Жизненные истории

Кот не мог звонить в дверь! Однако звонок прозвучал, она могла в этом поклясться! Побежала открывать, не спрашивая. Никого. И тут взгляд скользнул вниз. Внутри все похолодело, сильно забилось сердце. Так не бывает. Или бывает? А она думала, что Ваня бредит. Потом посчитала: аккурат семь дней прошло. Значит, правда. Распахнула дверь пошире, не решаясь взять животное на руки. Кот быстро прошмыгнул внутрь. И бегом в зал. Лег в любимое кресло-качалку мужа и тут же заснул. А Маруся так и продолжала стоять, прижимая к себе кухонное полотенце и вытирая набежавшие слезы… Она всю неделю прорыдала. На работе взяла отпуск без содержания. Не могла даже на улицу выйти — ноги не держали. Любимый муж Ванечка, с которым они с детского сада вместе были, вдруг сильно заболел. Здоровый, под два метра, весельчак, у которого в руках все спорилось. Никогда даже простудой не болел. А тут раз — рак. Съел он его за несколько месяцев, не поморщился… Муж меньше 50 кг под конец весил. Маруся старалась держаться. Все шутила. Что скоро лето. И они поедут на лодке. Будут на том берегу грибы и бруснику собирать. Картошечку запекут. Хлеба пожарят. И в саду дел полно. Иван слушал и кивал. Словно соглашался. Ручки у него совсем худенькие стали, слабые. Еле дотронулся до ее ладошки и прошептал: — Как же ты… Без меня-то. Надо придумать что-то. Надо же тебя беречь! Маленькая ты моя, — Иван судорожно закашлял. — Ну что ты, милый, лежи, нельзя тебе волноваться! Какая же я маленькая? Мне уже 48 лет! — всхлипнула Маруся. — Не уже, а еще! — попробовал улыбнуться муж. Он такой был. Добряк с юмором. Два дня провел в забытье, а потом вдруг открыл глаза и четко так наказал: — Через неделю, как меня не станет, придет к двери, Маруся, белый кот. Впусти его, он счастье принесет. Скоро ты радоваться будешь! — Ваня! Ты чего говоришь? Как не станет? Ванечка, я не могу без тебя! — заплакала женщина. Сама решила — муж сильно бредил. К вечеру Ивана не стало. Детей у пары не было. И бедная женщина места себе не находила. И вот раздался тот звонок в дверь… Глядя на белого кота, Маруся не могла понять: то ли случайность, то ли муж что-то знал? Из будущего? Но как? Кот проснулся. Она робко присела рядом. На бездомного не похож. Ухоженный, белоснежный. И то ли ей привиделось, то ли правда — показалось, что кот глазами да повадками на мужа ее походит. Пошла на кухню, у нее там кисель варился. Кот истошно завопил. Она ему мисочку налила. Иван-то тоже очень кисель любил. Кот все до последней капли вылизал. — Ишь ты… Кисель, — только и прошептала женщина. Так кот обрел имя. У Маруси сердце болело в последнее время. И в ту ночь, первую, когда кот пришел, она вдруг проснулась среди ночи и поняла — нечем дышать. Словно тяжесть какая-то. Судорожно стала хватать губами воздух, пытаясь дотянуться до телефона, чтоб скорую вызвать. Да не смогла. Только бессильно сползла на пол. Последнее, что запомнила — Кисель, быстро подбегающий к ней и заползающий по руке. Когда открыла глаза, вокруг бушевало утро. Солнечные зайчики прыгали по стенам, догоняя друг друга. Ничего не болело. А в ухо радостно тыкался кот. Он ее не раз еще выручал. Однажды Маруся дверь не закрыла, когда половики хлопала. Все равно же в магазин идти. И вдруг та распахнулась и мужик вваливается. По виду неадекватный, глаза дикие. И на нее идет. Она только охнула. А со стенки в коридоре, где шапки лежат, Кисель прыгнул. Незваному гостью почти на плечо, когти выпустив. Тот взвыл, кота скинул да бежать. Или, когда в очередной раз вспомнив мужа, женщина уснула, а на плите чайник, да полотенце сверху упало. Кот разбудил, когда вся кухня в дыму была. Вопил так истошно. Маруся ему шлейку купила. И гуляла с ним. Постепенно успокаиваясь. Ее бедное измученное сердце воспринимало Киселя не как животное. А некого посланника от любимого Ванечки. Летним вечером гуляли в парке. Поздно уже было. Но Кисель ее прямо настойчиво тащил туда погулять. И тут на скамейке Маруся увидела мальчика лет 10. Он сидел и смотрел в одну точку. И такая скорбь была в этой маленькой фигурке, что женщина не выдержала, остановилась. Мальчик плакал. Но увидев ее, вытер глаза и быстро отвернулся. Она рядом на лавочку присела. Думала, как разговор начать. Вдруг помощь нужна? И тут Кисель, соскочив с ее колен подошел к ребенку. Замурчал, стал о руку тереться. Мальчик поднял глаза. Синие, несчастные. И робко погладил кота. А тот его все за шею обнимал. Разговорились они. Ребенок пояснил, что из приюта сбежал. Не может там быть. Хочет домой. А дома нет. И мамы с папой тоже больше нет. Огонь- и все. Он выбрался. Точнее, отец вытолкал в последний миг. Маруся себя в этот миг жалеть перестала. Подвинулась к мальчику, стала гладить его по голове, рассказывать про мужа, про себя, про кота. Потом сказала, что проводит его — ищут же наверняка. И у самых ворот вдруг спохватилась, спросила: — Как тебя зовут? — Иван, — просто ответил ребенок. С утра Маруся уже у руководства была. Стала объяснять, что зарплата у нее высокая, квартира четырехкомнатная, дача. Надо — брак оформит. Маруся даже с соседом на эту тему уже поговорила, тот пообещал помочь с фиктивным браком, если надобность возникнет. Если нельзя усыновить — она может и под опеку взять. Ее, правда, предупредили — ребенок трудный, неконтактный, есть маленькие детки, так что если она хочет, можно их взять. — Нет. Мне Ванечку надо, — только и ответила она. И попросила мальчика навестить. Он в игровой у окна стоял. Маруся зашла. С собой у нее булочки были с корицей. А в горле комок, даже позвать не смогла. Только Ваня словно что-то почувствовал — обернулся. И такая радость вспыхнула в глазах! — Здравствуйте, тетя! А вы как у нас? А где кот? — подбежал. — Я… к тебе, Ванюша. Вот, приходила к директору. Ванечка, ты у меня жить хочешь? Я знаю, маму никто не заменит. Чужая тетка я. Но… Тебе хорошо будет, обещаю. Ребенок не должен жить в детдоме. Каждого должны забрать домой. Чтобы у всех детей появились мамы и папы. Потому что самое главное в жизни — это семья и дом. Место, где тебя ждут! Ванечка, я тебя всегда ждать буду! — утирая слезы, прошептала Маруся. — Правда? Вы меня правда заберете? Домой? — ахнул мальчик. Маруся документы оформила необходимые. Вскоре Иван переступил порог ее квартиры. К нему навстречу выбежал Кисель. Мальчик подхватил его на руки, уткнулся в шелковистую шерсть. Маруся суетилась, на стол накрывала. И долго сидела у кровати, где беспокойно спал мальчик. Прошел месяц и Ванюшу стало не узнать. Он перестал вздрагивать, кричать во сне. Ее называл «тетя Маша». И вечерами, когда вместе смотрели фильмы, все держал за руку. А еще смущаясь, просил ему почитать перед сном. Знакомые плечами пожимали: зачем это ей? Жила бы для себя. Они не понимали, что впервые после того, как мужа не стало, она жить начала. У нее были мальчик и кот. Любимые. Тем вечером Ваня во дворе на велосипеде катался, да не удержал равновесие, о камень запнулся. Маруся выбежала к нему. И тут мальчик, сидя на земле и протягивая к ней руки, вдруг крикнул: — Мама! Мамочка! Маруся обняла его. И ласково зашептала, что сейчас больно не будет, все пройдет. И чуть громче сказала: — Все пройдет, Ванюша, сыночек! Мама рядом! А сверху, из окна, наблюдал за ними с подоконника кот Кисель… Автор: Татьяна Пахоменко

Вот только Катя совсем не хотела, чтобы ее жалели. Для своих пяти лет она была уже достаточно умна, чтобы понять – с бабушкой ей куда лучше, чем с родными матерью и отцом. Сколько Катя себя помнила, столько они ругались. Сидели на кухне за столом, уставленным тарелками с едой, которую Кате нельзя было брать, потому, что она «не для детей», и бутылками, из которых запрещено было пить без разрешения. Катя как-то попробовала немножко из маленького хрустального стаканчика мамы, пока та не видела. Питье оказалось горьким и невкусным. Катя тогда просто разревелась от досады. Как так?! Ведь маме с папой эти напитки точно нравились! Но ни на лимонад, ни на сок то, что попробовала Катя, не было похоже! И она совсем не поняла, как можно пить такую гадость! Мама, впрочем, так не считала. Ее напиток вполне устраивал. Она лишь отшлепала Катю и поставила в угол. Надолго. Просто забыла про нее, и Катя уснула, так и не дождавшись, когда ей разрешат «выйти», и уткнувшись носом в потертую обивку стоявшего рядом дивана. В этом закутке, между стеной и диваном, ее утром нашла бабушка. И еще долго потом что-то кричала, ругаясь с родителями Кати. Даже половины из сказанного ею Катя не поняла, но кое-что все-таки разобрала. Бабушка маму не любила. Очень не любила. Обвиняла в том, что Катин папа «катится вместе с ней незнамо куда» и «плохо все это кончится для всех и ребенка она никому не отдаст». Ребенком была Катя. Хотя у бабушки был свой ребенок. Катин папа. Но бабушка сказала, что его воспитывать уже поздно и она будет воспитывать Катю. Потому, что у детей должно быть детство. Кате бабушкины слова понравились. Так же, как и кукла, которую бабушка ей купила. Игрушек у Кати было мало, и новая красивая кукла с длинными светлыми волосами очень ей понравилась. Поэтому, когда бабушка пообещала купить еще одну, но с темными волосами, Катя разрешила ей увести себя из дома мамы и папы. О чем пожалела почти сразу. Бабушка вышла из подъезда, поправила шарф, и сказала, что Катя домой больше не вернется и родителей своих не увидит. Незачем. Это было странно. Катя подумала-подумала и разревелась. Маму она все-таки любила. Так ведь правильно? Любить свою маму… Вот она и любила. Так, как умела. Укрывала ее теплым пледом, когда мама засыпала на диване в гостиной, некрасиво раскинувшись и немного похрапывая во сне. И наливала в стакан воду, когда мама, проснувшись утром, просила пить. Поначалу у Кати не получалось донести полный стакан. Половина воды оставалась на полу кухни и приходилось ее потом вытирать. Но потом Катя подросла и стакан почти всегда оставался полным. Мама жадно выпивала воду, и целовала Катю в щечку: - Родила себе помощницу! На старости лет будет кому стакан водички подать! В садик Катю не водили. Мама считала, что это ни к чему. А у бабушки на этот счет было другое мнение. В детский сад она Катю оформила сразу, как только получила на руки документы на внучку. - Ваша девочка дерется! – воспитательница, завидев бабушку, которая приходила забирать девочку вечером, разрешала Кате встать с «тихого» стульчика. - Была причина? - Даже если и так! Это же не повод, чтобы драться! Поговорите с ребенком! - Хорошо. Поговорю. Катя прижимала к себе куклу и боялась. Правда, совсем недолго. Ровно до тех пор, пока бабушка не выводила ее за калитку детского сада и не говорила тихо, так, чтобы не услышали другие родители: - Если по делу, или защищаешь кого – я тебя ругать не буду! Поняла? Это не просто драка. Ты за правду стоишь. А это важно. Но себя в обиду тоже никому не давай. Можешь договориться словами – сделай. Не получается – защищай себя по-другому. Но помни – на всякую силу найдется другая сила. Поэтому, смотри и думай – сможешь ты дать отпор или тебе больше достанется? Отсюда и пляши! Ясно? Катя в ответ кивала, но не понимала, почему бабушка так говорит. Взрослые же не должны учить детей плохому? А воспитатели в садике твердили, что драться – это плохо… Да и Кате совсем не нравилось обижать кого-то. Она хотела играть вместе со всеми, но дети ее отталкивали и говорили: - Ты – плохая! Почему? Не объясняли. А Катя не знала. Она только злилась, когда случалось такое, и иногда могла дать в нос особо зарвавшемуся мальчишке, который щипал ее под столом. Потому, что было больно. А еще обидно. Ведь, делал он это так, чтобы воспитательница не видела. Кате взрослые не верили и бранили ее. А она лишь пыталась защитить себя так, как умела. И только какое-то время спустя Катя поняла, что имела в виду бабушка. Это случилось после того, как Катя поколотила «не того мальчика». Сашенька был внуком заведующей детского садика. И Катиной бабушке пришлось забрать ее из «этого бедлама»… Причина для такого «безобразного» поведения у Кати была. И весьма веская. Сашенька был мальчиком сложным. Воспитатели с ним предпочитали не связываться, потому, что милый ангелочек с чудными кудряшками, натворив что-то, тут же летел в кабинет своей любимой бабушки и ябедничал. Правды при этом Сашенька никогда не говорил, а потому, доставалось всем, кроме него. Переминаясь с пяточки на носочек за спиной своей защитницы, Сашенька втихаря показывал язык воспитателям и своим обидчикам, прекрасно понимая, что ему ничего за это не будет. В тот день, когда Катя нарушила все мыслимые и немыслимые границы, установленные в группе, Сашенька отличился особо. Он обидел Леночку. И этого Катя ему спустить просто не смогла. Леночка, самая младшая из девочек в группе, больше напоминала хрупкую, нежную фею, чем живого ребенка. Тоненькие ручки-ножки, длинные кудри, и нежно-голубые глаза, опушенные черными ресницами такой длины, что Мальвина с ума сошла бы от зависти. Кате Леночка очень нравилась. Она напоминала красивую куклу. И в отличие от других девочек, хоть и не желала водиться с Катей, но и не отталкивала