Предыдущая публикация
И только Катя молчала.
Она сидела, уткнувшись в монитор, и жмурилась от радости как довольная кошка.
Это была ее первая премия. И еще не полученная, она уже грела Катино сердце, обещая столько возможностей, и заставляя невольно строить планы.
Купить маме новую юбку? Ту самую, которую они видели в торговом центре накануне. Красивая – сил нет! Правда, цвет очень уж яркий. Ну и что? Мама у Кати совсем еще молодая и очень интересная женщина. Так почему бы ей не носить такие вещи?
Или подарить отцу новые колеса на машину? Он так мечтал о хорошей зимней резине! Только и разговоров дома, что о грядущей зиме и безопасности.
Или купить все-таки Пашке вожделенную гитару? Он так мечтает научиться играть, но родители сказали, что заработать на «бренчалку» он должен сам. А где заработать на хороший инструмент десятилетнему пацану? Катя, конечно, подбрасывает брату рубль-другой иногда за вынесенный вместо нее мусор, но это ж капля в море. И до мечты Пашке пока далеко.
В общем, куда потратить свалившуюся нежданно-негаданно денежку, придумать было сложно. Катя прикидывала и так и эдак, но никак не могла решить, что же важнее – мамина юбка или Пашкина гитара.
- Девочки, рабочий день не окончен! Давайте-ка, восторги – потом! Маша, займись уже делом! Нам отчеты сдавать, а у тебя еще конь не валялся! Катюша, а ты чего притихла?
Катя вопроса начальницы даже не услышала. Она была сейчас вовсе не в кабинете, а сидела у костра на берегу Волги, в том самом, папином любимом месте, слушая, как Пашка настраивает гитару. Тихонько звякал в ночной тишине бубенчик, прикрепленный к леске, но отец даже не оглядывался в сторону реки, помешивая густую уху в котелке.
Ее мечта была настолько реальной, что Катя слышала и тонкий звон струн, и запах костерка, и папино добродушное бормотание.
- Сейчас, сейчас! Еще немножко, и все готово! Хорошая уха спешки не любит.
Она протянула было руку, чтобы потрепать брата по растрепанной макушке, как вдруг прямо над ее ухом раздалось злое:
- Катерина! Выключи уже блаженство! Ушла в себя – вернусь не скоро?! Работать кто будет?!
Бамс!
Катя вернулась с небес на землю, и испуганно вздрогнула, вскинув глаза на Нину – свою наставницу.
Ниночка была очень красива. В бухгалтерии, да и во всем офисном центре не было более яркой и привлекательной девушки, чем она. За это Нину любили мужчины, которые говорили, что при взгляде на такую красоту, глаз отдыхает, и очень не жаловали женщины. Их взгляд не только не отдыхал, когда Нина появлялась на горизонте, а напротив, напрягался, наливался слезой, и грозил оставить неприятные последствия в виде преждевременных морщинок, которые не поддавались даже самому лучшему и дорогому крему. Потому, что любоваться на красоту дано не каждому, а вот зависть – спутница почти любого. Нина же предметом для этого недостойного чувства, была самым подходящим.
Высокая, стройная, пышноволосая и темноглазая. Она не шла по коридорам центра, а плыла. На каблуках, на минуточку. И не спотыкалась! Ее ноги были такой длины и бесподобной точености, что смотреть на них без восхищения удавалось немногим.
Но насколько Нина была привлекательна внешне, настолько же отталкивающее впечатление она производила, когда с нею пытались общаться.
Нет, Нина не была груба или хамовата. Воспитания ей хватало. Но неприкрытая ненависть к этому миру и окружающим ее людям сквозила в каждом процеженном сквозь зубы слове, которое Нина роняла, когда совсем уж невозможно было промолчать. Более-менее спокойно она общалась лишь с начальством.
А поскольку Нина была приведена в фирму Лидией Матвеевной и давно зарекомендовала себя отличным специалистом, особых проблем в общении с руководством девушка не испытывала, а рядовых сотрудников предпочитала не замечать.
«Ведьма»… Так нарекли Нину сотрудники фирмы и она даже не спорила с обидным прозвищем. Напротив, словно облеклась в это слово, как в наряд от кутюр, и испепеляла взглядом любого, кто пытался смотреть на нее косо.
Злитесь? Не нравлюсь я вам? Ну и прекрасно! Но вот пренебрегать мной – не смейте! Пожалеете!
Единственным человеком, кто Нину не то, что не боялся, а жалел, была Катя.
Почему-то эта красивая девушка не вызвала у Кати никаких эмоций, кроме жалости, с самого первого дня знакомства.
