Потеря Валентина Гафта — труднопонимаема и трудноизмерима пока для всех нас. Валентин Иосифович был настолько важной фигурой в современном театре и кинематографе, что в принципе будет сложно представить большое театральное искусство без Гафта, пусть даже в последние годы он мало снимался и редко выходил на сцену.

Он мог быть как опереточным злодеем вроде Сатанеева в "Чародеях", так и благородным полковником в рязановском "О бедном гусаре замолвите слово" или даже несколько романтичным бюрократом в "Гараже".
его первое появление на экране в "Убийстве на улице Данте", казалось, навеки закрепит за ним образ главного киномерзавца эпохи, но он довольно быстро сумел вырваться за пределы одного амплуа (хотя магическое отрицательное обаяние нет-нет да и давало о себе знать.

Даже если Гафт вдруг играл реальных исторических деятелей, все равно добавлял в них некоторую собственную краску, порой не лишенную его фирменного юмора. Именно такими — не просто строгими и жесткими, но и несколько комичными — у него получались и Геверниц в "Семнадцати мгновениях весны", и даже сатанинский Берия в картине "Пиры Валтасара, или Ночь со Сталиным". Так что когда Юрий Кара взялся экранизировать "Мастера и Маргариту", казалось, что лучшего экранного Воланда просто не найти.

Он обожал жанр поэтических вечеров и театрализованных концертов — с удовольствием выступал со своей супругой Ольгой Остроумовой дуэтом: она читала стихи поэтов Серебряного века, а он — вклинивался с собственными строчками.
Живых всё меньше в телефонной книжке,
Звенит в ушах смертельная коса,
Стучат всё чаще гробовые крышки,
Чужие отвечают голоса.
Но цифр этих я стирать не буду
И рамкой никогда не обведу.
Я всех найду, я всем звонить им буду,
Где б ни были они, в раю или в аду.
Пока трепались и беспечно жили —
Кончались денно-нощные витки.
Теперь о том, что недоговорили,
Звучат, как многоточия, гудки.

Гафт всегда славился в актерском мире как острослов и мастер едкой эпиграммы. Его "Россия, слышишь этот зуд, три Михалкова по тебе ползут" или "Гораздо меньше на земле армян, чем фильмов, где сыграл Джигарханян" — мгновенно уходили "в народ". На Гафта не сердились — сердиться на него было невозможно, правда, один раз друг Эльдар Рязанов обозвал его пасквилянтом, но Гафт и на это отреагировал очередной эпиграммой.

При этом он мог быть и потрясающе лиричен, иногда даже трагичен — как в посвящении Владимиру Высоцкому.
Он пел, о чем молчали мы, себя сжигая пел,
Свою большую совесть в мир обрушив.
По лезвию ножа ходил, вопил, кричал, хрипел
И резал в кровь свою и наши души.

Порой Гафт направлял остроту своего ума на политические или важные социальные события (одно из иронических посвящений, к примеру — в адрес радиостанции, которое он назвал "Муха Москвы"). В каких-то вещах Гафт был не просто артистом, но еще и гражданином — со своей четко оформленной и защищаемой позицией.

Однажды на него рассердилась Лия Ахеджакова за посвящение: "Актриса Лия Ахеджакова всегда играет одинаково". Однако сам Гафт на это мгновенно парировал: "Ну чего обижаешься? Ты всегда играешь одинаково хорошо!"

Он порой был строг и к себе, и к режиссерам, и к драматургам — попасться под горячую руку и острый язык Гафта не хотелось никому. Впрочем, эта критичность и безжалостность была свойственна ему в первую очередь по отношению к самому себе: как любой большой актер, он обладал и железной волей, и невероятной силой духа, и высочайшим уровнем ответственности — или ты должен играть блестяще, или вообще не появляйся на сцене и в кадре!
И именно за это он был искренне любим. И именно поэтому его уже так остро не хватает.