ее с руганью всякий раз, когда та садилась рядом. Они почти не разговаривали. Не играли вместе. Но могли долго просто сидеть рядом, что-то рисуя, и это время для Кати было той самой причиной, по которой она без капризов шла в детский сад по утрам. Сашенька к Леночке обычно не лез. У него были другие заботы. Но в тот день Лена случайно увела из-под носа Сашеньки красный карандаш, который нужен был для того, чтобы нарисовать шляпку грибу-мухомору. Сашенька этой выходкой весьма возмутился и изо всех сил стукнул Леночку по голове кулаком. Леночка только охнула как-то странно и осела на своем стульчике. Воспитательница в тот момент куда-то вышла, и, кроме Кати, никто не обратил внимания на белокурую голову нежной «куклы», которая безжизненно повисла, а потом и вовсе с глухим стуком приложилась о стол, за которым рисовали дети. Катя может быть и испугалась бы, как и любой другой ребенок, если бы в свое время не видела, как точно так же «засыпают» за столом в родительской квартире друзья мамы и папы. Поэтому, она осторожно приподняла голову Леночки и похлопала ее по побледневшей щечке, зовя по имени. А когда девочка открыла-таки глаза, помогла усесться поудобнее, а после взялась за Сашеньку. Лупила его Катя от души. И не только потому, что он уже всем надоел своими выходками, и Кате тоже неоднократно от него доставалось. Главной причиной было то, что Леночка была слабее и красивее Сашеньки. Она не была вредной или противной, и даже тогда, когда все Катю обижали, не хотела делать то же самое. Не дружила – да. Но и не вредничала, отталкивая от себя. И потому, Катя решила, что вправе заступиться за нее. Почти как за подругу. Сашенька, конечно, разревелся, разнюнился и пошел к бабушке жаловаться. Та его выслушала, позвонила Катиной бабушке и случилось то, что долго потом еще в детском саду называли «битвой титанов». Две бабушки, два мнения о том, как нужно воспитывать детей и бесспорная правота обеих. Поединок закончился вничью. Катина бабушка, отчитав заведующую и посоветовав ей заняться воспитанием внука до того, как тот станет известным маньяком, гордо удалилась, сорвав овации персонала, но Катю из детского сада пришлось забрать. Впрочем, ни та, ни другая об этом не жалели. Катя теперь могла сколько угодно играть в куклы, пить чай с бабушкиными подругами и гулять в парке, что обычным детям позволялось только в выходные и по праздникам, да и то не всегда. В школу Катя пошла настолько подготовленной, что ей было даже немного скучно сидеть за партой первое время. Крючочки и палочки она рисовала играючи, читала лучше всех в классе, и впервые со времен детского сада нашла себе друзей. И все бы ничего, но Катина бабушка заболела. Сначала она немножко жаловалась на головную боль. Потом на давление. А потом оставила Катю как-то на свою ближайшую подругу и уехала надолго куда-то, не объясняя внучке причины. Катя тогда подумала, что ее опять бросили. Родителей своих она не видела с тех самых пор, как бабушка забрала ее, а больше родных у Кати не было. Она жадно вслушивалась в разговоры бабушкиной подруги по телефону, и скоро сделала совсем неутешительные для себя выводы. Бабушка не поправится. И Кате придется жить в том месте, которым пугают иногда непослушных детей. В детском доме. Это ее испугало. Чего ждать от этого места, Катя не знала, но подозревала, что оно будет чем-то похоже на детский сад, в который она когда-то ходила. Однако, бабушкины подруги решили, что одна голова хороша, а несколько – куда лучше. И собрались на «совещание». Катю из комнаты они выставили, но она все равно услышала большую часть тех разговоров, которые велись за закрытой дверью гостиной бабушкиной подруги. Говорили женщины оживленно и много. А когда градус беседы стал подниматься, то еще и громко. А потому Катя узнала, что ей уже нашли приемную семью, которая согласилась взять ее. Это было странно, непонятно, и немного пугающе. И потому Катя решила, что лучшим для нее будет «не выпендриваться» и постараться понравиться тем, кто хочет стать для нее родителями. Пусть этих людей она ни разу не видела, что-то подсказывало Кате, что плохими они вряд ли окажутся. Зачем плохим людям брать к себе чужого ребенка? Бабушка вернулась через неделю после этого разговора. Похудевшая, подурневшая и очень грустная. Прижала к себе Катю, гладя ее по голове и пытаясь скрыть злые, непрошенные слезы. - Несправедливо это, Катюша… Уж как я небо просила, чтобы позволили мне рядом с тобой еще побыть, но, видно, не судьба. А потому, слушай меня внимательно! Люди, которые согласились тебя взять – хорошие! Что Нина, что муж ее – Павел. Я их давно знаю и кому попало тебя не отдала бы! Своих детей Бог им не дал. И вовсе не потому, что они какие-то не такие. Нет! Просто бывает так в жизни – тем, кто достоин, не дается… А кто… Но давай не будем об этом! Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещала. - Что, бабуля? – Катя старалась не хлюпать носом, но получалось как-то не очень. - Когда ты станешь взрослой и к тебе придет твоя мама – не верь ей! Что бы она тебе ни сказала, как бы ни просила тебя ее простить – не верь ей! - А папе? Бабушка нахмурилась, сглотнула тяжело, и с трудом прошептала: - А папа не придет. Нет его больше, Катюша. Уже два года, как нет. Я говорить тебе не хотела. Думала, что будет еще время все тебе объяснить. А оно, вишь, как вышло? Нет его… Времени… Гоняемся за богатством или одобрением людским, а надо за временем поспешать. Потому как, живешь вот так и думаешь, что у тебя его еще немерено, а оно – раз! И вышло все до капельки… И ничего уже не исправить и не вернуть! Ни минуточки на это оно тебе не отвесит! Потому, как лишней у него нет. Все посчитано и поделено давно. Цени его, Катя! Шибко цени! Не разбрасывайся! Это твоя жизнь и другой не будет! Пиши ее на чистовик! Аккуратно пиши! Так, как я тебя учила! Поняла? - Да, бабушка! А про маму ты так сказала, потому, что не любишь ее? - Нет. Хотя… В чем-то ты права, наверное... Не люблю. Не за что мне ее жаловать. Но причина у меня для таких слов совсем другая. Она тебя не любила никогда. А вот это мне куда обиднее, чем все другое. Что угодно простила бы ей, но тебя – не могу! Нельзя так со своими детьми! Бросить и не вспомнить ни разу за столько лет! Бутылку она любит! Себя – тоже! А тебя – нет! Помни об этом! Иначе давно явилась бы и сделала все, чтобы тебя вернуть. А она даже не пыталась. Живет на соседней улице, а ни разу не пришла и не спросила жива ли ты еще! - А ты бы ее пустила? Бабушка ответила не сразу. Подумала немного, перестав гладить Катю по голове, а потом глянула внимательно и остро: - Не знаю. Врать тебе не стану, хотя и могла бы. Не знаю, как поступила бы. И это еще один тебе урок. Думай о том, что да как сделаешь, по факту. А гадать, как могло бы быть – пустое занятие! Помнишь сказку про бедную Эльзу? - Да. - Вот она как раз об этом. И ты не думай о маме своей сейчас. Когда придет время и если оно вообще придет, тогда и подумаешь! А пока – собирайся! - Куда, бабушка? - Знакомиться пойдем. Нина уже ждет тебя. Так Катя впервые попала к своим родителям. Настоящим родителям... Тем, кого она со временем назвала мамой и папой без всякой натуги и оглядки. Нина оказалась по-настоящему теплой душой, которая сделала все, чтобы Катя поняла – у нее есть дом. И пусть бабушки больше нет, ее никто не отдаст в детский дом. И ей никогда не придется больше гадать – полюбят ее или нет. Бабушки не стало промозглым воскресным ноябрьским утром. Катя, которой Нина разрешила посидеть рядом с бабушкой в ее комнате, незаметно для себя уснула. И проснулась не сразу, когда ее кто-то тронул за плечо, зовя по имени. - Катя… Катюша… Посмотри на меня! Бабушка стояла перед ней совсем не такой, какой Катя привыкла ее видеть в последние месяцы. От худобы не осталось и следа. Лицо снова стало таким же красивым, как было раньше. Волосы, который бабушка обычно собирала в строгий пучок, рассыпались по плечам, и Катя ахнула невольно от восхищения, настолько красивой показалась ей та, что ее любила… - Пора мне, Катюша! Пора… Помни о том, что ты мне обещала! Цени то, что имеешь! И тогда плакать тебе не придется. Я точно знаю. И обо мне не плачь! Не надо! Все именно так, как и должно быть. Мое время закончилось, а твое только начинается. Поняла? Вот и умница! А теперь, скажи мне, что любишь меня, и я пойду. Вышло оно… Мое время… - Я люблю тебя, бабуля! - И я тебя! И я… Бабушка махнула рукой, и перед глазами Кати все вдруг завертелось, закружилось. Она моргнула раз, другой, а потом где-то рядом раздался голос Нины: - Паша, забери Катюшу! Ох, ну как же так-то… Сильные руки подхватили ее, и Катя прижалась к Павлу, уже понимая, что случилось. Ей очень хотелось плакать, но она помнила каждое слово бабушки. Нельзя – значит, нельзя! Надо слушаться… Прошел год, другой, третий… Катя жила со своими опекунами, и Нина нарадоваться не могла на девочку. - Умница моя! Как же мне повезло иметь такую дочку! Катя давно уже звала Нину мамой, а Павла – отцом. С тех самых пор, как Нина стиснула ее ладошку, уводя от креста, который рабочие устанавливали над заваленном цветами холмике, ей даже в голову не приходило называть эту женщину иначе. В ней воплотилось все то, о чем Катя мечтала, когда читала стихи о маме или отвечала на вопросы учителей в школе, когда они касались темы дети-родители. Нина была очень спокойной. В ней удивительным образом сочетались доброта и твердость характера. Если она чего-то хотела, то находила средства и возможности для того, чтобы достичь своей цели, попутно подробно объясняя Кате, как этого можно добиться. - Всегда есть путь, Катюша. Всегда. Нужно уметь договариваться с людьми. Не помогает тебе человек? Не хочет проявить участие? Ищи другого! На свете много хороших людей! Кто-то, да поможет! - Ты так меня нашла? - Да. Так. Я знала, что где-то меня ждет мой ребенок. И искала тебя. Спрашивала у людей, не знает ли кто-то такую девочку, которая захочет стать моей дочкой. И так тебя нашла. Подруга твоей бабушки – моя тетя. Она и посоветовала мне познакомиться с вами. - Ты сразу поняла, что я буду твоей дочкой? Нина задумалась, чуть помедлив с ответом: - Нет. Я же не в магазин пришла, чтобы куклу себе выбрать. Ты живой человек, Катюша! А люди бывает нравятся друг другу, а бывает, что и нет. И никто не заставит полюбить человека кого-то просто потому, что так надо. Это сложно. Я могла полюбить тебя едва увидев, а мы с папой тебе могли бы и не понравиться. И что тогда? Поэтому, нам всем нужно было время для того, чтобы понять, кто мы друг другу. - А теперь ты понимаешь? - Да. Теперь – да. Ты – моя дочь. - Несмотря на то, что ты меня не рожала? - Катюша, помнишь, о чем говорила тебе бабушка? - Что мать не та, что родила, а та, что вырастила? - Именно. Это так и есть. Да, я не носила тебя под сердцем. Но ты все равно мой ребенок. Мне кажется, что я знаю тебя так давно, что попроси меня кто-нибудь назвать день и час, когда ты не была моей, – и я не смогу. Не помню этого. Я знаю каждый твой пальчик, каждый волосок. Твой запах, и то, как ты дышишь, когда спишь. Этого мало, конечно, ведь времени прошло еще совсем мало с тех пор, как мы стали жить вместе. Но у нас впереди вся жизнь, Катюша. И у нас еще будет время, чтобы узнать друг друга получше. Одно я тебе могу сказать со всей уверенностью – если кто-то попытается забрать тебя у меня, у него ничего не выйдет. - Ты меня не отдашь? - Нет, конечно! Как можно отдать кому-то своего ребенка?! Теперь Катя знала, что у нее есть мама… Самая настоящая. Такая же, как и у других ребят в школе. Та, что придет на родительское собрание, а потом отругает за двойку по физике и будет сидеть рядом, объясняя задачку, и тихонько чертыхаться, досадуя на то, что школьная программа давно выветрилась из памяти. Та, что, примерив в магазине новую кофточку, покрутится перед зеркалом, вздохнет украдкой, а потом купит что-то вовсе не себе, решив, что обновка нужнее дочке. Та, с которой можно будет шептаться по ночам обо всем на свете, и визжать от души, смотря ужастик, а потом красться по коридору в туалет, вцепившись в теплую руку и глупо хихикая от страха, которому нет объяснения. Та, которой ничего не нужно объяснять, потому, что она все поймет и так. Просто, потому, что хочет понять… И Кате от этого было тепло и спокойно. Она перестала бояться того, что будет, ведь в этом «будет» была Нина. И был Павел. А еще был дом, в котором Кате были рады. И все так и продолжалось бы, легко и спокойно, если бы в один, совсем не прекрасный день, у школы Катю не поймала какая-то странная женщина. Она была хорошо одета, умело накрашена, а кольца на ее руках стоили столько, что Катя невольно присвистнула. Она очень любила ходить с подружками по ювелирным магазинчикам в местном торговом центре. - Сороки вы! – смеялась Нина, слушая, как Катя рассказывает ей о колечках и сережках. Родители подарили на день рождения Кате маленькие красивые сережки. И Нина держала девочку за руку, пока ей прокалывали уши в салоне красоты. Было немножко страшно и очень весело. А в тот момент, когда цепкие пальцы незнакомки вцепились в рукав