Впервые Катя увидела ее на ступеньках бизнес-центра, когда пришла устраиваться на работу.
- Простите, а фирма «Прометей» здесь находится? – Катя, которая слонялась по кварталу уже полчаса, пытаясь найти нужный ей адрес, не нашла ничего лучшего, чем задать вопрос эффектной брюнетке, рывшейся в модной сумочке.
- Девушка, я вам справочное бюро, что ли? Иди себе, куда шли! Не знаю я ничего!
Сумочка все-таки выпала из рук Нины, и ее содержимое разлетелось по ступенькам, заставив Катю тут же кинуться на помощь ворчливой незнакомке. Подбирая помаду и разбитую пудреницу, Катя чуть не разревелась.
- Такая красивая и вдребезги…
Нина, удивленно глянув на расстроенную Катерину, усмехнулась:
- А ты странная… Зачем тебе «Прометей»?
- Я там работать буду!
- Вот как? И кем же?
- Бухгалтером.
Нина приподняла точеную бровь, но от замечаний почему-то воздержалась.
- Ну пойдем! Бухгалтер…
Катя так и не узнала, что после того, как они поднялись в офис, и Нина процокала каблучками до двери кабинета Лидии Матвеевны, между этими двумя женщинами состоялся короткий, но очень содержательный разговор.
- Хорошая девочка.
- Откуда знаешь?
- Я ее почти послала, а она – ничего. Помогла мне. И улыбается все время. Может, и дурочка, конечно, но думаю, надо присмотреться получше, что за человек. Не кобра, Лида, это точно. Нам тут и своих хватает. И я из них первая. Конкуренции не потерплю, ты же знаешь.
- Знаю, Нинок. Иди! Зови свою протеже. Посмотрим, что за фрукт!
Катины испуганные очи, умение найти ошибку в подсунутом для проверки отчете, и робкое: «Вы правда меня берете?», покорили Лидию Матвеевну.
- Берем. На испытательный срок. Нина тебе поможет. А там – видно будет. Старайся.
И Катя старалась.
К Нине по пустякам не приставала и вообще делала вид, что лучшее ее наставницы на свете человека нет, чем очень удивляла других сотрудников.
- Эй! А ведьма наша Катерину приворожила, что ли? Девка вроде умная, а глаз с этой грымзы не сводит и слова про нее плохого сказать не дает. Что-то здесь не так!
И пока все вокруг гадали, чем Нина так мила Кате, ответ на этот вопрос был прост и лежал на поверхности.
Катя Нину просто-напросто жалела.
Откуда взялось это странное чувство, Катя и сама не понимала. Глядя на Нину, когда та, презрительно щурясь, отчитывала кого-то из сотрудников, она видела вовсе не «грымзу» и не «ведьму», а просто девушку, которая, по непонятным пока Кате причинам, все время защищалась.
Почему Катя так решила, она и сама не знала. Просто чувствовала.
Поэтому, когда Нина злилась или не находила себе места, сводя сложные отчеты, Катя молча наливала чаю не только себе, но и ворчунье. Ставила молча чашку на стол Нины, и уходила, не задавая вопросов и не ожидая благодарности.
Это молчаливое соглашение, никем не подписанное и не утвержденное, удивляло всех вокруг. Но вмешиваться в происходящее никто не рисковал, ведь попасться на острый язычок Нины желания не возникало ни у кого.
Катя, которую воспитывали в убеждении, что даже за самую обычную малость, вроде пожелания здоровья в ответ на чих, нужно быть благодарной, все время помнила, как шагала вслед за стройной Ниночкой по коридору офиса, а потом ловила каждое слово, когда та терпеливо вводила новую коллегу в курс дела. Именно тогда Катя поняла, что Нина не только хороший профессионал, но и человек, который умеет находить общий язык, когда это нужно.
О Нине Катя, конечно, не знала ничего или почти ничего, ведь та никого и на пушечный выстрел не подпускала к себе. По обрывкам разговоров и вскользь оброненным фразам, знала, что Нина живет с матерью и сестрой. А вот о том, какие отношения связывают этих женщин Катя узнала только в тот день, когда Лидия Матвеевна сообщила о премии.
Раздражение Нины было столь неприкрытым и неожиданным, что Катя толкнула локтем стопку папок, лежавшую на краю стола, и они разлетелись по полу, заставив всех вокруг ахнуть.
- Катя! Ведь все утро порядок наводила…
Нина тихо чертыхнулась, и присела на корточки рядом с ползающей по полу Катей.
- Прости…
Это простое слово упало тихой капелькой между ними, и Катя невольно улыбнулась:
- Ладно. Сама виновата. Размечталась!
