 рублей, когда вам полагается 25!» Актёра почти ежедневно перекидывали из камеры в камеру в надежде, что уголовники посеют страх в его душе́. Но те, напротив, плакали, прощаясь с ним. В конечном счёте, спустя год и две недели, генпрокуратура закрыла дело. Инициаторы были наказаны. Но кровушки-то было выпито немеряно! В своей книге «Мы смеёмся, чтобы не сойти с ума», изданной в Нью-Йорке за год до ухода, лицедей описал историю эмиграции. Предлагаю тебе, читатель, небольшой фрагмент из неё!
«Мать моей жены с нами не уезжала, и, естественно, её надо было обеспечить жилплощадью. Она была прописана с нами, но, поскольку оставаться одной в 3-комнатной квартире ей бы не разрешили, я договорился на обмен – 2-комнатная квартира с доплатой. Этот обмен должен был быть одобрен на собрании правления кооператива, членом которого я состоял. Больше всех суетился композитор Марк Фрадкин. Фрадкин имел конкретные виды на мою квартиру и развернул активную деятельность ещё до собрания: он обрабатывал членов правления, запугивая их тем, как может быть расценена помощь врагу народа, с именем КГБ на устах ходил по квартирам, собирал подписи жильцов против моего обмена, короче, делал всё, что было в его силах, чтобы помешать.
С Фрадкиным во время войны мы долгое время были в одной части, где он заслужил звание «самый жадный еврей средней полосы России». Впрочем, я думаю, это было явным преуменьшением, и он вполне был достоин выхода на всесоюзный, если не на международный уровень. Плюшкин по сравнению с ним был мотом. Покойный Ян Френкель, талантливый композитор и очаровательный человек, рассказывал мне, что Фрадкин постоянно уговаривал его зайти в гости, посидеть за рюмкой у его уникального бара. Один раз, когда они были около дома Фрадкина, тот его наконец зазвал, но при этом сказал: «Ян, в баре всё есть, но чтобы его не разрушать, а это произведение искусства – ты сам убедишься, купи бутылочку водки. Закуски навалом, но на всякий случай купи колбаски, если хочешь, сыра, ну, рыбки какой-нибудь и возьми батон хлеба.» В результате они сели у бара, выпили водку Френкеля, закусили его продуктами, а Фрадкин даже чая не предложил. В своё время Фрадкин мечтал попасть к нам в кооператив по причине хорошего района и того, что он был дешевле других кооперативов, но собрание было категорически против, мотивируя это тем, что Фрадкин не артист эстрады, богат и может купить квартиру в любом другом кооперативе. Я в то время был членом правления, со мной считались, и, когда жена Фрадкина со слезами на глазах умоляла меня помочь им, я, по своей мягкотелости, не смог отказать и уговорил правление проголосовать за Фрадкина. Позже история повторилась с их дочерью Женей, которая тоже хотела жить в нашем кооперативе. Оба раза члены правления говорили, что они голосовали не за Фрадкина, а за меня. Возвращаясь к нашему собранию, Фрадкин его закончил, коротко и по-деловому резюмировав: «Товарищи, нам надо решить вопрос об обмене Сичкина, в связи с тем, что он бросает нашу Родину, плюёт на все то, что сделала для него эта страна и хочет выгодно переметнуться на Запад. Нас он просит в этом ему помочь. Давайте голосовать.» Почти все русские, включая членов партии, проголосовали за меня, а все евреи, которых было большинство, против. В результате тёщу выгнали из квартиры, а я получил огромное моральное удовлетворение – еду правильно.
...Первое, что я сделал в Вене, это отправил вызов Фрадкину и в придачу к нему письмо следующего содержания: «Дорогой Марик! Всё в порядке, вся наша мишпуха уже в Вене, всё удалось провезти и твоё тоже. Как ты правильно сказал, таможенники такие же тупые, как вся вонючая советская власть, и бигуди осмотреть не догадаются. Так и вышло, только у Симы очень болит шея, все-таки каждый весил три кило. Пусть Рая до отъезда тренирует шею, у тебя шея, конечно, покрепче, но ты ж в бигудях не поедешь. Как нам сказали, в Америке иконы сейчас идут слабо, а ты знаешь, израильтяне из голландского посольства совсем обнаглели и хотят за провоз 20 процентов. Марк, вот прошло, казалось бы, всего несколько дней, а мы уже очень соскучились. Все со слезами на глазах вспоминают твоё последнее напутствие: «Я рад и счастлив за вас, что вы покидаете эту омерзительную страну, кошмарное наследие двух мерзких карликов: картавого сифилитика Ленина и рябого параноика Сталина. Дай вам Бог!» А как мы смеялись на проводах, когда ты сказал, что был и остаёшься убеждённым сионистом, а все твои якобы русские песни на самом деле основаны на еврейском фольклоре, сел за рояль, начал их одним пальцем наигрывать и объяснять, из какого синагогиального кадиша они взяты... Короче, ждём тебя и Раю с нетерпением, дай Бог, уже скоро. Крепко обнимаем, целуем Арон, Пиля, Сима, Двойра и Ревекка.»