Катиной куртки, весело не было. Было только страшно. - Катя! Доченька! Это же я! Ты что?! Не узнаешь меня?! Я же твоя мама! Женщина держала Катю так крепко, что вырваться не было никакой возможности. Дернувшись раз-другой, Катя притихла, разглядывая ту, кого совсем не помнила. Эта женщина была вовсе не похожа на ту, что целовала когда-то Катю в щечку, принимая у нее стакан воды. - Катя! Что ты так на меня смотришь?! Неужели, совсем меня забыла? Так не бывает! Дети всегда должны помнить своих родителей! А, впрочем, смотри! На то тебе и глаза даны, чтобы смотреть! Нравлюсь? Катя помотала головой, пытаясь сообразить, как бы удрать куда подальше и поскорее. Ей хотелось сейчас заорать так громко, чтобы услышали все в школьном дворе. А еще хотелось оторвать от себя эти цепкие пальцы с хорошим маникюром. У Нины такого не было… Она делала себе маникюр сама... - Что ты молчишь? Говорить разучилась? Со мной болтала – не остановишь! Ну ничего! Это мы исправим! Теперь ты будешь жить со мной и все наладится! - Нет! – крик все-таки прозвучал, и Катя рванулась из рук, что держали ее. Та, что держала ее, охнула и невольно разжала пальцы, отпуская девочку. - Ты что?! Я же не просто так к тебе приехала! У меня теперь все хорошо! Новый муж, новый дом! Тебе там будет хорошо, Катя! У моего мужа нет детей, и он согласен стать тебе отцом! - Нет! У меня уже есть папа! - Какой он тебе папа?! Чужой дядька! Просто твой опекун! Ты еще скажи, что у тебя есть мама! - И скажу! Катя вдруг вспомнила почему-то белокурую головку своей «почти подружки», поникшую от удара, и ту ярость, что захлестнула тогда ее с головой. Ей захотелось на мгновение представить себе, что перед ней вовсе не та, что ее родила, а противный злой Сашенька, с которым можно и нужно поступать так, как он того заслуживает. Внутри всколыхнулось что-то темное, гадкое, неживое и Кате почему-то стало очень страшно. И где-то далеко, почти за гранью реальности, раздался крик Нины, которая спешила через школьный двор, бросив машину на подъездной дорожке. - Катя! А потом наступила тишина. И эти трое молча и долго смотрели друг на друга, пытаясь понять, что будет дальше. И первой опустила глаза та, кого Катя когда-то мечтала любить и жалеть. - Катя, доченька, выбери меня… В этой просьбе не было ни прежней уверенности этой красивой женщины, так не похожей на Нину, ни лживого налета материнской любви. В ней была мольба, но прозвучала она столь неубедительно и слабо, что Катя очнулась, сделала шаг назад и прижалась к той, кого давно уже привыкла называть матерью. - Уведи меня отсюда, мам! И Нина молча кивнула, прижимая к себе дочь. Но уводя Катю к машине, все-таки оглянулась. Мать Кати стояла, опустив голову. О чем она думала в тот момент? Нина не знала. Она знала лишь одно – ее ребенку было плохо. Катю била такая дрожь, что ей пришлось остановиться и прижать к себе девочку. - Катя! Посмотри на меня! – приказ был жестким и ослушаться его Катя не посмела. – Я с тобой! Успокойся! Тебя никто не сможет у меня забрать! - Она сказала… - Пусть говорит все, что хочет! Ты уже две недели, как наша с Павлом дочь! Твою маму лишили родительских прав. Я не хотела тебе говорить об этом до дня рождения. Хотела сделать сюрприз. Прости! - Теперь вы по-настоящему мои родители? - Не «теперь», а всегда! Ты думала, что раньше мы просто играли в любовь к тебе? Нет, Катюша! Ты давно уже наш ребенок! И ты сама это знаешь! А это – всего лишь бумажки. Но эти бумажки дают мне право говорить за тебя. И если ты не хочешь больше знать эту женщину, то никогда ее не увидишь. Я сделаю для этого все! Мы можем уехать в другой город, и вы никогда больше не встретитесь. Тебе не придется больше бояться ее. - А я и не боюсь! – Катя упрямо вскинула подбородок, совсем, как Нина, и глянула на ту, что так и не сдвинулась с места, размазывая по щекам дорогой макияж. – Больше – нет… - Вот и хорошо! – Нина кивнула, и одернула на дочери куртку. – Идем! Нас папа ждет! Катя обнимет Нину, и сделает шаг, а потом и другой, отвернувшись от своего прошлого и глядя на настоящее. И ей вдруг покажется на мгновение, что где-то далеко, на другом конце школьного двора, бабушка махнет рукой, одобряя ее решение и выбор... (Автор: Людмила Лаврова)

- А родителям сообщила? - спросила Вера, когда уже сидели за крохотным столом общежитской комнаты. - Неа, - беспечно заявляет Тома, - и Юре про своих ничего не говорила. Ты же сама знаешь, мать-то у меня... говорит она плохо, с детства у нее это. Прошло ещё три счастливых месяца. И всё, что скрывала Тома, всё открылось. Юра, сероглазый красавец, задумавшись, смотрел в окно. Беременность Томы не обрадовала. Нет, он думал о женитьбе, к тому же Тамара - девушка красивая, статная, да и характером спокойная. Но ребенок... Да всё бы ничего, но простые родители Томы... к тому же у матери со здоровьем нелады, то ли она немая, то ли дефект речи... Юрий так и не понял... Одно беспокоило: вдруг ребенку перейдет... Да он и не узнал бы, но ведь надо как-то знакомиться... К тому же мать Юры интересуется, кто родители у девушки... Юрий представил строгий взгляд матери, недовольство отца... Даже представил, как мать, начнет говорить о наследственности, когда узнает, что у Томы в семье проблемы со здоровьем. - Надо нам все обдумать, - уклончиво говорит он. - Юрочка, да уж и так думаем с тобой вот на этой постелюшке, скоро как полгода думаем. И уже срок у меня большой, доктора говорят, только рожать, иначе никак... - Ну мало ли что они говорят, не им ведь жить... В общем, надо мне дома поговорить... А ты жди, я приду... Скоро приду. Но Юрий не пришел. Хотя обещал через неделю появиться. Тома даже сходила в строительное управление, но там ответили, что Юрий Костенко уволился. Тамара от такого известия не могла найти нужные слова. Успела только одно спросить: " Как же без отработки его отпустили?" Инспектор отдела кадров повела плечиком и ответила: - За него попросили. *** Малыша Тамара привезла, когда ему и года не исполнилось. Записать пришло на своего отца Николая Порфирьевича Коростылева. Юрия она больше не видела, исчез, как туман над рекой. Тосковала, плакала, думала о нем, а потом успокоилась. За окном бушевала жизнь, а Тамара, молодая, красивая, любила жизнь. - Ну вот, Саньку вам привезла, - сказала Тамара, развернув свёрток. А он, горластый, расплакался, словно чувствовал, что оставят его тут. - Ну куда я с ним одна? - она виновато смотрела на родителей. Николай, поглаживая небольшую бороду, разглядывал внука. Его жена, мать Тамары, взглянула на малыша, и руки сами потянулись к нему. Говорить много и правильно Августа не умела. Имя ей такое дали - Августа, а попросту - Гутя. Вот так и звал ее Николай. У Гути с детства проблемы с речью. То она долго не говорила, потом что-то несуразное лепетала. А когда подросла, стала стесняться саму себя. Говорила мало, звуки растягивая, волнуясь при этом. Но до чего же она была красива эта Гутя! Особенно в молодые годы. Николай Коростылев долго не женился. Может потому, что внешне невзрачный и стеснительный был. Но увидел однажды Гутю - красивую и молчаливую - "заболел" ею. Упросил родителей, посватался... И с той поры живут душа в душу. Он ее по взгляду понимает, и она тоже. Вот, например, возится Николай по хозяйству, а Гутя выйдет, взглянет и он сразу поймет: - Обедать уже? Понял, иду, Гутя, вот только ещё одну досочку поправлю и приду. Она кивнет с улыбкой и идёт в дом. Единственную дочку Тамару они любили. Даже слишком. Может потому, что одна, других деток не было. И оставить малыша в деревне восприняли без упрека. - Ну, раз надо, значит надо, - сказал благодушно Николай. - Как думаешь, мать, справимся? - спросил жену Гутю. А она улыбается, кивает, старательно выговаривает каждое слово, а сама уже держит на руках внука. - Ну ладно, приезжать буду, а уж деньги, само собой, с каждой получки, - обещает Тамара. Деньги она, и в самом деле, высылала каждый месяц. Даже приехала пару раз. А потом как исчезла. Только и сообщила, что уехала на комсомольскую стройку. Гутя внимательно слушала, когда Николай читал письмо. А рядом крутился маленький Саша, ему уже полтора года исполнилось. Николай долгими зимними вечерами любил подшивать валенки, или с другими обутками возиться. Любил он "сапожничать". Несли ему со всей деревни обувь, даже из соседних сел привозили. Внук Саша любил эти часы зимнего вечера, когда дед "колдовал" над сапогами: выкраивал стельки, подшивал, ловко орудуя иглой. Потом бабушка отправляла спать, и через ее теплые заботливые руки, как по невидимым нитям, проходила ее молчаливая любовь. Подрастая, Санька все больше привязывался к деду и бабушке. И поскольку о своей матери он мало чего знал, то папой и мамой звал Николая и Гутю. Коростылевы сначала фотографии Тамары показывали: - Вот это мама твоя, - говорил Николай. Саша с любопытством разглядывал красивую женщину, а потом смотрел на Гутю и непроизвольно тыкался носом ей в плечо, будто боялся, что отнимут у него её. В первый класс отвели Саньку при полном параде. Гутя всю дорогу улыбалась, гладила Сашу по голове. А Николай, наоборот, был серьезным, каким-то торжественным. - Ну чё, подкидыша повели в школу? - спросил сосед Петр Васильевич с лёгкой подковыркой. "Подкидыш ем" он называл Сашу. И вроде без злобы, но Коростылевым это не нравилось. Хотя после того как Тамара оставила сына родителям, в деревне иногда называли мальчишку подкидышем. Считали, что Тома просто подкинула сына деду с бабкой. - Не слушай его, Саня, - сказал Николай, - мелет всё подряд. - А я и не слушаю! - гордо заявил белобрысый Санька. Учился Саша Коростылев неплохо. Николай помогал с уроками. Гутя же не могла из-за трудностей речи, объяснять. Но зато она сидела рядом, когда Санька делал уроки, и вязала. Спицы мелькали в руках, и она поглядывала на внука. Хотя какой теперь внук? Сын он ей. Она и прикипела к нему как будто сама его родила. Через год, когда Санька уже перешёл во второй класс, появился в их доме чужой мужчина. Санька сначала с любопытством смотрел на чужого красивого дядьку. А когда узнал, что это его отец, спрятался в комнате. - Вот значит, Николай Порфирьевич и Августа Григорьевна, сами должны понимать, что с отцом родным мальчику будет лучше. У нас с женой все условия есть, да и живём в городе. - Он окинул взглядом скромное убранство дома Коростылевых и продолжил: - Все у нас с супругой есть, в лучшую школу будет ходить, в кружки запишем... - Да у нас тут тоже занимаются с ними, - попытался оправдаться Николай. Гутя мотнула головой, в глазах - испуг. - Не надо, - произнесла она, волнуясь, - наш он, не отдам, - с трудом сказала она. - Напрасно вы так, я ведь все нужные бумаги собрал, закон на моей стороне, я ведь отец, - спокойно продолжал Юрий, - к тому же его мать, как мне известно, не занимается воспитанием. Коростылевы до последнего надеялись, сами в район ездили, пытались "отстоять" Сашу. Но Юрий Костенко, уже подкованный в этом вопросе, заручившись нужными бумагами, приехал с женой Светланой за мальчиком. Саша, увидев их, громко крикнул: - Не поеду! Я с мамой и папой буду жить! - Ну вот видите, одичал ребенок, - сделал вывод Юрий. Светлана, стройная, молодая женщина, попыталась подружиться с мальчиком: - Тебе хорошо у нас будет, - пообещала она, - ты просто поживаешь у нас на каникулах, а потом решишь, где тебе лучше. Захочешь, домой вернёшься, - пообещала Светлана. Гутя слушала и не могла говорить, а только плакала, пряча слезы от Саньки. - Ну все, скоро автобус, поехали, - сказал Юрий и взял мальчика за руку. Николай и Гутя шли за ними. - Не вздумайте истерику закатывать при мальчике, - тихо сказал Юрий, - вам же хуже будет, я ребенка законно забираю. Уже когда сели в автобус, Юрий сказал жене Светлане: - Это ты хорошо придумала насчёт "погостить", пусть так думает, а потом привыкнет. - Ой не знаю, что будет, - ответила Светлана, - он нас не воспринимает. - Она вздохнула: - Жаль, что своих детей нет. - Светочка, так ведь Саша почти свой, он ведь мой сын, мы даже похожи. Николай и Гутя стояли у ворот и смотрели вслед автобусу. А как только он скрылся за поворотом, Гутя дала волю слезам. Как раненый зверь, она упала на землю и завыла. Николай пытался успокоить, но женщина в отчаянии каталась по траве, сорвав с головы платок. Ее русые волосы с лёгкой проседью растрепались, лицо исказилось от боли, которая вырывалась откуда-то изнутри. Сосед Петр и его жена Клавдия прибежали на шум. - Да что же это такое, - сокрушённо причитала Клавдия, - по живому рвут, разве так можно... Казалось, что Николай за эти минуты тоже постарел, осунулся. Наконец, успокоив Гутю, все четверо сели на скамейку, и только всхлипывания Гути прерывали тишину. Послышался гул мотора, показался милицейский УАЗик. Сначала вышел участковый, а потом Юрий и Светлана. - Где он? Куда вы его спрятали? - кричал Юрий. Испуганные Коростылевы не понимали, в чем дело. - Мальчик сбежал на первой же остановке, - сказала Светлана. Гутя, не произнеся ни слова, схватила за рубашку Юрия и стала трясти его. - Дикие вы люди, - сказал он, оттолкнув её, - ничего не понимаете. Мотоцикл