Предыдущая публикация
Лев Троцкий: почему его считают потомком Пушкина
Паутина родственных связей образует порой замысловатые узоры, которые в течение нескольких поколений способны связать людей настолько разных судеб и талантов, что в это сложно поверить. Так, например, существует версия, согласно которой Лев Троцкий приходится правнуком самому Александру Сергеевичу Пушкину.
Откуда появилась эта версия?
Вопреки тому, что само высказывание о родстве Пушкина и Троцкого похоже на кричащий заголовок из желтой прессы, мнение это родилось и окрепло во вполне академических кругах. Автором этой версии, возникшей в 1990-х годах прошлого века, был ученый-литературовед, пушкинист по имени Александр Лацис.
Его точку зрения поддержало несколько довольно уважаемых в постсоветском пространстве экспертов в области литературоведения: Владимир Абович Козаровецкий и Лев Александрович Аннинский.
Впрочем, противников у этой теории оказалось намного больше. И, в целом, эта довольно спорный и неоднозначный вопрос в отечественной пушкинистике, который многими исследователями рассматривается исключительно как некий курьез.
Аргументы сторонников
Известно, что Александр Сергеевич Пушкин был большим поклонником женского пола. Однажды им был составлен так называемый «донжуанский список» — два столбца женских имен и игривых прозвищ.
Предполагается, что ко всем этим дамам Пушкин испытывал любовное чувство. Две части списка неравномерны и второй намного длиннее первого, это связывают с тем, что в первой колонке поэт перечислил свои большие влюбленности, а во второй – короткие романы и непродолжительные интрижки.
Со сколькими из них он имел близость – не совсем понятно. Тем более, что Пушкин не приводит фамилий, а довольно туманно указывает на своих женщин. Чаще всего он пишет просто имя и, если возникает такая потребность, порядковый номер.
Например: Катерина IV. Наибольший интерес исследователей привлекает четвертая женщина в первом столбце, так как Пушкин в этом случае не написал имени, а оставил только загадочные буквы NN.
Споры о том, кем была тайная любовь Пушкина, не утихают до нашего времени. Существует множество версий: кто-то считает, что это была будущая жена декабриста Мария Раевская, кто-то предполагает, что это могла быть Екатерина Карамзина.
Некоторые же ученые думают, что эта история относится ещё к ранним годам жизни Пушкина и на самом деле поэт имел в виду польку по имени Анжелика Дембинская. Соображения исследователей на этот счет вполне обоснованы: точно известно, что Пушкин был увлечен этой девушкой в свои молодые годы, но ее имя не фигурирует в донжуанском списке.
Об их связи коротко упоминает друг поэта Пущин: «Случалось, зайдет он ко мне. Вместо «Здравствуй», я его спрашиваю: «От нее ко мне, или от меня к ней?» В моем соседстве на Мойке жила эта Анжелика – прелесть полька! На прочее – завеса!».
Приходится только гадать, о чем же «прочем» писал Пущин. Есть мнение, что Дембинская забеременела от Пушкина, а родившегося ребенка во избежание скандала было решено отдать на воспитание в другую семью. Для дворянских нравов того времени – обычная практика.
Сторонники версии родства Пушкина и Троцкого уверяют, что с этой просьбой поэт обратился к Николаю Раевскому, так как Александр Сергеевич в своей переписке довольно туманно пишет о неких «услугах» и о том, как он обязан этому своему могущественному другу. Мальчик был наречен Леонтием Дембинским, получив фамилию матери и имя крестного отца. Он воспитывался в семье Раевских французом-гувернером и, получив хорошее образование, в свои взрослые годы выполнял функции секретаря и делопроизводителя при усадьбе.
Далее сторонники родства поэта и революционера предполагают, что у Леонтия произошел бурный роман с одной из страстных поклонниц творческого гения его отца и на свет родился младенец. Теория, обладавшая сравнительной стройностью до этого момента, дает лихой кульбит в этом моменте.
Этого новорожденного мальчика якобы отдают в хорошо обеспеченную еврейскую семью и там приемные родители нарекают его именем Давид. Повзрослев, он завел семью, женившись на девушке из еврейской семьи, и у него родился сын Лев Бронштейн, получивший широкую известность под псевдонимом Троцкий.
Косвенное подтверждение своей правоты сторонники этой гипотезы находят в том, что в семье Давида Бронштейна детей называли такими же именами и в таком же порядке, как и в семье отца поэта: Ольга, Александр, Лев.
Некоторые аргументы «за» выглядят порой совсем уж вычурно: в частности, указывается, что Троцкий страдал исключительно барской потомственной болезнью – подагрой, совершенно не присущей еврейской бедноте.
Аргументы противников
Аргументы противников этой теории сильны и многочисленны. Они были систематизированы и комплексно представлены в статье ученого Лазаря Фредгейма.
Во-первых – нигде в переписке Пушкина не фигурирует упоминание о ребенке, которого родила ему полька, соседка Пущина. Известно, что когда от поэта забеременела крепостная девушка из Болдинского имения, то он довольно открыто и активно обсуждал это неприятное для него событие со своими знакомыми, советовался, искал разные выходы из ситуации.
Тем более, нельзя так однозначно трактовать туманность фразы Пущина про «все прочее». Теоретически возможно, что, например, Дембинская была замужем, и именно на этом друг поэта решил поставить логическую «завесу».
Тем более, мы не знаем, по каким причинам Пушкин был обязан Раевскому и помощь в каких именно щекотливых вопросах он оказывал поэту. Ведь, если вдуматься, объяснений может быть великое множество: он мог одолжить денег писателю, простить ему карточный долг и т.д.
Лазарь Фредгейм указывает на ряд сомнительных утверждений оригинальной версии. В частности, он опровергает суждение о зажиточности семьи Бронштейнов.
Для этого исследователь обращается к мемуарам самого Льва Троцкого. Вспоминая свое детство, революционер пишет следующее: «Со старым диваном в столовой связана вся моя детская жизнь. На этом диване, обложенном фанерой под красное дерево, я сидел за чаем, за обедом, за ужином, играл с сестрой в куклы, а позже и читал.
В двух местах обшивка прорвана. "Давно пора перетянуть, – говорит мать. – Мы диван не перетягивали с того года, когда царя убили"». Выходит, что решение отдать ребенка именно в еврейскую семью не находит заявленной экономической мотивации.
Подавно такого поступка странно ожидать от православных христиан, ведь в царские времена существовало весьма четкое разделение по религиозному принципу, социальные барьеры были жестки и незыблемы, а отношение к иудеям далеко не всегда было терпимым.
Следующая публикация
Комментарии 22