- О чем?
Этот вопрос был настолько неожиданным, что Катя снова выронила собранные было папки из рук.
- Ой! Ну вот… Опять я… О чем? О рыбалке!
Нина от удивления открыла рот и чуть не потеряла равновесие.
- О чем?!
- О рыбалке. Мы с родителями ездим на Волгу. Рыбу ловить. Вот я и размечталась, как куплю папе новую резину на машину и Пашке гитару, а потом мы поедем все вместе не рыбалку…
Нина выгнула тонкую, тщательно прорисованную бровь.
- А себе?
Катя, не понимая, уставилась на коллегу.
- Что себе?
- Себе что ты купишь с премии?
Катя растерялась.
- Не знаю… Я как-то не думала об этом. Тушь, наверное, новую куплю, если деньги останутся. Моя почти пустая уже.
Нина больше ничего не сказала. Она рывком сгребла с пола оставшиеся папки, водрузила их на Катин стол, и скомандовала:
- Пошли!
- Куда?! Нин, мне работать надо!
- Перерыв у тебя!
Нина кивнула на дверь.
- Что рты открыли? – это предназначалось уже не Кате. – Интересно? Нет, милочки! Ошибаетесь! Интересно за углом! А на нас узоров нет! Вот и нечего пялится! Пошли, Катерина!
На выходку Нины внимания никто не обратил. Привыкли. А вот Катя нахмурилась. Она так и не смогла понять, как в таком красивом теле может уживаться такая боль. А главное, совершенно непонятен был характер этой самой боли. А потому и понять, что происходит с Ниной, не представлялось пока возможным.
Впрочем, кажется пришел тот день, когда Нина готова была раскрыть если не все, то хотя бы некоторые из своих тайн.
- Почему ты так сказала?
Нина поставила чашку с чаем перед Катей и закрыла дверь в маленькую комнату, которая служила столовой для сотрудников фирмы. В это время здесь никого не было, и Нина не хотела, чтобы разговору помешали.
- Как? – Катя обхватила ладонями чашку и улыбнулась.
Тепло разлилось по кончикам пальцев, и Катя снова вспомнила о придуманном костерке и довольной мордашке брата.
- Почему ты о себе даже не подумала, когда решала, куда потратить премию?
Катя дернула плечом, не понимая, почему Нину так волнует этот вопрос.
- Не знаю. У нас всегда сложно было с деньгами. У меня родители – учителя. Мама математику преподает, а папа – физику. Работают оба в обычной школе. Репетиторством, конечно, занимаются, но этого все равно не хватает. Брат у меня – хоккеист. Там снаряжение очень дорогое. И я училась. Поступила-то на бюджет, но это было в другом городе. Родители мне помогали. Квартиру снимали, чтобы я в общежитии не жила. Знаешь, какие там тараканы? С ладошку! Представляешь?! Я таких в жизни никогда не видела! А еще они бумагу любят есть. Пашка одного такого поймал и домой увез. Посадил в банку и маму пугал. Говорил, что это неизвестный науке вид. Мама смеялась, но делала вид, что боится. Она тогда еще трех учеников взяла, что комнату в съемной квартире мне оплатить. Мы снимали с девчонками одну квартиру на троих. Хорошо было. Весело. Подрабатывали по вечерам официантками. Только родителям не говорили. Знали, что ругать будут. Они всегда так переживают за нас. И за меня, и за Пашку. Мама на все его игры ходит. Смотреть не может, потому, что волнуется страшно. Сидит на трибуне с закрытыми глазами и спрашивает у папы, когда кричать: «Шайбу!».
- Хорошая у тебя семья… - Нина задумчиво грызла кусочек рафинада. – Таких не бывает…
- Почему это? – Катя сама удивилась тому, что вдруг оскорбилась.
Как это не бывает?! А родители? А Пашка? Их не бывает, что ли?!
- Извини. Это я о своем. – Нина словно очнулась и стряхнула прилипшие крупинки сахара с пальцев. – Мои вот совсем не сладкие!
- Кто?
- Мама… Сестра… Я у них такой кошелек на ножках… Обязана содержать и все тут! Я им очень много должна…
Горечи в голосе Нины было столько, что Катя невольно вздрогнула.
- Как это? Нин, ты прости, что я спрашиваю, но вижу же, что тебе хочется с кем-то поделится. С мной – можно. Я никому не скажу. Честно!
- А я и не боюсь. Подумаешь! Ну узнают все о том, что я недалекого ума барышня, и что? Зато – красивая!