подкатил к дому Коростылевых, и из люльки выпрыгнул Санька. Тракторист Федя Самойлов сказал: - Пассажира вам привез. Хорошо что я мимо ехал, а то так бы и шел один через березник. Все затихли, увидев мальчика. А Санька побежал к дому и с разбегу уткнулся в колени Гуте, обняв их. Она дрожала, плакала, гладила его по голове, а потом опустилась перед ним на колени и целовала его светлые волосы, его лицо... Юрий направился к ним, но тут же был остановлен соседом Петром и его женой Клавдией. Петр направил вилы на Юрия и смотрел молча, загородив путь к Коростылевым. Николай взглянул на опешившего участкового и попросил соседа убрать вилы. Все замерли. Наступила тревожная тишина. Пёс Коростылевых перестал лаять и, натянув цепь, стоял так, как вкопанный. Даже воробьи перестали чирикать, и ворона с любопытством поглядывала вниз, заняв место на крыше. Санька повернул голову, и не отрываясь от Гути, посмотрел в глаза Юрию. И оба они смотрели друг на друга. Юрий увидел эти глаза, так похожие на его глаза. Они смотрели друг на друга и все молчали. Санька так вцепился в платье Гути, что его пальцы побелели. Юрий заметил это. Наконец вздохнул, будто принял решение: - Ну что же, ладно... Он взял за руку жену и они пошли в сторону остановки. Участковый снял фуражку, вытер платком лоб, будто передохнул после тяжёлой работы. - Зря мы это затеяли, Юра, - сказала Светлана по дороге на остановку, - как волчонок на нас смотрит. - Поздно, - с сожалением сказал Юрий, - слишком поздно, раньше надо было. Снова залаял в ограде пёс Коростылевых, весело зачирикали воробьи, деловито каркнула ворона. Сосед Петр убрал вилы, с опаской глядя на участкового. А тот, ничего не сказав, молча сел в УАЗик и уехал. По дороге остановился, увидев Юрия и Светлану: - Садитесь, подвезу до автостанции в райцентре, а то сегодня сюда уже не придет автобус. *** Прошло семь лет. Пятнадцатилетний Санька лихо гонял на велосипеде, рыбачил вместе с Николаем, помогал Гуте и успевал хорошо учиться. - Ленишься с уроками-то, - ворчал Николай, зашивая порванный сапог соседки Клавдии. - Батя, так я всё запомнил, - бодро отвечал Санька. - Ишь ты, батей зовёт - по-взрослому, - бормотал Николай, пряча улыбку в седой бороде. - Лю-юю-бит, - говорит Гутя, и сама с гордостью поглядывает на Саньку. Тамара, Санькина мать, появилась в это лето в деревне впервые за много лет. Приехала. Веселая, чуть располневшая, но такая же красивая. Ее муж, невысокий "пухляш", с добрым взглядом, тараторил без умолку. Хоть и не красавец, но видно было, что человек хороший. Два пухлощеких мальчишки, лет восьми, держались за руки. Близнецы они, похожи, что и не отличить. Приглядываются к деду с бабой, а сами к родителям жмутся. - Ну вот, это тоже ваши внуки, - Тамара кивает на мальчишек. А они, как два барчука, обласканные родителями, хмурясь, рассматривают простую обстановку. - Здравствуй, сынок! - Хочет Тома обнять старшего сына, а он напрягся, будто подвоха ждёт. - Ну прости, что долго не приезжала. То Вовка с Серёжкой маленькие были... Да и живём далеко, не ближний свет... Но деньги шлем, вот Паша, - она показала на мужа, - каждый месяц сам, лично... - Да ладно, чего там, - суетится пухляш Павел, - чего там деньги, главное парень какой хороший, - хвалит он Саньку. Весь вечер сидели за столом, долго разговаривали. Павел оказался настолько общительным и добродушным - сумел сразу родителям Тамары понравиться. А мальчишек Санька увел на улицу и деловито рассказывал, как он налаживает велик, как сумел наладить мопед своему другу. И те, оторвавшись, наконец, от родителей, крутились возле старшего брата, с интересом разглядывая технику. - Мам, пап, чего сказать-то хочу, - начала Тамара на другой день утром, - спасибо, конечно, за Саньку... Хорошо у нас всё с Пашей, он и Саньку готов на себя записать, ворчит на меня, что сразу про сына не рассказала... В общем заберём мы Саньку, вся семья будет в сборе. Кроме них рядом никого не было, и Николай, может впервые в жизни, повысил голос на дочь. - Семья, говоришь? А мы кто? Мы с матерь - кто? Хвост собачий? - Ну что ты, папа, я же как лучше хочу. - Если Саня захочет с вами уехать, отговаривать не стану. И мать уговорю, чтобы смирилась, хоть для нее это как нож острый. А если не захочет - тоже уговаривать не стану. Так что уж сама теперь... как получится. Санька сначала нахмурился, посмотрел на Тамару исподлобья. - Ну чего набычился? Чего хмуришься? Мы ведь тебя к себе зовём, все вместе жить будем, а то ты всё в деревне, ничего в жизни не видел. Санька ещё больше нахмурился. - Без мамки и папки никуда не поеду, - сказал он и отвернулся. Зря, конечно, он зарекался, что никуда без родителей (Николая и Гути) не поедет. Уехал. Но гораздо позже, когда восемнадцать исполнилось. В армию Саньку призвали. А в то лето, когда Тамара с семьёй приезжала, наотрез отказался с ними ехать. Хотя, надо сказать, что с младшими братьями он подружился, да и Павел, Тамарин муж, хорошо к нему относился. И даже Николай и Гутя не отговаривали, ждали его решения. Остался Санька. Не мог он представить, как уедет из дома, как оторвётся от отца с матерью. И вот прошло ещё три года. Приходили письма от Тамары, от братьев, но Санька так и не решился к ним съездить. Пообещал после армии в гости наведаться. А потом армия. Гутя до самого автобуса не отпускала его. Молчала всю дорогу, даже не плакала. Только глаза выдавали всю её тоску и боль. - Мам, пап, все хорошо будет, - обещал Санька, - через два года домой вернусь. *** Он вернулся весной, когда ещё не вспахали огороды и радовался, что успеет родителям помочь. Гутя, как маленького, старалась накормить. А он смотрел на родителей и видел, как прибавился возраст. И все равно они самые красивые. Особенно мать. Даже седина не испортила ее, такая же красивая, статная, тихая и молчаливая. Один раз в жизни она была не в себе - когда биологический отец хотел увезти Сашу навсегда. Но это давно было, и уже никто об этом не вспоминает. Поздней осенью, когда чествовали тружеников села, в актовом зале торжественно вызывали на сцену передовиков и вручали подарки. - Награждается грамотой и ценным подарком механик моторно-тракторной станции Коростылев Александр Николаевич, - объявила ведущая. Раздались громкие аплодисменты. Санька, смутившись, пошел к сцене. - Наш идёт, наш, - бормотал Николай, поглядывая на жену. А Гутя вытерла выступившие слезы, вцепившись рукой в руку Николая. Замерев, смотрели на сцену, как чествуют их сына. Да, именно сына, которого родили сердцем. - Слышь, мать, вот женится Санька, - шепотом сказал Николай, - будут у него дети... это, значит, внуки наши... - Ох, дождаться бы Санечкиных деточек, - прошептала Гутя. - Дождемся, какие наши годы! У нас сын вон какой молодой, да и мы ещё не состарились, - похвастался счастливый отец. Автор: Татьяна Викторова

При воспоминании об oперациях ceрдце моё зaмирает и крoвь стынет. В детстве сын почти никогда не бoлел. Рос здоровым, весёлым, счастливым. Занимался спортом со своим неразлучным другом Сергеем. Однажды на тренировке Юра yпал на спину и не смог самостоятельно подняться. Вызвали «скорую». Пролежал три недели в бoльнице. Стало легче. А через несколько месяцев в спине появилась такая адская бoль, что терпеть не было сил. Сделали oпeрaцию. Через год – вторую, так как бoли возобновились. После второй oперации была рядом с сыном. Упросила-таки главврача и заведующего хирургическим отделением, чтобы разрешили ухаживать за Юрой. Уставала от переживаний и напряжения. Стало легче, когда в хирургию пришли несколько студентов на практику. Юра понравился одной из студенток. Парень он красивый, высокий, стройный. Леночка была готова и днём и ночью быть рядом и выполнять любое его желание и просьбу. Но Юра только хмурился, когда я ему говорила о Леночке, какая она внимательная, красивая и умница. Мне её однокурсницы рассказали, что Лена отличница и что в Юру влюбилась впервые и с первого взгляда. Юра же только расстраивался от этих разговоров. — Мама, ну посуди сама, зачем я ей? У неё это просто увлечение. Она мне тоже нравится. Но я боюсь влюбиться. Вот увидишь, стоит нам из столицы уехать в наш посёлок, как она и не вспомнит обо мне. А это дополнительная бoль. Он даже свой номер телефона не хотел ей давать. И Лена попросила у меня. Дала ей и Юрин, и домашний. Перезванивались, переписывались SМS-ми, виделись по скaйпу. Лена собиралась приехать к нам. И вдруг – ещё oперация и долгое лечение. Эта oперация не улучшила его состояния, а сделала инвaлидoм. После неё он потерял способность ходить и стоять мог не больше получаса. На изменившиеся глаза сына невозможно было смотреть. В них появилась такая тоска и безысходность, что дyша бoлeла от жалости и стрaxa за него. По ночам прислушивалась, дышит ли? Каждый день считала тaблетки, боялась его отчаянного поступка. Прежде весёлый и улыбчивый, теперь он замкнулся в себе, стал раздражительным. Но, слава Богу, не озлобился. Боялась, что он вoзнeнавидит жизнь и мир, в котором живёт, и не сможет нормально общаться и воспринимать счастье и радость других. Как-то заглянула в записную книжку сына. Леночкин телефон был зачеркнут. Значит, и она на его поздравление с Днём рождения не ответила. Он же, как и прежде, поздравлял с днём рождения всех своих одноклассников и знакомых. Но они не отвечали на его поздравления и SMS-ки. И он, прикусив до крoви губу, чтобы сдержать крик, вычёркивал очередной телефон. Подняла с пола записную книжку, полистала. Осталось пять телефонов напротив имен: Серёга, Вадим, Николай, Оля, Света. Вадим и Николай – одноклассники. Девушек я не знала. А Серёга – друг детства. С детсада, когда им было по три года от роду. Вот с этих самых трёх лет, с восьми утра, как только воспитательница их посадила за один столик, они стали друзьями и дружат уже двадцать семь лет. Везде вместе: в школе, за одной партой, в спортзале. И только после окончания школы их пути разошлись. Серёжа поступил в университет. А Юра все эти годы работал программистом (спасибо, директор организации разрешил выполнять прежнюю работу дома) и часто лежал в бoльнице. Серёжа звонил Юре почти каждый день. А когда приезжал на каникулы, то мчался к Юре, рассказывал ему обо всём, тормошил, заставлял делать упражнения, сам делал ему массаж ног, поднимал и выносил на улицу. Усаживал в машину и возил с собой на охоту, на футбол, в город, где учился, к родственникам, на море. Мне всё время звонил, расспрашивая, как Юра, его настроение, не нужна ли помощь. О помощи спрашивал только у меня, потому что Юра наотрез отказывался от любой помощи. Но Серёжа его не слушал. После окончания университета Серёжа стал успешным бизнесменом. Женился на Настеньке, однокурснице. Но ничего не изменилось в отношениях с Юрой. Только теперь они везде ездили втроём. Несмотря на возражения друга, Серёга неизменно покупал три путёвки, три билета, и слушать не хотел его доводы и отговорки. Побывали в Англии, Египте, Турции. Надо было видеть, как Серёга, метр девяносто два сантиметра ростом, носил Юру, как ребёнка, хотя тот чуть ниже его ростом. Но он нёс его бережно от машины до трапа самолёта, потом поднимались по свободному трапу, так как все уступали им дорогу. Настенька бежала рядом, щебетала, улыбалась, старалась сгладить неловкость, которую Юра испытывал оттого, что его нёс друг, от взглядов пассажиров и прохожих. Особенно девушки обращали внимание на красивого парня, который старался не смотреть по сторонам, и… вздыхали. Работа и внимание Серёжи с Настенькой растопили сeрдце сына. Он повеселел, воспрянул духом, поверил в то, что всё будет хорошо и что он сможет ходить. Но жизнь не спешила радовать его… Неизвестно, что послужило причиной, но в одну из ночей снова появилась адская бoль, пришлось вызвать «скорую». В шесть утра прилетел санитарный самолёт с бригадой врaчей, и Юра снова улетел в областную бoльницу. Когда заносили носилки в самолёт, он улыбнулся и сказал: — Мама, ты не волнуйся, всё будет хорошо. Ты же знаешь, какой я цепкий до жизни. Только Серёге ничего не говори. Хорошо? Улетели. Дала волю и слезам, и сeрдцу. Думала и молила Господа только об одном, чтобы остался живым единственный сыночек и смог ходить. Сказать-то я не сказала, да Серёжа сам утром прибежал встревоженный: — Что с Юрой? Где он? Я чувствую, что ему плохо! Чего уж там было таить. Рассказала всё как есть. Во второй половине дня Серёжа был уже в областной бoльнице, позвонил мне и сказал: — Тёть Валь, только что переговорил с хирyргами, будут делать oпeрацию. Заверили, что oпeрация должна пройти нормально, сeрдце-то у парня крепкое! Так что не волнуйтесь. Вы же знаете Юру, он сильный. — Господи, Серёжа, снова опeрация? Когда будут делать, не сказали? Мне ведь надо занять денег на oперацию. — Oперация уже через четыре часа. Я всё оплатил и буду здесь до конца. Про деньги не думайте, никогда даже не вспоминайте об этом. Договорились? Я Вам обязательно позвоню. После Серёжиного звонка молилась всем святым и Богу с Богородицей, чтобы помогли моему сыночку выжить и победить бoлезнь. И Господь меня услышал. Серёжа позвонил, что oперация