Предыдущая публикация
«СОЦИАЛЬНО-ОПАСНЫЕ ДЕТИ».
Как карательная машина обошлась с детьми «врагов народа».
Приёмники-распределители, детские дома и исправительно-трудовые лагеря для несовершеннолетних — десятки тысяч советских детей родились и выросли в условиях изоляции. Их разлучили с родителями и оторвали от семьи только за то, что они были детьми «врагов народа» и членами семей «изменников Родины»...
Считается, что хранящиеся в архивах сводки о числе несовершеннолетних, отправленных в детские дома и исправительные заведения ГУЛАГа, не отражают реального положения дел. Цифры, измеряемые десятками тысяч, – это только вершина айсберга. Так, согласно официальной статистике, только с августа 1937 года по октябрь 1938-го у репрессированных родителей было изъято 25 342 ребёнка. Из них в детдома Наркомпроса и местные ясли передано 22 427 детей. Отданы под опеку родственников и возвращено матерям — 2915. Но это лишь официальные данные. Истинные цифры нам неизвестны. О этом тогда не писали и не говорили, да и сейчас часть информации всё ещё остаётся закрытой.
Но даже это количество детей, пострадавших от «большого террора», ужасает. Всех их - и полуторагодовалых, и уже подростков, забирали из родного дома и обрекали на жизнь в холоде и голоде. Это они вместе с матерями в вагонах для перевозки скота неделями ехали к месту ссылки и провели своё детство на нарах в бараках. И это для них чай с ложкой сахара или обычный резиновый мячик были недосягаемой мечтой. Многие из них больше никогда так и не увидели своих родителей, иные же вспоминали, что счастья воссоединения не было: взаимоотношения были нарушены, они становились чужими людьми…
«Нет большей подлости, чем война власти с детьми с использованием всей мощи карательного аппарата, - говорил участник войны, учёный Александр Яковлев. - Опираясь на указания Политбюро ЦК, лично Ленина и Сталина, большевики создали особую систему «опального детства»… Она имела в своём распоряжении детские колонии, специальные детские дома и ясли. Дети должны были забыть, кто они, откуда родом, кто и где их родители. Это был особый — детский ГУЛАГ...»
Всем хорошо известен лозунг, появившийся в 1936 году: «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!» Он быстро вошёл в обиход, появился на плакатах и открытках, изображающих счастливых детей, находящихся под надёжной защитой советского государства. Но безоблачного и счастливого детства, видимо, были достойны не все дети…
⠀
А началось всё с того, что в разгар большого террора, а именно 15 августа 1937 года, нарком внутренних дел СССР Николай Ежов подписал оперативный приказ «Об операции по репрессированию жён и детей изменников Родины». Согласно этому документу, жёны осужденных за «контрреволюционные преступления» подлежали аресту и заключению в лагеря на срок 5-8 лет, а их дети в возрасте от года до 15 лет направлялись в детские дома.
⠀
В каждом городе, где происходила операция по репрессированию жён «изменников Родины», создавались детские приёмники, куда поступали дети арестованных. Пребывание в детприемнике могло длиться от нескольких дней до нескольких месяцев. Людмила Петрова из Ленинграда, дочь репрессированных родителей, вспоминает: «Посадили в машину. Маму высадили у тюрьмы «Кресты», а нас повезли в детский приёмник. Мне было 12 лет, брату — 8. В первую очередь нас наголо остригли, на шею повесили дощечку с номером, взяли отпечатки пальцев. Братик очень плакал, но нас разлучили, не давали встречаться и разговаривать. Через три месяца из детского приёмника нас привезли в Минск».
