Предыдущая публикация
4.
Слово в неделю мытаря и фарисея
«Рече Господь притчу сию: человека два внидоста в церковь помолитися: един фарисей, а другий мытарь» (Лк. 18:9–10)
Нынешнюю евангельскую замечательную и всем известную притчу о мытаре и фарисее, изреченную устами Господними, пусть толкует каждый, кто как хочет; я же хочу извлечь из нее только одно и любви вашей предложить только сие: к кому Господь наш сказал ее?
«Рече Господь притчу сию». К кому «рече»? Смотрю выше в Евангелии и вижу, написано, что к тем, которые мнят себя праведниками, а прочих всех считают за ничто, обращена притча сия: «Человека два внидоста» и прочее.
Посмотрим внимательно, к кому сказал Господь притчу сию! К тем, которые самонадеянны, которые мнят себя праведниками, других же осуждают, унижают, поносят и считают их грешниками: к ним сказал Господь притчу о мытаре и фарисее. Фарисей считал себя праведником, а мытаря осуждал про себя, как грешника, но мытарь, считавшийся грешником, вышел оправданным, а фарисей, мнящий себя праведником, – осужденным, ибо «всяк возносяйся смирится, смиряяй же себе вознесется» (Лк. 18:14). О, как велико зло в том, чтобы себя считать добрым, а других злыми! О, как ужасно себя мнить праведником, других же грешниками!
К таким-то, мнящим себя праведниками, иных же осуждающим и унижающим, к этим фарисеенравным гадателям и клеветникам будет направлено слово наше «Господу споспешествующу и слово утверждающу».
Фарисеенравным, считающим себя праведниками, никто и ничем не может угодить, ибо они и святых людей относят к грешникам, а мнимых грешников они готовы отправить в ад даже прежде страшного суда Божия. О таких-то, мнящих себя праведниками, Господь наш с болью в сердце говорит: «Кому уподоблю род сей? Прийде Иоанн, ни ядый, ни пияй, и глаголют: беса имать. Прийде Сын Человеческий, ядый и пияй, и глаголют: се человек ядца и винопийца, друг мытарем и грешником» (Мф. 11:18:19). Иоанна, ангела во плоти, они назвали бесным, Сына же Божия, который «греха не сотвори и лесть не обретеся во устех Его», они «со беззаконными вмениша». Кому же уподоблю род сей, Христе Спасителю мой? Повели мне, бренному созданию Твоему, изыскать в Божественном Твоем Писании, кому уподобить род сей строптивый и развращенный!
Фарисеенравные, мнящие себя праведниками, а других осуждающие, подобны тем песьим мухам, которых навел Бог на Египет и которые были столь тяжки и жестоки для египтян, что Писание даже говорит: «Погибе земля от песиих мух» (Исх. 8:24). Осуждающий ближнего – это пес лающий. Ведь пес лает на всех прохожих, как на добрых, так и на злых. Кусает пес не только раздражающего и обидящего, но и того, кто никакого зла не сделал ему. Точно так и осуждающий не только повинных какому-либо греху, но и невинных осуждает. Он как пес кусает и терзает честь и славу ближнего своего. Песьи же мухи – это слова осуждающих. Как и мухи, садясь не только на раны, но и на здоровое тело, крайне болезненно кусали египтян, кусали даже до крови, так и укорительные слова осуждающих, унижая не только грехи, но и добрые дела человеческие, кусают если не до крови, то поистине до слез и воздыханий. И как погибла некогда вся земля египетская, так ныне гибнет и христианская: та от песьих мух, сия же от псонравных людей, от слов их жестоких. Едва ли из здесь стоящих найдется такой, кто бы не кусал так ближнего своего. Гибнет, сказал я; ибо все таковые осудятся на вечную погибель. О, слепой фарисей, ты думаешь, что до небес взошел, но ты стоишь среди погибели; считаешь себя добрым человеком, а на самом деле ты только пес, лающий на ближнего; ты не видишь сам в себе и не понимаешь песьего нрава твоего. Тот, на которого ты лаешь и которого терзаешь, есть человек, ты же являешься псом, лающим и терзающим, и слова злые, исходящие из уст твоих, суть песьи мухи.