Как мне впоследствии сообщил конферансье Борис Брунов, Фрадкин тут же побежал в КГБ и начал клясться, что у него нет икон и валюты, и он никуда не собирается ехать. Там (ещё раз) прочитали письмо и, пытаясь сохранить серьёзное выражение лица, посоветовали успокоиться, его никто ни в чём не обвиняет, многие получают вызовы, но если он не и собирается уезжать, ему не о чем волноваться. Фрадкин, тем не менее, был в панике, жена Рая на нервной почве начала курить. Забегая вперёд, второй вызов и письмо, но уже на адрес домоуправления «для Фрадкина» и якобы от другого лица я послал из Италии и третье, на адрес Союза Композиторов РСФСР Родиону Щедрину для Фрадкина из Нью-Йорка. Второе письмо: «Привет, Марик! Сразу по делу: твою капусту и рыжьё получил, но с лётчиками больше в долю не падай – они засветились. Канай в Севастополь, свяжись с кентами и попробуй зафузить моряков атомных подводных лодок. Как договаривались, я откусил три косых, остальное твоё, тебя ждёт. Антиквар превращай в зелень, его не втырить и могут закнокать. Вообще, ходи на цирлах, подальше от катрана, шныров и козырных – тебе сейчас самое время лепить темнуху. Учти, телефон прослушивается – ботай по фене. Слыхал парашу, как ты вертухаям туфту впаривал – всё правильно, пока не откинешься, хиляй за патриота. Вся маза тебя ждёт, на любой малине будешь первым человеком, братва мечтает послушать в твоём исполнении песни Шаинского. Поменьше пей и чифири, а то, что Рая шмалит дурь, не страшно – главное, чтоб не села на иглу. Бывай, до встречи. Валера.»
Фрадкин потерял сон, не помогали сильнейшие снотворные, снова побежал в КГБ, потом в домоуправление, ходил по квартирам, бился в судорогах и кричал, что он не имеет к этому никакого отношения, а всё это провокации Сичкина. Рая курила одну за одной и дошла до 4-х пачек в день. В КГБ хохотали до слёз и с нетерпением ожидали следующего письма и очередного визита идиота. Письмо третье: «Здравствуй, дорогой Марк! Прости, что так долго не писали, но сначала хотели получить товар, чтобы ты был спокоен. Слава Богу, все ОК, все контейнеры прибыли, с аргентинцами читались, так что ты уже в порядке: даже за один контейнер Рая спокойно может открыть массажный салон, а блядей среди иммигрантов навалом. Вообще, если ты сможешь переправить хотя бы 25 процентов своего состояния, то до конца жизни здесь будешь купаться в золоте. Если ты ещё не обрезан, то здесь можно устроить за большие деньги: все иммигранты придут посмотреть на обрезание композитора Марка Фрадкина. Свою коллекцию порнографии не вези, здесь этого добра полно, оставь Жене. Да, и скажи ей, чтобы хотя бы до вашего отъезда перестала фарцевать – бережёного Бог бережёт. Марик, мой тебе совет: пока ты в Союзе, учи нотную грамоту и хотя бы чуть-чуть гармонию – там ты можешь напеть мелодию, и «негр» её тебе записывает, а здесь негров много, но все они такие грамотные, как ты. У нас всё хорошо: молодые получают вэлфер, старые – пенсию, а бизнесы на кэш. Английский можешь не учить, он здесь не нужен: на Брайтоне всё на русско-еврейском жаргоне с одесским акцентом, а то, что у тебя первый язык идиш – огромный плюс. Тебя вся помнят и ждут, а твою знаменитую шутку: «Если бы Фаня Каплан закончила курсы ворошиловского стрелка, мы намного раньше избавились бы от этого картавого фантаста», – здешние артисты читают со сцены. С нетерпением ждём встречи, 3ай гезунд апдетер Мотл Фрадкин! Целуем Наум, Фира, Бася, Абрам и тетя Рахиль! P.S. Будете ехать, пусть Рая не глотает камни – Соня так и не просралась...»
Напоследок – музыкальная кинокомедия Марка Захарова и Александра Орлова «Стоянка поезда – 2 минуты» – слепок времени, самый цимус социализма. Золотое времечко! Музыку сочинил Геннадий Гладков. Все женские вокальные партии за кадром спела никому неизвестная Алла Пугачёва. Борис Сичкин с уникальным и непревзойдённым рисунком танца – в роли незадачливого городошника и мнимого больного. После его эмиграции картину в 1979-м положат на полку, в 1985-м уедет Олег Видов, в 1991-м – Леонид Каневский. Вот почему, кто не успел её увидеть вовремя – опоздал.
Комментарии 1