⠀
Из детприёмников детей отправляли по детским домам. Братья и сёстры практически не имели шансов остаться вместе - их разлучали и отправляли в разные учреждения. Из воспоминаний Анны Раменской, чьи родители были арестованы в 1937 году в Хабаровске: «Меня поместили в детприёмник в Хабаровске. На всю жизнь мне запомнился день нашей отправки. Детей разделили на группы. Маленькие брат с сестрой, попав в разные места, отчаянно плакали, вцепившись друг в друга. И просили их не разъединять. Но ни просьбы, ни горький плач не помогли… Нас посадили в товарные вагоны и повезли…»
Огромная масса вмиг осиротевших детей поступала в переполненные детские дома. «В нашем детдоме жили дети от грудного возраста до школьного периода, - вспоминала Неля Симонова. - Кормили нас плохо. Приходилось лазить по помойкам, подкармливаться ягодами в лесу. Очень многие дети болели, умирали. Нас били, заставляли долго простаивать в углу на коленях за малейшую шалость… Однажды во время тихого часа я никак не могла заснуть. Тётя Дина, воспитательница, села мне на голову, и, если бы я не повернулась, возможно, меня бы не было в живых».
⠀
В детских домах широко применялись физические наказания. Наталья Леонидовна Савельева из Волгограда так вспоминает о своём пребывании в детском доме: «Метод воспитания в детдоме был на кулаках. На моих глазах директор избивала мальчиков, била головой о стену и кулаками по лицу за то, что при обыске она находила у них в карманах хлебные крошки, подозревала, что они готовят хлеб к побегу. … Воспитатели нам так и говорили: «Вы никому не нужны». Когда нас выводили на прогулку, то дети нянек и воспитательниц на нас показывали пальцем и кричали: «Врагов, врагов ведут!» А мы, наверное, и на самом деле были похожи на них. Головы наши были острижены наголо, одеты мы были как попало...»
⠀
Конечно, не все воспитатели и персонал учреждений вели себя как садисты, были и вполне понимающие детскую боль, сочувствующие и сопереживающие люди. Так, к примеру, Янина Маргелова,которой было 4 года, когда её родителей репрессировали, рассказывает: «Нас с Нонной (сестрой) увезли на Украину. Только в разные места распределили - ей же скоро в школу надо было. Я жила в детском доме «Зеленый Гай». Воспитательница у меня была хорошая, хлопотала, чтобы нас с Нонночкой соединили. За год или два до войны меня привезли в тот спецлагерь для детей врагов народа, где жила сестра, - это была деревня Дарьевка, Черкасская область. ... Мы были в лесу, в полной изоляции, общались только с воспитателями. Они, к слову, относились к нам хорошо».
Но чаще всё же было иначе. Дети репрессированных рассматривались как потенциальные «враги народа», и потому попадали под жесточайшее психологическое давление как со стороны сотрудников детских учреждений, так и сверстников. В такой обстановке в первую очередь страдала психика детей, им крайне трудно было сохранить свой внутренний душевный мир, оставаться прежними. Мира Уборевич, дочь расстрелянного по «делу Тухачевского» командарма И.П. Уборевича, вспоминала: «Мы были раздражены, озлоблены. Чувствовали себя преступниками, все начали курить и уже не представляли для себя обычную жизнь, школу».
⠀
Мира пишет о себе и о своих друзьях — детях расстрелянных в 1937 году военачальников Красной армии: Светлане Тухачевской (15 лет), Петре Якире (14 лет), Виктории Гамарник (12 лет) и Гизе Штейнбрюк (15 лет). Самой Мире в 1937-м исполнилось 13 лет. Известность отцов сыграла роковую роль в судьбе этих детей: в 1940-е годы все они, будучи уже взрослыми, были осуждены по статье 58 УК РСФСР («контрреволюционные преступления») и отбывали наказание в исправительно-трудовых лагерях.
⠀
«Большой террор» породил новую категорию преступников: в одном из пунктов приказа НКВД «Об операции по репрессированию жён и детей изменников Родины» впервые появляется термин «социально опасные дети»: «Социально опасные дети осужденных, в зависимости от их возраста, степени опасности и возможности исправления, подлежат заключению в лагеря или исправительно-трудовые колонии НКВД или водворению в детские дома особого режима». При этом возраст детей, попадающих под эту категорию, указан не был, а значит, таким «врагом народа» мог быть и 3-летний малыш. Но чаще всего «социально опасными» становились подростки. Таким подростком был признан Пётр Якир, сын расстрелянного в 1937 году командарма И. Якира. 14-летний Петя был выслан вместе с матерью в Астрахань, а после её ареста - обвинён в создании «анархической конной банды» и приговорён к пяти годам заключения как «социально опасный элемент». Подростка отправили в детскую трудовую колонию. О своём детстве Якир написал книгу воспоминаний «Детство в тюрьме», где подробно описал судьбу таких, как он, несчастных подростков.