После песьих мух кому еще уподоблю род сей? Уподоблю его вместе с Екклезиастом малому змию, ползающему в траве и хворосте и жалящему нечаянно. Екклезиаст говорит так: «Аще секнет змия не в шепте, ничтоже сего разнствует к тайне гаждаяй» (Еккл. 10:11), то есть, осуждающий втайне ближнего своего нисколько не отличается от змеи, которая нечаянно вонзает в тело человека свое ядовитое жало, как некогда святого апостола Павла ужалила в руку ехидна, выползши из хвороста от жара в то время, когда апостол собрал много ветвей и положил их в огонь. Но апостол нисколько не пострадал, стряхнувши змею в огонь. Почему хулитель и осуждатель подобен змию? А потому, что как змеиное жало укалывает легко, едва ощутимо, но в то же время вливает в рану ужасный смертоносный яд и поражает всю кровь человеческую, так что и легким уколом совершенно убивает человека, – так и осуждатель, изостривший язык свой наподобие жала змеина, имеет, по Псаломнику, яд змеиный во устах своих; он льстит своим языком и вместе с тем тяжко вредит. Он будто и любезно говорит с каждым о других, но в то же время он вливает в сердце каждого яд осуждения, а чрез это приводит к смертному греху осуждения ближнего и убивает душу. Как змея жалит одну какую-либо часть тела, а наполняет смертоносной болезнью все члены, так вредит и осуждающий, унижающий ближнего; он соблазняет слушающих, смущает мирное пребывание, пресекает единение, изгоняет любовь, умножает гнев и вражду, поднимает брань и ссоры и разрушает иногда дома, грады и царства. Как змеиное жало, по свидетельству естествоиспытателя Плиния, хотя и кажется одним, однако же является тройственным: разделяясь надвое, оно причиняет три язвы на одном месте; точно так язык хулителя и осуждателя одним словом причиняет троякий вред. Во-первых, он вредит непростительным грехом собственной совести, потом вредит доброму имени и чести того, о ком он говорит злое, и, наконец, вредит тому, кто слушает речи его. Таким образом он убивает сразу двоих вместе с собою третьим, или лучше сказать, первым. О, треокаянный хулитель, клеветник, злонравный осуждатель! Какой муки ты достоин даже за одно душевное убийство. А о трех убийствах какой ты дашь ответ, какому подпадешь суду, какой подвергнешься казни? Люди израилевы некогда роптали в пустыне на Бога и Моисея, и за это попустил на них Бог ядовитых змей. В другом же переводе пишется так: «Посла Господь на люди Своя змии огненныя» (Чис. 21:6). Поскольку неблагодарные израильтяне согрешили роптанием, хульно клеветали на Бога, оскорбляли Моисея и Аарона, несправедливо порицали их в беседах друг с другом и осуждали святых лиц, – за это наказал их Господь ядовитыми змеями, и даже не просто змеями, но огненными: «Пусти Господь змии огненныя». Что же думаете вы, осуждатели, порицатели, хулители, клеветники? Не будете ли вы преданы во аде змеям огненным, дабы пожирали вас во веки?
Но зачем малым змеям или ехиднам уподобляю я род осуждателей и хулителей ближнего? Не ярче ли обнаружу их нрав змеиный, если уподоблю их некоему великому семиглавому змею, хобот которого отторг третью часть звезд небесных? (Апок. 12:3:4). Как нет змея больше, чем змей семиглавый, так нет и греха сильнее, чем грех осуждения ближних; ибо все грехи, подобно малым змеям, имеют только одну главу, то есть, причиняют только личную погибель, – грех же осуждения имеет не одну, но семь глав, семь, скажу, причин своей гибельности.
Первая глава змея значит: утаивать и даже не вспоминать добрых дел ближнего. Вторая – осуждать всякое доброе дело ближнего. Третья – не только не признавать никакой добродетели ближнего, но даже причислять его к непотребным. Четвертая – разглашать какое-либо тайное согрешение ближнего. Пятая – преувеличивать грехи ближнего пространными речами и порождать о нем злую молву в народе. Шестая – лгать о ближнем, изобретать и слагать о нем ложные слухи и проступки, которых он не только не совершал, но даже и в мыслях не имел. Седьмая и последняя – опозорить вконец доброе имя и честь ближнего и всячески подвергать его мукам временным и вечным. Видите, как ужасен сей семиглавый змей, как велик сей грех осуждения ближнего!