- Это точно! – Катя невольно рассмеялась. – Ты ведь и правда, очень красивая… В маму?
- В бабушку. И в отца. У нас с сестрой отцы разные. Мой был для мамы ошибкой молодости, а отец Инги – любовью всей жизни. И мама до сих пор винит меня в том, что он ушел. Бросил ее, когда я заболела.
- Заболела?
- Ну не совсем так. Смотри.
Нина обернулась к двери, проверяя, закрыт ли замок, и потянула из-за пояса узкой модной юбки край блузки.
Тонкий уродливый шрам на спине Нины заставил Катю ахнуть.
- Ничего себе!
- Да уж. Себе как раз и ничего… Последствия моей свободы…
- Как это?
- Когда мама развелась с моим отцом и второй раз вышла замуж, я была счастлива. Какое-то время. Мне было двенадцать. Время воли. И за мной никто не следил, ничего не требовал. Я могла вести себя так, как мне того хотелось. Мама ждала Ингу и ей было совершенно не до меня. Главное, нужно было возвращаться вечером домой вовремя и не раздражать отчима. А раздражаться он умел. Еще как! Его бесило вообще все. Мама, ее вечное нытье, ожидание ребенка, который был никому на самом деле не нужен, и, конечно, я. О! Я была самым главным раздражителем! Меня отчим просто терпеть не мог. Срывался, кричал, иногда даже ударить пытался. Мой отец, зная об этом, предлагал забрать меня, но мама не отпустила. Ей важно было показать себя хорошей матерью. У Ингиного отца большая родня, и маму там разглядывали чуть ни под микроскопом. Такая или не такая… По-моему, «такой» ее так и не признали, несмотря на то, что Инге она всегда была хорошей матерью. В общем, отчим ушел от мамы сразу после того, как я упала.
- Упала?
- Да. Мы с друзьями ходили на «заброшку». Недостроенный дом недалеко от нашего. Там было «наше» место. И однажды, уже вечером, когда стемнело, я оступилась на краю балкона, где мы курили. И упала… Со второго этажа.
Катя снова ахнула, расплескав чай.
- Да. Это было страшно. Не потому, что я сломала руку и, как потом выяснилось, спину. Там внизу были битые кирпичи и какие-то железки. А потому, что нашли меня не сразу. Мои «друзья» просто разбежались по домам, побоявшись вызвать скорую или сказать о том, где были, родителям. Страх, что их накажут, оказался сильнее, чем тот, что должен был бы быть за мою жизнь. Никому она была не интересна…
Катя плакала уже не скрываясь.
- Как же так! Разве это возможно?!
- Возможно, Катя. Не реви! Я терпеть не могу, когда меня жалеют! И не к тому тебе все это сейчас рассказываю!
- Я не буду! Не буду! Вот, смотри! – Катя вытерла рукавом белой блузки глаза, оставляя на шелке темные разводы от туши. – Видишь? Не плачу больше!
- Хорошо… - Нина помолчала, но все-таки продолжила. – В больнице я пролежала почти год. И не в одной, а в разных. Несколько операций, долгая реабилитация. Мама прокляла тот день, когда решила, что я уже достаточно взрослая для того, чтобы отвечать за свои поступки. Я ее понимаю. Маленький ребенок на руках, помощи почти никакой, а тут еще я – то в гипсе, то в депрессии. Ох, что я тогда творила! Вспомнить страшно! Кричала, ругалась, обвиняла во всем ее… Говорила, что если бы не было Инги, мы жили бы хорошо… Это было, конечно, глупо! Инга была совершенно ни при чем. Она маленькая была такая красивая, что любой, кто ее видел, останавливался, чтобы сказать об этом маме. И мама хотела гулять с коляской, а не сидеть у моей постели, слушая ругань. Я виновата перед ней. Очень виновата… Она сделала все, чтобы поставить меня на ноги. И ей это удалось! Видишь?
- Я только одного не пойму, Нин. Как ты можешь ходить после такого на каблуках?
- Ах, это! Да запросто! Я не могу в другой обуви. В кроссовках, например, меня очень спина беспокоит. А на каблуках – легче. Почему так? Не спрашивай! Я не знаю. Просто так срослось все, видимо.
- А дальше?