прошла успешно, но в бoльнице придётся побыть несколько месяцев. Четвёртая oперация – это серьёзно. Серёжа с Настенькой часто ездили к Юре, покупали лeкaрства, книги, видео (ноутбук Серёжа отвёз ему сразу после oперации). Брали меня с собой к сыночку и запретили даже думать о расходах. Дважды ездила к Юре автобусом, так как Серёжа и Настенька уехали по делам фирмы на два месяца в Германию. Но и оттуда Серёжа часто звонил Юре и мне. Из областной бoльницы Юру привезла районная «скорая» две недели назад. И все эти дни он не зажигает свет. Лежит с закрытыми глазами, словно боится, открыв их, увидеть свою судьбу, которая так жестоко обошлась с ним. Тихонько прикрыла дверь в его комнату и ушла к себе снова в бессонницу и в боль сердца. Слёз уже нет. Иссякли, когда всю ночь молила Бога и всех святых, чтобы помогли xирургам спасти жизнь моего сыночка. А рано утром мне позвонил Серёжа: — Тёть Валь, мы приехали. Как там Юрка? Хандрит? Ничего, растормошим, развеселим. И ещё я хочу сообщить Вам хорошую новость. Мне удалось найти в Германии клиникy и врaчей, которые многих уже поставили на ноги с таким диaгнозом, как у Юры. Так что есть надежда, что Юра будет ходить как прежде. Вы ему пока не говорите об этом. А то будет, как всегда, возражать, отказываться и сердиться по этому поводу. Он ещё спит? Позвоните мне, когда проснётся. Хорошо? И мы с Настей приедем к вам. Сюрприз ему хотим преподнести. Привезли подарок, о котором он давно мечтал. Тогда же и скажем ему о поездке в Германию. Через три месяца Серёга снова нёс Юру на руках с третьего этажа к машине, а потом к трапу самолёта и в самолёт. И снова Настенька, как всегда, бежала рядом, щебетала, словно птица счастья, улыбалась, подбадривала друзей, которые были одним целым и душой и мыслями. Богом и судьбой была предопределена их дружба. И то, что именно сила дружбы сможет продлить жизнь одному из них. …Прошло два года. Юра начал ходить без посторонней помощи и даже без трости. Работает. Встречается с чудесной девушкой. Серёга с Настенькой радуются этому счастливому событию так же, как радовались появлению своего первенца, которого назвали Юрием. Приехали к нам с крохой-сыночком, чтобы познакомились и чтобы спросить у Юры: согласен ли он стать крёстным отцом их сына? И Юра, никого не стесняясь, впервые за годы их долгой дружбы заплакал. Плакал долго и надрывно, смывая слезами всю бoль, разочарование, отчаяние, очищая своё сeрдце для радости, счастья и любви. Любви и благодарности к единственному другу, который ни разу его не предал, не огорчил, не сказал плохого слова, а подарил ему ЖИЗНЬ! Плакали все. Только маленький Юрочка улыбался миру, в который пришёл! А большой Юра только и смог сказать: — Боже, Серёга, и ты ещё спрашиваешь? Большего счастья для меня и быть не может! Ты же знаешь, какое у меня здоровое и сильное сeрдце. И я готов в любую минуту, если понадобится, отдать его вам, чтобы спасти вашу жизнь… Автор: Евгения Козачок

Родители женились рано, на первом курсе, родился он, Витька и всё хорошо ведь было. Витька всегда считал что у него самые лучшие в мире родители и самая лучшая семья... Ну чего им не живётся? Их и бабушки с дедушками уговаривали, и даже плакали, нет... Мама останется в городе, а папа уедет через три месяца к бабушке Рае, на Камчатку. Теперь они спорят с кем останется Витька. А Витька не хочет с ними разговаривать, Витька хочет чтобы было всё, как прежде. Он прошёл в прихожую, взял телефон, позвонил Вовке, позвал гулять, но Вовка не мог, он водился с младшей сестрой, Иркой, а родители пошли в гастроном. Витька позвонил Мишке, но Мишка тоже не мог, он с папой будут смотреть хоккей. Витька понимал, сейчас придут родители и начнут каждый уговаривать его остаться с тем или иным родителем. А Витька не хочет этого слушать, Витька хочет как раньше, есть мамины котлетки и смотреть с папой хоккей. Витька вытирает слёзы, снимает с вешалки пальто, надевает шапку, завязывает шарф и уходит на улицу. Темно. Темно, холодно и ветер. Он бесцельно бредёт подняв воротник и засунув руки в карманы. Наверное уже пришли родители и начали по привычке спорить, ну почему такие глупые эти взрослые? Как им объяснить что Витька любит их обоих, что он совсем не хочет чтобы папа уезжал к бабе Рае. Что? Что должен Витька сделать? Что такое должно произойти, чтобы они престали разводиться, а вновь стали дружной семьёй. Витька подслушал как мама разговаривала с тётей Галей по телефону и жаловалась что это из-за того, что она не сможет родить второго ребёнка. Когда родился Витька, у мамы что-то заболело и больше детей у неё не будет, поэтому она плачет и уговаривает папу не лишать её единственного сына. Она говорит что у папы ещё будет столько детей, сколько он захочет, а у неё у мамы, кроме Витьки нет никого и уже никогда не будет. Витька вытирает рукавом пальто слёзы, они замерзают и больно колют щёки. Сердце у мальчишки сжимается в комок и он хочет реветь во весь голос, слёзы подступили к глазам, щиплют нос, в горле встал комок. Витька не может справиться с собой и начинает реветь, как маленький, а ведь ему уже десять лет. Проревевшись, Витька хватает ртом воздух и вытирает обледеневшее лицо. Вдруг он слышит писк, тихий писк. Котёнок, мама обещала если он останется с ней, то она заведёт ему котёнка, ну что же, видно придётся делать выбор в пользу мамы, сейчас Витька тебя спасёт, маленькое продрогшее существо. Витька лезет за мусорный бак, на писк и ничего не видит, вот вроде нашёл коробку. А может там три котёнка? Тогда он поделится с Вовкой и Мишкой. Но в коробке не было котёнка, Витька разочаровано вздохнул, там лежала кукла...Кукла была замотана в тряпки и какое-то клетчатое одеяльце и попискивала... Зачем ему Витьке кукла? А может забрать? И подарить Ирке Вовкиной, вдруг ему всё же придётся уехать с папой? А так у Ирки будет память о Витьке. Смешная эта Ирка, четыре года, а такая смышлёная... Витька взял куклу на руки и чуть не выбросил. Кукла вся завертелась, начала изгибаться... Ребёнок, дошло до Витьки, ребёнок же...Кто-то забыл ребёнка за мусоркой, забыли... или выкинули? Ой, мамочки. Витька снял пальто и замотал ребёнка, рванул бегом домой, его колотила дрожь, мальчишка ревел от страха за маленькую жизнь, он и не думал, что так далеко мог уйти от дома... Вот наконец -то дом, Витька пулей взлетел на свой этаж где в дверях взволнованные и одетые стояли мама и папа и о чем-то спорили. -Вера, я тебе говорю, ты должна остаться дома, а пойду искать Витю. -Нет, это ты останься, а я пойду искать моего единственного сына! Витька быстро юркнул мимо них, он весь дрожал и трясся, родители кинулись к сыну, мальчик крепко прижимал к себе пальто. -Витя, почему ты раздетый, что случилось сынок? -Где ты был, кто тебя обидел? Коля, ну что ты стоишь? Звони в милицию... -Там...ребёнок... -Какой ребёнок, Витя? Коля, о боже...Витя, где ты взял ребёнка? -У мусорки, он лежал и плакал... Коля, быстро скорую и милицию. Пока ехали скорая и милиция, мама развернула ребёнка, они с папой метались от Вити к малышу. - Девочка, Коль, смотри какая, ей две недели от силы, маленькая, да кто же так тебя... Витю растёрли, укутали в одеяло, налили горячий чай. А малышку увезли... -Мама, папа, давайте завтра к ней сходим, она совсем одна, её выкинули на помойку, как ненужную. Утром Витя весь горел, высокая температура, он бредил, плакал, вскрикивал, порывался пойти к девочке которую нашёл. Витя проболел долго, больше месяца. В школе все узнали что Витька герой, ребята приходили к ним целыми толпами, приносили яблоки, апельсины и конфеты. А Мишка с Вовкой жалели что не пошли с Витькой, тогда бы они тоже были героями. Пока Витя болел, он заметил что мама с папой не ругаются, а однажды он видел как мама плакала, а папа обнимал её и успокаивал. Витя выздоровел, а потом... А потом они поехали в больницу, забирать девочку. Родителей её так и не нашли, да и нашли если бы, кто бы им отдал ребёнка? Они же его выкинули. -Как назовёшь сестру, Витя? Витя помолчал... -А с кем она останется? С мамой или папой? - Родители переглянулись и начали обнимать и целовать Витьку, а ещё просить у него прощения говорить что они такие дураки. -Вы не расходитесь больше? -Нет, сынок. -Правда, правда? -Правда, правда! -Надежда... -Что надежда, на что? Витенька? - Я назову её Надежда, можно?-Витя крепко держит за руки родителей и смотрит снизу вверх, - вы точно не передумаете разводиться? -Точно! -Хорошо, - кивает Витька. Хотя какой же он Витька? Он и не Витька вовсе, он старший брат! *** -Это я тебя нашёл, понимаешь? -говорит Витя сестрёнке, сидя с ней на кровати и наблюдая как она заталкивает в рот толстую ножку, - ну отгрызёшь себе ногу и будешь с деревянной ходить. -Агу, аааагу, - сучит ножками Наденька и улыбается братику беззубым ртом. - Мааам, кажется Надя есть хочет, всю ногу изгрызла себе. -Иду, сынок, иду...кто это у нас такой? -Агу, уааааа, - хохочет счастливый ребёнок, сучит ручками и ножками и не знает что это брат Витя её нашёл... А котёнка они завели потом, когда Надя подросла... автор: Мавридика де Монбазон Если эта история понравилась Вам, нажмите Класс или оставьте свое мнение в комментариях, только так я вижу что Вам понравилось, а что нет. Спасибо за внимание 💛

Мама была стройной, высокой, с тёмными густыми волосами. Юля была женщиной не совсем полной, но в теле. Всего в ней было много: лица, рук, бёдер, грудей. Свои волосы - не знаю, какими они были от природы – Юля выжигала пергидролем добела. Когда она пыталась меня обнимать, я с ужасом приникал к её дородному телу, боясь, что она меня чем-нибудь раздавит в один не прекрасный момент. В минуты этих объятий я был крайне напряжён – ощущение нелепости, с чего ради меня обнимает совершенно чужая тётка, не покидало меня. Шло время, я потихоньку смирялся с тем, что моя семья – вечно печальный папа и Юля. Мачеха. Спустя несколько лет запечалилась и Юля. Они с папой стали часто ругаться, а когда папы не было дома – Юля курила в кухне и плакала. Могла приложиться втихую к бутылке с вином, запасливо спрятанной в шкафу. Из того, что мне удалось подслушать в момент ссоры взрослых, Юля хотела своего ребёнка, но что-то у них не складывалось. Если Юля выпивала, она становилась злой и гоняла меня в хвост и в гриву. - Мусор вынеси! - Посуду помой, бестолочь! - Что ты опять припёрся? Ты ел час назад! Исчезни, чучело, дай посидеть спокойно. Ну, и многое другое в таком же духе. Она больше не пыталась стать мне матерью, я для неё был напоминанием о том, что своих детей у Юли нет. Не знаю, могли ли они в начале девяностых решить проблему на медицинском уровне – наверное, могли, ведь из-за чего-то они ссорились? Возможно, папа не хотел общих детей и не соглашался идти к врачу. Я не знаю и сейчас, а у Юли мне спрашивать неловко. Потом у меня полезли усы и начал ломаться голос. И тогда у мачехи что-то сместилось в голове. Нет, она никогда не приставала ко мне в открытую. Но напялить полупрозрачный халат и ходить передо мной, сидящим с учебником на диване, стало для Юли в порядке вещей. Спустя годы я думаю: может она надеялась, что я не устою, а она забеременеет. Хоть так. Юля от бесконечных переживаний к тому времени похудела и выглядела, как ни странно, лучше. Даже с синяками вокруг глаз от постоянных слёз и бессонных ночей, всё равно лучше, чем когда она была пухлой. Может быть Юлины ухищрения даже и сработали бы, но у меня была девчонка, Анжела. Мы с ней к тому времени уже потихоньку начали изучать анатомию человека на практике, поэтому Юлины завлекалочки остались без моего внимания. Что не прибавило ей любви ко мне. Не знаю, зачем она продолжала жить с нами. К тому времени, как я доучивался в школе и собирался поступить в институт, Юля уже ненавидела и меня, и отца, и, как мне казалось, весь мир. Очень она была обижена на свою горькую бездетную безлюбую судьбу. В ночь моего выпускного отец с Юлей ехали домой на машине, и попали в аварию. Место пассажира рядом с водителем неслучайно считается креслом смертника. Чаще всего пассажиры погибают именно на этом месте. Но отец, пытаясь уйти от аварии, успел вытолкнуть Юлю из машины, и она отделалась парой переломов. Отец скончался в больнице, не приходя в сознание, на второй день после аварии. Мы с Юлей сидели в коридоре – она с загипсованной рукой, и покряхтывая от боли в треснутом ребре. И я, толком не спавший Бог знает сколько. Когда нам сообщили о том, что его больше нет, Юля откинулась головой на стену и по лицу её потекли слёзы. - Ромка, прости меня! - За что? – мне было её жаль. Себя было жаль в значительно меньшей степени. По сути, я остался круглым сиротой, когда не стало мамы. Отец уже никогда не был прежним. Прежний, он бы никогда не женился на Юле. Даже ради того, чтобы обо мне было кому заботиться. Прежним он стал на один миг, когда выталкивал Юлю из машины, летящей навстречу смерти. - За всё, Ром. Прости меня за всё. Остались мы вдвоём, но каждый по себе. Не думаю, что я был готов прощать Юлю. Но и обиды особой не чувствовал. Мы похоронили отца, и я уехал в Москву. Поступил в институт. Женился на Рите. Она родила мне девочку, Женю, у