Положение детей репрессированных родителей, находящихся в детских домах, с течением времени требовало большей регламентации. Приказ НКВД СССР «Об устранении ненормальностей в содержании детей репрессированных родителей» и циркуляр «О порядке устройства детей репрессированных родителей в возрасте свыше 15 лет» были подписаны 20 мая 1938 года. В этих документах от сотрудников детских домов требовали «установить агентурное наблюдение за указанным контингентом детей, своевременно вскрывая и пресекая антисоветские, террористические настроения и действия».
В случае если дети, достигшие 15-летнего возраста, проявляли «антисоветские настроения и действия», они предавались суду и направлялись в исправительно-трудовые лагеря по спецнарядам НКВД. Несовершеннолетние, попавшие в ГУЛАГ, составляли особую группу заключённых. Перед тем как попасть в исправительно-трудовой лагерь, «малолетки» проходили те же круги ада, что и взрослые заключённые. Арест и этапирование происходили по тем же правилам, за исключением того, что подростков содержали в отдельных вагонах (если таковые имелись) и в них нельзя было стрелять.
⠀
Тюремные камеры для несовершеннолетних были такими же, как и камеры для взрослых заключённых. И бывало, что дети оказывались в одной камере вместе со взрослыми уголовниками - тогда мучениям и издевательствам не было предела. В лагерь такие дети попадали окончательно сломленными, утратившими всякую веру в справедливость. А потом, обозлённые на весь мир за отнятое детство, нередко мстили за это «взрослым». Лев Разгон, бывший узник ГУЛАГа, вспоминает, что «малолетки» были «страшными в своей мстительной жестокости, разнузданности и безответственности». Более того, «они никого и ничего не боялись».
⠀
Воспоминаний подростков, прошедших лагеря ГУЛАГа, почти не сохранилось. Между тем таких детей насчитывалось десятки тысяч, но большинство из них так и не смогли вернуться к нормальной жизни и пополнили собой преступный мир. Невозможно представить, какие муки должны были испытывать насильно разлученные с детьми матери. Бывало, что многие из них, пройдя исправительно-трудовые лагеря и сумевшие выжить в нечеловеческих условиях только ради своих детей, получали известие об их гибели в детском доме. Бывшая узница ГУЛАГа Мария Сандрацкая рассказывала: «Там и умерла дочка моя, Светлана. На мой вопрос о причине смерти мне из больницы врач ответила: «Ваша дочь серьёзно и тяжело болела. Нарушены были функции мозговой, нервной деятельности. Чрезвычайно тяжело переносила разлуку с родителями. Не принимала пищу. Оставляла для вас. Всё время спрашивала: «Где мама, письмо от неё было? А папа где?» … Умирала тихо. Только жалобно звала: мама, мама…»
⠀
Закон допускал передачу детей под опеку нерепрессированных родственников. Согласно циркуляру НКВД от 7 января 1938 года «О порядке выдачи на опеку родственникам детей, родители которых были репрессированы» сначала будущие опекуны проверялись управлениями НКВД на наличие «компрометирующих данных». Но даже удостоверившись в благонадёжности, сотрудники устанавливали за ними наблюдение, следили за настроениями детей, их поведением и знакомствами. Можно сказать, что детям, у которых родственники в первые дни ареста, пройдя все бюрократические процедуры, оформляли опеку, повезло. Намного сложнее было найти и забрать ребёнка, уже отправленного в детский дом. Нередки были случаи, когда при поступлении фамилии детей записывали неправильно или вовсе меняли.