- А что дальше… Дальше у мамы осталась одна любимая дочь. Инга… А со мной она почти не разговаривала. Между нами было столько всего, что пробраться через эти завалы было уже невозможно. Мы то ругались, то молчали месяцами. Отец оплатил мне обучение в институте, и я мечтала о том дне, когда мы разъедемся с мамой. Я до сих пор не знаю, почему она настаивала на том, чтобы я жила с ней. Радости от этого не было никому – ни ей, ни мне, ни Инге. Сестру я терпеть не могла. Гнала от себя, как бешеную собаку, закатывая скандалы каждый раз, когда она приближалась ко мне. Почему? Зачем? Сама не знаю. Может травма наложилась, а может просто я сама по себе поганый человек… Не знаю… Но связи, даже самой эфемерной, между нами, как между сестрами, нет. И не было никогда. Мы чужие люди.
- А зачем тогда ты живешь с ними?
- А куда мне деваться, Катя? Теперь уже некуда… Я готова была перебраться к отцу, но маму хватил инсульт. А следом еще один. И теперь я работаю на сиделок и лекарства, а заодно присматриваю за сестрой, которая в точности повторяет мой путь, пропадая вечерами непонятно где и не отдавая себе отчет, чем все это может закончится… А я ничего не могу сделать… У меня есть только работа… Слушай, а можно, я спрошу?
- Конечно!
- Как у тебя получается думать больше о других, чем о себе?
- Нин, в моем случае это очень просто. Обо мне думают, и я думаю. А у тебя все сложнее…
- Интересно, есть способ как-то исправить то, что имеется в наличии? Всю эту ненависть, нелюбовь, отторжение? Можно ли куда-то деть все это разом и начать жить заново?
- Нет! – Катя покачала головой. – Мне кажется, что так это не работает.
- А как работает? – вопрос Нины прозвучал так по-детски беспомощно, что Катя невольно удивилась.
Куда девалась сейчас «ведьма»? Где была сейчас вся ее спесь и неуемный гонор? Перед Катей сидела совершенно потерянная молодая женщина, которую хотелось просто обнять, чтобы согреть хоть немного.
Что Катя, не задумываясь, и сделала.
Нина напряглась было, решая, не отпрянуть ли от этих непрошенных объятий, но все-таки приняла их.
И странное дело… Ей стало, пусть и немного, но легче. Она столько лет была одна, что сейчас просто удивленно прислушивалась к себе. Что это такое, когда ты кому-то нужен? Когда кому-то есть дело до того, что творится у тебя в голове и на сердце?
Ощущение было странным, но не неприятным. И Нина решила, что хуже не будет, если Катя не отпустит ее сразу.
Белая блузка Катерины на плече, в которое уткнулась Нина, давно уже промокла насквозь, а девушки так и сидели, неудобно подогнув под себя ноги на высоких барных стульях, которые какой-то не очень умный дизайнер решил разместить в комнате отдыха.
Наконец, Нина шмыгнула носом, подняла голову, и удивленно уставилась на Катю, которая вдруг покатилась со смеху, глядя на подругу.
- Ты чего?!
- Ты бы себя в зеркало видела! Такое детям показывать нельзя! Писаться в постель по ночам будут!
И пока Нина смывала остатки макияжа, Катя сбегала в кабинет и вернулась со своей и Нининой сумкой.
- Ревы-коровы мы! Давай-ка себя в порядок приводить! Правда, тушь у меня почти совсем закончилась, ну и ладно! Вот премию получу и порадую себя, если денежка останется.
- Денежка…
- Ага! Бабушка так говорила. А еще говорила, что хороший человек лучше любой денежки! И если повезет такого найти – радуйся!
- Правду говорила твоя бабушка, Катя… - Нина вздохнула и достала косметичку. – Порадую сейчас наш серпентарий. Мне впору дедушку Мороза изображать! Смотри, какой у меня нос красный!
Однако, «серпентарий» дружно промолчал, когда девушки вернулись в кабинет. Все сделали вид, что ничего странного не происходит.
А потом снова изобразили полнейшее безразличие, когда увидели, как Нина помогает Кате выбрать брату гитару в интернет-магазине, и одобрительно кивает, глядя, как счастливая подруга хвастается коллегам новой тушью.
Но им бы точно не удалось скрыть удивление, если бы они увидели небольшую полянку на берегу Волги, где спустя полгода Катин отец перемешает варево в котелке над костром, а потом махнет Инге с Пашкой:
- Клюет у вас! Певцы вы мои! Так душевно выводите, что даже меня до слез чуть не довели! Идите, зовите девчонок! Уху есть будем! Готова уже. Павел, да помоги ж ты даме! Подсак у машины! Ого! Ничего себе! Впервые на рыбалке, а такую щуку поймала! Молодец, девочка!
И Нина невольно рассмеется вслед за сестрой, когда та подбежит к ней, таща свой улов.
- Смотри! Здорово, правда?! Я – молодец?!
- Не то слово!
Следующая публикация
Нет комментариев