которой были глаза, как у моего отца. И имя, и глаза. И это было прекрасно. И это было больно. Вот тогда я и осознал по-настоящему, что больше не увижу отца, как и маму. Никогда. - Почему ты не везёшь меня к себе? В Ярославль? – спрашивала Рита. - А что там делать? На кладбище разве что сходить. - Да хоть бы и на кладбище! Что за наплевательское отношение к родному городу? - Мне там не было хорошо, Рит! Однажды, перед Новым годом, - Женьке нашей исполнилось уже пять лет, - она меня уговорила. Поехали. Но домой я не хотел ни в какую. Заселились в гостиницу. Погуляли по городу, зашли на кладбище. И там меня ждал сюрприз. Могилы матери и отца были в идеальном состоянии, стояли новенькие памятники, лежали цветы. Я опешил. Могила мамы не была так ухожена даже, когда отец был жив, хоть мы и заезжали с ним сюда. - А ты говорил… это она, наверное, да? Мачеха твоя? - Да, не. Не может быть! - Рома! – услышал я за спиной знакомый голос. По тропинке шла Юля. Она ещё похудела, и почти не постарела. В руках у Юли были цветы. - Ромка, ну наконец-то! Я уж думала, не приедешь. Здравствуйте! - она улыбнулась моей жене. Ритка заулыбалась ей в ответ. Женя стояла и смотрела на Юлю. Мачеха подошла, аккуратно разложила цветы, и на могилу мамы тоже. - Вот, зашла перед праздничком. Потом снегу навалит, и уже до весны. Ну, как ты, Ромочка, рассказывай! А я не мог ничего рассказывать. В горле у меня стоял какой-то ком – ни туда, ни сюда. Я почувствовал, как Женя дёргает меня за руку, и посмотрел на неё. - А кто эта тётя? – шёпотом спросила моя деликатная дочь. Но Юля услышала. Подошла к Женьке, присела на корточки. Посмотрела на неё. Женька застеснялась, но за меня не стала прятаться. - Бабушка я твоя, милая. Меня Юля зовут. – и протянула руку. А Женька вдруг обняла её за шею. В глазах моей мачехи заблестели слёзы. В тот Новый год мне впервые было чуть веселее, чем обычно. Встретили мы его в Ярославле, в доме, где я родился. Автор:Мистика в моей крови Если эта история понравилась Вам, нажмите Класс или оставьте свое мнение в комментариях, только так я вижу что Вам понравилось, а что нет. Спасибо за внимание 💛

Деревня, где родилась Татьяна, носила ничем не примечательное название Загорки. Как водится в таких деревеньках, народ здесь был простой, можно сказать, существовал своим хозяйством. Работали люди в колхозе, а в свободное от работы время, которого было не так уж и много, крестьянствовали - держали скотину да огороды сажали. Татьяна тоже с малолетства помогала матери и на ферме, и по хозяйству. Всякое бывало: и в ледяной воде мёрзнуть приходилось, когда зимой бельё полоскала в проруби, и свежую траву на загривке таскать огромными тюками, не считаясь с возрастом, и дрова колоть, и глину месить... Жили они несколько обособленно: Тамара была необщительной, время на пустые разговоры у единственного деревенского магазина тратить не любила. Местные кумушки величали её за глаза соломенной вдовой, потому как отец Татьяны уехал на северá за длинным рублём вскоре после её рождения да так и сгинул где-то в далёких краях. Нет, он не погиб, не умер, просто обзавёлся другой семьёй, о чём однажды оповестил супружницу в письме. Тамара после того только больше замкнулась. А глядя на мать, и Танюшка не особо стремилась к общению со сверстницами. И - тем более - со сверстниками. Так и жила эта небольшая семья, как говорится, и при́ людях, и на усторóнье. Но молодость взяла своё. И Таня, едва исполнилось ей 17 годков, влюбилась. Николай Коренев жил неподалёку, уже отслужил в армии, вернулся в родные Загорки и устроился в колхоз механизатором. Справедливости ради надо сказать, что по нему сохла чуть ли не половина местных девчат: уж больно хорош собой был парень. Да и работящий, серьёзный - чем не жених? - Ох, Танька, - вздыхала иной раз Тамара, видя, какими взглядами провожает дочь соседа. - На него не ты одна заглядываешься, вон каких девок Кольке в невесты-то прочат. А Серафиме Кореневой в снохи абы кого не надо, она уж на председателеву дочку глаз положила. Забыла бы ты про него, доченька. И другие парни есть, может, и сладилось бы каким с другим-то. А так только себя изведёшь... Но сердечко Татьяны, прежде не знавшее подобных чувств, только сильнее билось, если где-то поблизости появлялся Николай. Сам же Коренев особо ни на кого не заглядывался: работал, ещё и учиться заочно поступил в техникум. Разве что на танцы в клуб ходил, как и другие деревенские парни. Татьяна тоже, как окончила десятилетку, поступила в медицинское училище. Домой ездила нечасто - лишних денег у них с матерью не было. В январе 1976 года первокурсница отдыхала на каникулах. Не заметила, как промелькнули две недели. Перед отъездом на учёбу решила сходить в клуб. Вся деревня там собралась: ещё бы, такое событие - строители БАМа на встречу с колхозниками приехали! Буквально месяц назад по Байкало-Амурской магистрали прошёл первый поезд, вся страна ликовала и чествовала молодых героев труда! После встречи с бамовцами молодёжь осталась на танцы. Татьяна же оделась, чтобы идти домой. И буквально у самого выхода её окликнул... Николай: - Таня, уходишь? Подожди, вместе пойдём. Татьяна вспыхнула, но остановилась. Николай накинул куртку, и они вместе вышли из клуба. Лёгкий морозец охладил пылающее лицо девушки. Она не знала, что сказать, боялась выдать свои чувства неосторожной фразой. Первым разговор начал Николай: - Ты тоже завтра уезжаешь? - Да, - ответила Таня, и, чуть помедлив, спросила: - А... ты? - У меня сессия начинается в понедельник, уже собрался. Председатель машину даёт, чтобы до станции доехать. Хочешь, вместе поедем? Таня кивнула: - Да, давай... Тамара, глянув на вернувшуюся из клуба дочку, вздохнула: видно, случилось что - уж слишком раскрасневшейся и какой-то взбудораженной была Татьяна. А когда та сообщила, что поедет на станцию не с колхозным молоковозом, а на председательском УАЗике вместе с Кореневым, мать только рукой махнула: разве слушают нынешние дети родителей? Говори-не говори, всё равно по-своему сделают. Так и началась дружба Татьяны и Николая. Оказалось, молодой человек тоже давно заприметил девушку, которая отличалась от подруг скромностью и серьёзностью. Весь месяц, пока Николай был на сессии, они встречались, ходили в кино, гуляли по заснеженным улицам областного центра. А перед возвращением домой Коля сделал Татьяне предложение... Свадьбу сыграли летом. Серафима, конечно, особо выбору сына не обрадовалась, но смирилась и препятствовать женитьбе не стала. Тамара тоже постаралась скрыть свою тревогу за дочь... От колхоза молодым выделили квартиру, и потекла их семейная жизнь. Татьяна просто светилась от счастья! Она по-прежнему училась, только теперь мчалась в родную деревню при любом удобном случае. А когда Николай приезжал на очередную сессию в город, они снимали комнату у какой-нибудь бабули и проводили время вместе. Так прошёл год, второй, вот уж и третий год на исходе... Таня окончила училище и вернулась на малую родину - в деревне как раз построили свою больницу, где она работала акушеркой. Николай тоже получил диплом, "дорос" до механика колхозного гаража. Казалось бы, живи да радуйся... Да только неспокойно было на душе у молодой женщины. Понимала она, что пора бы уже наступить беременности. Татьяна прислушивалась к себе, надеясь почувствовать признаки приближающегося материнства. Но - увы, обрадовать Николая, что скоро их семья пополнится, Таня не могла. Ей казалось, что муж всё чаще вопрошающе смотрит на неё, и от этого в сердце проникал холодный страх. Собравшись с духом, Татьяна отправилась в город - в роддом, где проходила практику. Завотделением внимательно осмотрела женщину, назначила анализы. И после этого у них состоялся непростой разговор. - Не буду ходить вокруг да около, Татьяна, ты сама акушерка, всё прекрасно понимаешь. Детей у тебя быть не может. Это факт. Нужно смириться. И, возможно, усыновить ребёнка. У нас бывают отказники, нечасто, но такое случается, - произнесла женщина, участливо взяв Таню за руку. - Подумайте с мужем, для вас это выход. Домой Татьяна возвращалась, словно в бреду. Николай ждал её, а когда увидел, понял всё без слов. - Танюш, эта врачиха может ведь и ошибаться, давай не будем думать о плохом, - попытался он утешить супругу. - Хочешь, в Москву поедем? Там вон какие светила работают!.. Но в словах мужа Тане слышалось... сомнение. Она покачала головой: - Нет, Коля. Это не ошибка. Я не смогу родить тебе ребёнка. И пойму, если... если... ты захочешь развестись. От этих слов всё внутри женщины похолодело. Она ждала ответа, но Николай молчал. И его молчание не оставляло Татьяне надежды.. Вскоре по деревне поползли слухи: Кореневы разводятся. Сама Серафима с удовольствием рассказывала товаркам, что сын скоро выгонит эту бракованную. А уж другую жену найти - это не проблема. И детишки у него свои будут, а не приёмные. Татьяна сначала перебралась к матери, а потом и вовсе уехала - нашла место акушерки в больнице в самом отдалённом районе области. И потекла у неё другая жизнь. На родину она не ездила - боялась столкнуться с бывшим мужем. Её навещала Тамара. В очередной приезд она, вздыхая, рассказала последние деревенские новости: - Не хотела тебе говорить, дочка, да кто знает, откуда слухи прилетят?.. Спутался твой Колька с дочкой председателя Любкой. Она уж на последнем курсе института учится, на каникулы приезжала и - вот. А сам-от Фёдор Ильич с женой сильно осерчали. У Любки-то, вишь, жених в городе есть, про свадьбу поговаривали. Ну, стало быть, девку председатель назад в город отправил, Кольку из механиков попёр в механизаторы. Серафима со злости бесится. Это ж ей надо было сына на Любке-то женить. - Ох, мама... Что ж я не послушалась-то тебя? - заплакала Таня. - Себе жизнь испортила, Коле... И забыть его не могу, и как дальше жить - не знаю. Тамара обняла дочку, и так они сидели, горюя обе об одном и том же. Прошло время. Татьяна всю себя посвятила работе, проводя в отделении не только дни, но зачастую и ночи. А ещё она начала готовиться к поступлению в медицинский вуз. Однажды, проходя мимо кабинета врача, женщина услышала... знакомый голос. "Фёдор Ильич?! - удивилась Татьяна. - Что он тут делает?" Пожилая медсестра, выйдя из кабинета, была явно расстроена и даже злилась. Татьяна пошла за ней, чтобы выяснить причину визита председателя в их отделение... - Да дочку свою он приехал устраивать к нам. Рожать девке пора вот-вот уже. Вот только ребёнок-то им не нужен. Нагуляла она дитё. Видать, вытравить пыталась, да не вышло, - с возмущением рассказывала женщина. - Вот и решили подальше увезти, чтобы никто не узнал. Главврач наш то ли свояк его, то ли ещё какой родственник дальний. Родит девка и оставит, коли выживет ребёночек. Вот ведь как, Таня, бывает. Этаким дурам Бог детишек даёт, а кому и правда надо, так вымолить не могут. И медсестра пошла по коридору отделения, бормоча что-то себе под нос. А Татьяна осталась стоять, словно её пригвоздили к полу... Ребёнок? У Любы?.. Мысли путались, сбивались, Татьяна пыталась вспомнить, что рассказывала ей мать про связь Николая с дочкой председателя... И по всем подсчётам у неё получалось, что носит Люба ребёнка Николая! Это ребёнок от её любимого! Дождавшись, когда Фёдор Ильич покинет кабинет заведующей отделением, Татьяна буквально ворвалась к доктору: - Пожалуйста, я возьму этого ребёнка! Я вас очень прошу! Разрешите мне его взять! - Таня плакала, не пытаясь сдержать слёз и не замечая их. Когда врач наконец-то поняла, о чём идёт речь, она, помолчав, произнесла: - Что ж, Татьяна. Ты хорошая акушерка. Да и человек неплохой. Диагноз твой позволяет стать приёмной матерью, хоть ты и не замужем. Я буду ходатайствовать за тебя перед исполкомом... Спустя три месяца после появления на свет малышки, которую Таня сразу полюбила всей душой, формальности были соблюдены. А Люба так и не узнала, что её землячка не просто посвящена в тайну, которую семья председателя постаралась свято сохранить, но и стала матерью рождённой ею девочке. Самой же Тане местные блюстительницы морали перемывали косточки с большим удовольствием. Пуще других старалась бывшая свекровка: - Не зря говорят: в тихом-то омуте черти водятся, - смакуя на ходу выдуманные ею же подробности, рассказывала она подружкам. - Что мать, что дочка - обе хороши! И от Тамарки, видать, мужик-от не зря сбежал! А уж эта-то, эта! Порядочной прикидывалась, а поди, и от Кольки моего гуляла в городе, пока училась. Ишь, бесплодная, говорит! Видали мы таких бесплодных! Не иначе, от какого женатика понесла, вот и вернулась к матке. А так бы при мужике осталась. Ни стыда, ни совести нет! Товарки сочувственно качали головами: да, вовремя Николай одумался да и выгнал эту гулящую! Повезло ещё, что она на него чужой приплод не повесила! Ох, и рада была бы Татьяна не возвращаться в свою деревню, да только одной-то с младенцем нелегко. А Тамара наотрез отказалась уезжать из своего дома ради... чужого ребёнка. Не поняла она дочь, не поддержала. Хорошо хоть помогать с дитём согласилась... Но с каждым днём и Тамара всё сильнее привязывалась к Оленьке, как назвала дочку Татьяна. Да, девочка была слабенькой, болезненной, но, подрастая, понемногу выправлялась. И становилась больше и больше похожа на Николая. Сам же Коренев из Загорок уехал - вскоре после того, как вся эта история с Любой случилась. Серафима хвасталась, что на БАМ сын подался, в передовиках ходит. Сердце Татьяны щемило каждый раз, как доносились до неё малейшие весточки о Коле. Так и жила она воспоминаниями, не в силах вытравить из себя любовь, которую теперь делила на двоих: на мужа, даже в мыслях не считая его бывшим, и на его дочку, ставшую ей по-настоящему родной. Пять лет уже было Оленьке, когда узнала Татьяна, что Николай вернулся со своего БАМа. И это известие женщина восприняла на удивление спокойно. Да и в деревне народ давно уже перестал трепать языками на её счёт: честно жила Татьяна, хоть и поглядывали поначалу беспутные мужички в её сторону. Одному ходоку Таня такой от ворот поворот дала, что долго потом за рёбра держался: высокое крыльцо у Тамариного дома, пока все ступеньки пересчитаешь, сам не рад будешь! А другие больше и не совались. К тому же и акушеркой Татьяна была от Бога. Бабы шли к ней рожать, нисколько не боясь: умела женщина так принять роды, что даже сложные случаи заканчивались благополучно. ...