⠀
Михаил Николаев, сын репрессированных родителей, выросший в детском доме, пишет: «Практика была такая: чтобы исключить у ребёнка любую возможность воспоминаний, ему давали другую фамилию. Имя, скорее всего, оставляли, он, хоть и маленький, но к имени уже привык, а фамилию давали другую… Главная цель у власти, забиравшей детей арестованных, заключалась в том, чтобы они вообще ничего не знали о родителях и не думали о них. Чтобы, не дай Бог, не выросли из них потенциальные противники власти, мстители за смерть родителей».
По закону осужденная мать ребёнка в возрасте до 1,5 лет могла оставить малыша у родственников или забрать с собой в тюрьму и лагерь. Но если не было близких родственников, готовых заботиться о малыше, женщины нередко брали детей с собой. Для этих целей во многих исправительно-трудовых лагерях открывались «дома ребенка», где малыши жили хоть и рядом с мамой, но совсем не с ней.
⠀
Выживание таких детей зависело от множества факторов — как объективных: географическое положение лагеря, его отдалённость от места жительства и, следовательно, длительность этапа, от климата; так и субъективных: отношение к детям сотрудников лагеря, воспитателей и медсестёр Дома ребёнка. Последний фактор зачастую играл главную роль в жизни этих детей. Плохой уход за ними со стороны персонала приводил к частым вспышкам эпидемий и высокой смертности, которая в разные годы варьировалась от 10 до 50 %. Из воспоминаний бывшей заключенной Хавы Волович: «На группу из 17 детей полагалась одна няня. Ей нужно было убирать палату, одевать и мыть детей, кормить их, топить печи, ходить на всякие субботники в зоне и, главное, содержать палату в чистоте...»
⠀
Беременные женщины тут же, в лагере, рожали детей. В случае рождения живого ребёнка мать получала для новорождённого несколько метров портяночной ткани и отдельный детский паёк. Кроме того, кормящие матери получали «усиленное» питание: 400 граммов хлеба вместо трёхсот, три раза в день суп из чёрной капусты или из отрубей, и если повезёт - немного молока или «белого» чая.
От работы женщин освобождали только непосредственно перед родами; ещё несколько дней после она могла не работать. А потом детей забирали - пару раз за день матерей код конвоем провожали к детям для кормления, иногда разрешая остаться на ночь.
Выжить в таких условиях можно было только чудом. Когда ребёнку, уцелевшему в лагере, исполнялось 4 года, его отдавали родственникам или отправляли в детский дом, где ему также приходилось вести борьбу за право жить.
⠀
Многие дети, которые маленькими были разлучены с родителями и воссоединившиеся с ними, вспоминали, что радости встречи и воссоединения не было. Слово «мама» они относили к своим воспитателям, а встретившись с реальными матерями, не кидались в объятия - часто были холодны и не понимали, как себя вести. Взаимоотношения многих из них так и не сформировались.
«Несчастные дети, несчастные родители. У одних отняли прошлое, у других — будущее. У всех — человеческие права», - говорит Лидия Чуракова, всю жизнь прожившая в Тюменской области и лишь уже взрослой женщиной узнавшая, что родилась в Ленинграде и поехала с матерью по этапу младенцем. Вскоре её забрали в детский дом - и о том, что она находилась в лагере, она никому не рассказывала.
Дело в том, что после освобождения у бывших лагерных заключённых не было права проживать в крупных городах. Они могли селиться не менее, чем в 100 км от них. На работу бывшим узникам тоже было устроиться непросто. Многие не имели средств даже на то, чтобы добраться до родных мест - и оставались жить в городах, ближайших к местам заключения.
⠀
В 1991 году был принят закон «О реабилитации жертв политических репрессий», согласно которому дети репрессированных тоже признавались пострадавшими от репрессий и имели право вернуться в населённые пункты, где их родители жили до ареста. Однако с бюрократической точки зрения процедура «возвращения домой» крайне сложна, и процесс, как правило, затягивается на десятилетия.
Следующая публикация
Комментарии 1