Николай появился на пороге неожиданно. Вошёл в дверь, поздоровался. Татьяна была дома - читала Оленьке книжку. Тамара завершала вечерние дела на кухне. - Мне... поговорить бы, - произнёс мужчина, поздоровавшись. Таня накинула на плечи шаль и вышла вслед за ним в сени. - Прости меня, - глухо произнёс он. - Натворил я делов... Дурак был потому что. Послушал матери, думал, забуду тебя. Не забыл. И... про дочку я всё знаю. Люба написала, повинилась. У неё там... не складывается, в общем. А я... Ездил в ту больницу. Хотел узнать про дочку. Так и уехал бы ни с чем, если б не медсестра пожилая. Она и шепнула мне, что девочку удочерила акушерка по имени Татьяна, землячка, мол, отказницы. А уж остальное сам понял. Мать-то не в одном письме тебя недобрым словом поминала... Татьяна стояла, глядя в обветренное, бронзовое лицо Николая, узнавая и одновременно не узнавая такие родные черты. Мужчина осунулся, похудел, заматерел. И она каждой клеточкой своей чувствовала, что нужна ему. И что он нужен ей. И вся боль прожитых без него лет выливалась по щекам Татьяны горячими слезами. - Не плачь, Танюша, пожалуйста, - произнёс Николай, прижимая женщину к себе. - Теперь всё у нас будет хорошо. - Я не плачу... Это я от счастья, - уткнувшись в плечо любимого, прошептала Таня. ...Через месяц, вновь узаконив свои отношения, Кореневы уезжали из Загорок. Их провожала Тамара. Теперь она была спокойна за свою дочку и внучку. И только Серафима заходилась в бессильной злобе, не понимая, что нашло на её сына? С чего вдруг он снова вцепился в эту Таньку? Зачем нужен ему чужой нагулянный ребёнок?.. Но Николай и Татьяна сохранили Любину тайну. А Тамара и прежде болтать не любила, а уж про это вовсе дала зарок молчать. И ничего более не омрачало жизни этих троих: ни призраки прошлого, ни страх перед будущим. Семья воссоединилась. (Автор из сети)

Аня подобрала ноги в кресле, отхлебнула первый священный утренний глоток кофе. В комнате ещё полузадернуты шторы, ещё окончательно не открылись глаза. Почувствовав вкус напитка, она расслабилась, протянула руку к журнальному столику, чтоб поставить чашку и сесть чуть удобнее. Чашка дзинькнула со звуком, похожим на щелчок, и раскололась пополам, освобождая из своего пространства светло-коричневую антрацитовую жидкость. Ваза! Анна поставила ее сюда вчера, воткнув искусственные еловые ветки с шишками и красными ягодами, дабы хоть как-то поднять себе настроение. Кофейная жидкость радостно растеклась под вязаной белой салфеткой, делая ее уже кофейной, обдала светлую тюль возле столика и теперь стекала вниз никуда не торопясь. Практически единственная радость в этих декабрьских безотрадных буднях – утренний кофе, и та превратилась в неприятность. Как могла она забыть про вазу! Анна собирала осколки, вытирала стол, подставив ладошку, чтоб не накапать, бежала с салфеткой в ванну, а потом с грустью смотрела на штору. Ну ее, эту тюль! Кто увидит это пятно, кроме нее? Да никто... Пусть так и висит с пятном до поры до времени, до объявления войны беспорядку. А пока воевать совсем не хотелось. Она пошла на кухню. День не задался прямо с утра. Впрочем – не удивительно. Прошедший год был очень плохим. Во-первых, умерла мама. Ане шел тридцать пятый год, а маме было всего шестьдесят семь. Так неожиданно всё случилось. Болезнь – больница – смерть – приезд брата – похороны. Мамочка... Потом долго приходило осознание, что все случившееся – не сон, что мамы нет, и не будет больше рядом. Уже много лет отмечали они Новый год втроём. Аня, мама и соседка – старая одинокая Вера Семёновна. Вера Семёновна – женщина была приятная, интеллигентная. В свое время преподавала она в педагогическом колледже. Соседка никогда не напрашивалась на празднование, хоть была и одинока. Мама приглашала ее сама. Смотрели телевизор, угощались, слушали президента, чокались шампанским... Вера Семеновна надевала неизменное платье с черным гипюровым рукавом и всегда повторяла, что платье стало ей велико, была она значительно полнее. После ухода мамы на Аню все чаще нападала хандра, все чаще думала она о своей неудачной личной жизни. Мама ушла, и ушли вместе с нею недоделанные дела, её желание и мечты, отложенные в долгий ящик. Ушли неувиденные мамой места, непрочитанные книги, непосаженные в небольшом огороде за домом овощи и цветы. Мама хотела котенка белого. Все откладывали и откладывали... Анна теперь и думать не могла о том, чтоб завести котенка. Казалось, будет он ей напоминать о маме. Ушла и возможность сказать маме то, что всё некогда или недосуг было сказать – слова о том, как она ее любит. А ещё мама очень ждала внуков от нее. У нее были, конечно, внуки от сына, но Аниных она ждала невероятно, хоть и не говорила об этом часто. И все же у мамы осталась она – дочь, сын, да и внуки. А что останется после нее? Эти стены в светлых обоях? Шкаф с одеждой? Украшения? И всё... И ведь время летит беспощадно, лети-ит... Анна все ходила и напевала песню, которая олицетворяла ее мечты о счастье: – Ты, да я, да мы с тобой, Ты, да я, да мы с тобой, Хорошо, когда на свете есть друзья. Если б жили все в одиночку, То уже давно на кусочки Развалилась бы наверное Земля. Никаких страшных трагедий, связанных с мужчинами в жизни Анны не было. Однако, мужчин она недолюбливала. Почему? Из-за Алексея, которого ждала год из армии, а он пришел и крутнул хвостом – мол, рано жениться? Уехал в Питер, типа на заработки, и там нашел другую. В принципе, имел право. Близких отношений у них не было, а поцелуи не в счёт. Да и было это давно, на заре какой-то другой жизни. У других женщин бед от мужиков, порой, было и побольше, но новые отношения все равно клеились. Вон подруга Иришка и замуж сходила, и родила, и развелась со скандалом, и в этом году опять вышла замуж. Нет, определенно год был плохой. И на работе – рутина... Анна уже без смака выпила вторую чашку кофе, другую, непривычную... Она жалела любимую чашку, накручивала себя. Традиционно, но как-то нехотя, подкрасилась, оделась: форменная блузка, черные брюки, вязаная кофта, пуховик и черная шапка до бровей. Она поехала на работу – в банковский офис, где работала уже десять лет. На остановке – толчея людей и грязи от невовремя наступившей оттепели. Новогодние гирлянды и украшения магазинов в утренние часы выглядели совсем иначе, чем вечером. Не было в них загадочности и торжества. Уже в дороге Анна представила, что весь день в офисе только и разговоров будет, что о праздновании. Крутые салаты из того, в чём себе целый год отказывали, запечёные кренделя, наряды и поездки в выходные дни. – А ты, Ань, с кем? – Не знаю ещё. Зовут и туда, и сюда. Решаю... Не звали ее никуда. Ирка традиционно уезжала с семейством к родителям. Наташа, ещё одна подруга, уже имела двоих детей, отмечали семейно. Брат с семьей жил далеко, да и не звал он никогда ее на праздники... Мама, соседка Вера Семёновна и она – так встречали. Раньше ... А теперь? С мамой у Веры Семёновны, конечно, были общие разговоры, и то, в последнее время, старушка стала забывать, о чем уж сто раз рассказывала, повторялась. Ей было за восемьдесят. Отмечать Новый год в такой компании совсем не хотелось. Уж лучше одной. Надо будет сказать ей, что ... Что-то нужно придумать... В автобус вошли две миловидные девушки. Одна посмотрела в окно, расцвела в улыбке: – Ох! Смотри, какая елка! А гирлянды на ней вечером ты видела? – Нет... – Посмотри обязательно. Они похожи на кометы, – сказала восторженно. – Посмотрю на обратном пути. И что там дальше? Рассказывай... Они стояли возле Анны, и она невольно слушала болтовню девушек. – Ну, так вот... Она опять звонит и спрашивает: "Людочка, а не подскажешь – что такое НИК?" Я еле объяснила. Думаю, зачем это ей, старой женщине? Вскоре девушек оттеснили. Ник...ник... кто-то недавно спрашивал ее ник. Но кто это был, Аня так и не вспомнила. И тут женщина, сидящая рядом с Анной, вдруг повернулась к ней и спросила: – А Вы видели? – Что? – не поняла Анна. – Гирлянды, кометы эти? – А... Нет. Не интересно. – Почему? Красиво же... А Вы чем-то расстроены, наверное? Говорить с посторонним человеком о себе не было никакого желания, Аня отвернулась, но буркнула для приличия. – Да так, чашку утром разбила. – Так это же к счастью! – уверенно произнесла женщина, уже вставая. Она собиралась выходить. – Думаете? – обернулась Аня, хотя совсем не поверила, – Ну, может хоть следующий год будет лучше этого. – Чашка разбилась в этом году, значит Ваше счастье уже в пути. Может Вы его просто не видите пока. Но оно уже идёт к Вам. – Спасибо, – слегка улыбнулась Анна. Хотелось добавить: "Вашими б устами, да..." Но женщина уже направилась к выходу. Счастье... Скорей бы уж прошел этот праздник! Все как с ума посходили... Аня и не догадывалась, что ее соседка Вера Семёновна уже вовсю пытается устроить ее личную жизнь. *** Вера Семёновна после смерти милой соседки, с которой дружила несколько лет, как-то почувствовала, что с дочкой Лены происходит неладное. Сколько говорили они с Леной о том, что Ане нужно бы замуж. Да, говорили... Леночка мечтала о счастье дочери, о внуках. А сейчас Аня изменилась очень. Мало выходила из квартиры, взгляд ее останавливался на чем-то постороннем при разговоре, была она грустна и меланхолична. И куда делась прежняя веселая Анечка? И разве с таким образом жизни, как у нее, найдешь кавалера? Дом–магазин–работа. А в выходные отсыпается и сидит в своих гаджетах или телевизоре. – Ох, Леночка, чем же ей помочь? – шептала порой старушка, обращаясь к ушедшей приятельнице. Вера Семёновна мысленно обещала ей, что постарается сделать хоть что-то, и начала действовать. Она позвонила своей любимой ученице Светлане. Света не раз была у нее в гостях – благодарная и добрая девочка. Впрочем, давно уж женщина, мать двоих детей. Забегала она к старой своей преподавательнице и на женский день, и в день рождения, и, обязательно, перед Новым годом. – Светочка, а нет ли у тебя или мужа твоего свободных друзей мужского пола? – звонила Вера Семёновна Свете, – У меня такая соседка хорошая, ты не представляешь... Составит счастье любого мужчины, ручаюсь. – Чего это Вы, Вера Семёновна, в свахи записались? – смеялась Света. – Так ведь... Мать умерла. А кто о ней ещё позаботится? – Ну, надо подумать, – Светлана, конечно же, сомневалась в правильности затеи, но огорчать любимую преподавательницу не хотелось, – Хотя б фотку... А ник у нее есть в сети? – Что? Я узнаю... Что такое ник тоже предстояло выяснить. И Вера Семёновна позвонила другой ученице, помоложе Светы. Благо бывших учеников было много. А при встрече, спросила Аню. – Анечка. Неужели и у тебя в сети есть кличка? Так называемый ник. – Ник? Да есть, Вера Семёновна – Нюта. В старших классах ещё назвалась, как девчонки звали, да так и оставила. А что это Вы заинтересовались? – Интересно просто... Изучаю жизнь нынешней молодежи. Но, увы, Света не помогла. Если честно, Света просто решила, что затея эта плохая, и постаралась мягко ее обойти. А Вера Семёновна так на нее надеялась. Так надеялась. *** Оказалось, надеялась не зря. Светлана и сама не заметила, как лёгким и не совсем трезвым порывом сдвинула дело с мертвой точки. Новогодний корпоратив был в самом разгаре. В их педагогическом коллективе его можно было бы назвать девичником, если б не двое мужчин – пожилой трудовик и новый учитель физики и информатики, который внешне больше тянул на ботаника. С наметившимся животиком, в очках, с ёршиком густых волос на голове он все же был довольно милым. Звали его Леонид Евгеньевич. Разгар корпоратива, знамо дело, наступил, когда из кафе удалилась немолодая строгая директриса со свитою. Ну, и Леонид стал центром женского внимания. – Леонид, а невеста у вас есть? – Леонид, у женатого совсем другая жизнь начнется! – Угрожаете? – отшучивался Леонид. — Вот женитесь, Лёнечка, тогда поймете, что такое счастье, – кивала пожилая историчка Ольга Павловна. — Да? — Да. Но поздно будет, – парировали молодые педагоги. И тут Светлана вспомнила о звонке Веры Семёновны. – О! А мне тут кстати рекомендовала педагогиня-богиня Вера Семёновна из колледжа хорошую невесту. Соседку свою. Ради этого даже ник ее в сети узнала – Нюта. Они ж бестолковыми молодых считают. Дескать, если они не вмешаются, так ничего и не получится у молодых... – Да куда вы без нас, молодежь! – парировала Ольга Павловна. – Тихо, тихо, Олечка Павловна. Ничто так не старик человека, как жалобы на современную молодежь. Все шумели, веселились. Корпоратив удался. Леонид, наверняка, забыл бы эти застольные разговоры, если б в этот же вечер с разговором о личной его жизни не пристала мама, к которой он приехал переночевать. – Как вечеринка? Катя была? Почему мама решила, что совсем юная учительница началки Катерина должна на него смотреть, Леонид не понимал. Было ей девятнадцать, она ещё училась и уже работала. Была ярка, спортивна, невероятно красива, но совсем не во вкусе Леонида. А уж он тем более не мог быть в ее вкусе, так как был старше ее лет на пятнадцать. Смотрела она на него, как на престарелого дяденьку. – Была, мам. Но ушла рано. – А ты бы и проводил девушку... – Мам, ее парень встречал. Такой... с серьгой в ухе. – Как с серьгой? О, Господи... Бедная Катенька. А ты как же? Леониду не спалось. Пришла в голову идея – найти фото этой самой Нюты, о которой говорила Светлана, и показать маме, чтоб хоть на время успокоить. Нют в их городке нашлось четыре. Две отсеялись по юному возрасту, одна – по возрасту "за". Он смотрел на фото оставшейся и удивлялся, что такая милая девушка может быть одинока. Да, была она чуть полновата, не юна, но была в ее взгляде глубина, какую не так легко сейчас встретить. Может не она? Но если б она... Он скачал фото на телефон. Теперь будет что показать маме. Ей должна девушка понравиться. Теперь нет-нет, да и поглядывал он на это фото. А утром тридцать первого января вдруг поменял имя на ник – "Д. Мороз", поместил дедушку на аватарку, и потянулась рука написать: "С наступающим новым годом Вас, милая девушка Нюта." И вскоре получил простой обезличенный ответ-отписку: "И Вас с наступающим! Спасибо!" Мама звала его в гости к приятельнице, но он идти отказался, солгав, что встречает Новый год с той самой девушкой Нютой. Мама попросила их совместное фото. – Будет..., – легко пообещал Лёня. Взять другое фото Нюты и смонтировать со своим для него труда не составляло. Фотошопом он владел профессионально. Но заниматься этим было лень. Скажет, что забыли, да и всё... Вечером предстояло перевезти маму к подруге. Обратно она собиралась ехать на такси – радовалась, что сын, наконец-то, встречает новый год с девушкой. – А в чем ты поедешь? – В лучшем, мам... – А что приготовить? Возьмёшь мой фирменный рулет? – Давай... *** Аня так и не придумала отмазку для Веры Семёновны. Традиционно пригласила. И совсем не из-за непридуманного предлога. Она вдруг поняла, что хочет встретить Новый год именно с ней. – Вера Семёновна, приходите вечерком. – Ну, что ты, Анечка. Ведь нам с мамой твоей было хорошо, а уж ты... молодая. Чего со мной-то...? – Жду! Приходите! Иначе обижусь. Тем более, я все равно – одна. Хотя бы в память о маме пусть этот вечер Нового года пройдет почти как прежде. Днём Анна маялась. Довольно быстро подготовила всё на вечер. Лежала на диване, отправляла поздравления, отвечала на поздравления, пялилась в экран телевизора, косилась на пятно на тюли. Странно, поздравление пришло от постороннего мужчины. Вероятно, она стала участником какой-то новогодней рассылки. Она опять заглянула в сеть. Ответа не было. Так и есть – рассылка. Часам к восьми настроение слегка набрало обороты. Нечего грустить! Анна накрывала стол, готовилась к приходу Веры Семёновны, когда клацнул телефон. Она присела на краешек кресла, прочла: "Я Дед Мороз. Исполняю желания. Какой подарок вы бы хотели получить, Нюта?" Не похоже на рассылку... Надо было что-то ответить. Но что? Чего б она хотела? Эх... Счастья? Верни мне маму, всемогущий Дед! Мужа найди или, хотя бы, ухажёра! Написать – хочу уже, наконец, детей! Сможешь подсобить, Дед Мороз? Анна сама улыбнулась этой своей неприличной мысли. И вдруг пришла идея, и она напечатала: "Хочу белого котенка!" Дед Мороз ответил: "👌", Аня улыбнулась. Ясно, что эта переписка ни к чему не вела, но все равно поднимала настроение. Анна вдруг решительно направилась в ванную, налила в таз воды, взяла гель для стирки – надо попробовать хотя бы застирать это дурацкое пятно от кофе ... Больше "Дед Мороз" не писал. Вероятно ушел в празднование. Аня тоже ушла – поздравляла семью брата, звонила коллегам, Ирине, Наташе, встречала Веру Семеновну в неизменном платье с черными гипюровыми рукавами, они вспомнили маму. – Анечка, телефон..., – позвала ее Вера Семёновна с кухни. Аня не удивилась, поздравлений было много... аудио звонок пропущен. Она прочла два сообщения от Деда Мороза. Вероятно, она пропустила оба и ее новый знакомый позвал ее звонком. "Подарок за Вашей дверью. С Новым годом!" – гласило первое сообщение. А потом минут через десять ещё одно: "Подарок мёрзнет" – Что там, Анечка? Кто поздравляет на этот раз? – Кто? Я не знаю... но он говорит, что за дверью – подарок. Вера Семёновна даже испугалась. – Ты осторожнее, Анечка...мало ли... Аня посмотрела в глазок, повернула ключ и очень осторожно открыла дверь. Возле косяка стояла коробка, перевязанная мишурой. В коробке кто-то возился. Неужели... Аня смело взяла в руки коробку, приоткрыла – серое пушистое чудо свернулось там клубочком, посмотрело на нее глазами-блюдцами и мяукнуло. – Оой...Вера Семёновна! Это...это... Смотрите! – О Господи! Анечка, а ведь мама твоя... Леночка хотела котенка! Как же... Кто же это принес? Ты знаешь? – Дед Мороз, Вера Семёновна... Вернее, Д. Мороз, ник у него такой. – Опять этот ник! Имён что ли людям не хватает. Они занесли котенка в комнату, долго устраивали его, поили теплым молоком. Аня, наконец, вспомнила о дарителе, взяла телефон, написала: "Дорогой Д. Мороз, спасибо тебе большое! Ты даже не представляешь, как дорог для меня этот подарок!" И тут же получила ответ: "Жаль, белого не нашел..." "Дед Мороз, ты кто? И откуда знаешь мой адрес?" "Я же Дед Мороз. Я всё знаю..." И сейчас Аня полезла на сайт этого самого волшебного Деда Мороза. Дед Мороз оказался совсем не Дедом, а довольно милым молодым человеком в очках. Похоже, он был педагогом. Вот он в кругу детей, вот на какой-то педагогической конференции с дипломом в руках. – Я ничего не понимаю, Вера Семёновна. Откуда он меня знает? – Просто какое-то новогоднее чудо, Анечка. Ник – ДМороз. Придумают же... – Постойте-ка. А это ж Вы спрашивали меня про ник на лестнице. Да-да, Вы, я вспомнила. А зачем он Вам потребовался тогда? А? – Аня держала на руках котенка, гладила. Вера Семёновна смутилась, сконфузилась. – Ну, интересуюсь просто. Интересна мне нынешняя молодежь... Ой! Вон уж президент говорит..., – соседка отвернулась, сделала вид, что внимательно слушает. – Вера Семёновна..., – Аня не верила. – Анечка, я ведь просто, я... Я уж точно не имею никакого отношения к этому твоему Деду Морозу, поверь... – А давайте его в гости позовём. Вы не против? – Твой дом, Анечка... И если я помешаю... – Нет-нет. Что Вы! Я ведь даже не знаю, кто он. Одна б я не в жизнь... А с Вами не так страшно. В общем, пишу... Вера Семёновна пыталась слушать речь президента, но какое-то волнение не давало расслабиться. Должно произойти что-то необычное в этот Новый год. Должно... "Д.Мороз, а ты далеко?" "Рядом." "Зайдешь?" "Я не в форме... Я без бороды." "Сойдёт. Только поспеши, через пятнадцать минут Новый год." Через десять минут в дверь позвонили. Аня даже не спрашивала – кто... Она быстро открыла дверь – в меховой кепке, черном пальто с каким-то свертком в руках стоял он – молодой человек в очках. – Скорей, скорей, – махала рукой Аня. Она взяла у него свёрток, велела раздеваться. – Что это? – она спешила... – Это к столу. Рулет. Очень вкусный. Аня быстро достала фужер, гость зашёл тоже быстро, поздоровался. Видя суету хозяйки, включился, начал разливать шампанское. И только Вера Семёновна сидела смирно. Она уже ничего не понимала. Раз, два, три... забили куранты! – С Новым годом! – С Новым годом! Чокнулись, выпили. – Попробуйте рулет, – предлагал гость. – А Вы вот салатик этот, – накладывала в тарелку Аня. – Анечка, так познакомь нас с молодым человеком. – Да, кстати, давайте познакомимся. Я – Анна, это – Вера Семёновна, моя соседка. – Леонид, – представился гость. – Анечка, – Вера Семёновна переводила глаза то на Аню, то на Леонида, – Вы серьезно не знакомы? – Уже знакомы. Только что познакомились... – Как же так? – Вера Семёновна окончательно запуталась. Она мало разбиралась в современных технологиях, не знала о переписке... – И кто же Вас познакомил? Аня только хотела ответить – интернет, но гость ее опередил: – Вы. Да, именно Вы, Вера Семёновна, – сказал Леонид с железобетонной уверенностью. Аня наморщила лоб, посмотрела на него удивлённо. – И причем тут Вера Семёновна? – Вы же преподавали в педколледже? – Да. Но это было очень давно... – Ну, тогда я Вас заложу. Уж, простите... У вас была ученица Светлана Логинова. – Да... Не Логинова. Тогда она была не замужем ещё... А при чем тут...? И Леонид начал свой рассказ. О том, как Света на корпоративе назвала ник – Нюта, как нашел он Аню в сети. Как звонил классной руководительнице шестого класса, потому что вспомнил, что Ксюша Шабалова спрашивала его – не нужен ли ему котенок? Рассказывала о том, что красивая их домашняя любимица окотилась шестью котятами. Как поехал к этой ученице домой, как искал коробку, а потом звонил Светлане, выяснял адрес Веры Семёновны и ее соседки. – А если б я отказалась взять котенка? Что тогда? – Нет, не отказались бы... Я понял это по фото, – Леонид посмотрел на Аню и опустил глаза, – Наверное, я пойду... – Нет-нет, – поднялась Вера Семёновна, – Посидите ещё. Вам о многом надо ещё рассказать друг другу. А я уж... устала. Проводи меня, Анечка. Аня повела Веру Семёновну в ее квартиру. На площадке старушка тихонько шепнула: – Лене бы он понравился. – Да, я тоже так думаю... Ну, Вы, Вера Семёновна, даёте... Это ж надо! Знакомить меня надумали..., – Аня только делала вид, что сердится. – Прости, Анечка. Так хочется тебе счастья..., – она уже зашла в квартиру, прикрывала дверь. Аня дверь придержала. – Вера Семёновна, – Аня помолчала, – Как хорошо, что Вы есть у меня, у нас с мамой есть. Спасибо Вам! Аня вернулась к себе. Леонид играл с котёнком. – А вы видели ёлку с гирляндами, как у кометы? – спросила Анна. – Нет. А где это? – На площади, поехали? – С радостью... Они дружно убрали со стола. Потом решили устроить котенку место в пластиковой корзинке. – Если б у меня было больше времени, я б, конечно, нашел тебе и белого. Как-то легко и быстро перешли на "ты". – Мне и серый очень нравится. Он такой милый, дымчатый. – Она. Мне сказали – это девочка. Надо придумать ей имя. – Я придумала – Снегурочка. Компенсируем небелый цвет. Да и привел ее Дед Мороз. Ведь так? – она хитро посмотрела. Леонид улыбался. Эта девушка ему определенно нравилась всё больше. И фотошопить уж точно ничего не придется... *** А Вера Семёновна стояла у окна. Она видела, как Аня и Леонид вышли из подъезда и направились к остановке. Падал мягкий снег, светились ночные праздничные окна, где-то громыхали салюты. Она шевелила губами: – Всё хорошо, Леночка. Всё получилось. Не знаю уж я ли постаралась, ты ли помогла или ещё кто ... Минуя нас, судьба вершит дела... Пусть Анечка твоя будет счастлива! С новым годом, дорогая моя соседка... ❄️❄️❄️ ... Если б жили все в одиночку, То давно уже на кусочки Развалилась бы, наверное, Земля... (Автор Рассеянный хореограф)

- А я это, когда бабушке исполнилось 100 лет, хотел устроить ей настоящий праздник с шикарным застольем. Она очень обрадовалась и попросила пригласить на юбилей всех её одноклассников - смущаясь сообщил скорбящий внук. Мы все удивлённо подняли брови и задали немой вопрос: - И?! Внук тяжело вздохнул, перевёл взгляд на гроб и грустно сказал: - Никто не пришёл. Расстроилась она тогда сильно и вместо компота случайно почти литр араки выпила. Ей так понравилось опьянение, что она каждый день стала требовать приносить араку. Песни пела, как напивалась. И что характерно, постоянно благодарила меня: - Внучек! Если бы не ты, то я померла бы, не испытав удовольствие от араки! Спасибо тебе! Налей-ка... - А от чего она умерла? - спросил я. Внук снова тяжело вздохнул, шмыгнул носом и, еле сдерживаясь, сдавленно сказал: - Напилась араки и на турник запрыгнула. Один оборот смогла сделать, а на втором пальцы соскользнули. Упала с турника. Насмерть... Мы закрыли лица ладонями и со слезами на глазах, ритмично вздрагивая, молча смеялись. А стоявшие рядом бабушки, аккуратно протирая кончиком головного платка уголки глаз, смотрели на нас и в душе мечтали, чтобы и их, когда придёт время, так же горько оплакивали внуки.. (Автор: Alan Moon)