Семиглавый змей, виденный Богословом, был предзнаменованием антихриста, а осуждающий ближнего есть на самом деле антихрист, как говорит об этом святой Леонтий, епископ неапольский, в Отечнике: «Судящий ближняго похищает сан Христов и есть антихрист Ему» (Слово 9 о неосуждении). Вы знаете, каков антихрист друг Христу; таков друг Христу и всякий, осуждающий ближнего своего. Вы знаете, каков угодник Богу антихрист; таков же угодник Ему и всякий, кто осуждает ближнего своего: он не угодник, но злобник, не друг, но враг. Богослов говорит так: «Дети, последняя година есть: и слышасте, яко антихрист грядет, и ныне антихристи мнози быша; от сего разумеваем, яко последний час есть» (1Ин. 2:18). Почему можно узнать близкий конец видимого мира сего? Потому, что умножились антихристы. Но, о, Богослов святый, скажи нам, кто среди нас антихрист? Укажи нам перстом своим хотя одного: нет ли его здесь во святом храме среди нас? Разве я, или кто другой? О, поистине их очень много! Кто же такие? Слышим мы вместо Богослова блаж. Августина, который говорит: «И мы в наше время знаем многих антихристов, ибо всякий живущий неправедно и хулящий добрых, есть антихрист, слуга сатаны». Теперь видим, кто антихрист. Тот, кто сам живет неправедно, а других хулит; поистине он – антихрист. О, как много среди нас живет таких антихристов! Разве не все мы? Разве не все мы живем неправдою? Разве не все хулим добрых? Посмотри всякий в свою совесть, не антихрист ли ты? О, народ христианский, превратившийся в антихристов! И чего нам ждать более, как скончания мира? Из сего видим, что близок последний час. Знаете ли вы, какой конец ожидает антихриста? Он будет связан и ввержен в бездну, в озеро огненное, раскаленное. Такой же конец ждет и всякого, кто осуждает ближнего своего. Мы немного уклонили нашу беседу от змея к антихристу, хотя, впрочем, не заблудились и не сошли от предположенного пути, ибо змей есть только образ антихристов, антихрист же – самое дело. Кто осуждает ближнего, тот вместе и змей, и антихрист, а что такое антихрист и, змей, вы уже слышали.
Змей, виденный Богословом, своим хоботом отторг третью часть звезд небесных; грех же осуждения погубил, можно сказать, третью часть добродетелей, желавших просиять, как звезды небесные. Много было таких, которые, осудивши и похуливши ближнего, погибли со всеми своими добрыми делами, посему-то много в книжных повествованиях примеров, о которых мне времени не достанет рассказывать подробно. Я напомню только то, что один великий старец, а именно Иоанн Савваитский, говорит о себе в Отечнике.
«Передали мне, – говорит он, – об одном брате, имеющем худую славу и не исправляющемся, и сказал я: ох! И когда сказал я «ох», объял меня ужас, и увидел я себя стоящим на Голгофе у Господа моего, распятого на кресте. Я устремился поклониться Ему, но Он сказал предстоящим Ему ангелам: «Уведите его отсюда, ибо он антихрист Мой: он прежде моего суда осудил брата своего». Когда я был изгнан оттуда, упала с меня моя мантия. Придя в себя, я понял свой грех и то, почему отнят был у меня покров Божий. Тогда направился я в пустыню, где пробыл семь лет, не вкушая хлеба, не входя под кров и не беседуя с человеком до тех пор, пока я снова не увидел Господа, и Он повелел возвратить мне мантию мою».
Ужаснись всякий, слыша сие. Если за одно только слово, за одно «ох», произнесенное с осуждением, такой великий угодник Божий пострадал так сильно – Господом был назван антихристом, был изгнан от лица Его, посрамлен и лишен покрова Божия, пока семилетним страданием он не умилостивил Христа, то что же будет с нами, когда мы каждый день и бесчисленными хульными словами осуждаем наших ближних? На какую милость Божию мы можем надеяться? Не будем ли мы отторгнуты от Бога? Быть может мы уже и теперь отторгнуты от жительства небесного с третьей частью звезд небесных, отторгнуты хоботом змеиным, отторгнуты в бездну адскую на вечное вместе с антихристом мучение.
Кому еще уподоблю я сей род осуждателей и хулителей? Уподоблю его самому диаволу, а язык его хульный уподоблю геенне огненной. Диаволу подобен осуждающий ближнего, ибо и святой апостол Павел, пиша к Тимофею и наставляя мужей и жен добрым нравам, говорит: «Женам такожде (подобает быти) честным, не клеветивым» (1Тим. 3:11). Слово «не клеветивым» в греческом языке пишется «не диавольским»; следовательно, апостол говорит, что женам подобает быть честными, не диавольскими. Видите, что хульно клеветать на ближнего значит то же, это диавольствовать: клеветник и диавол – одно и то же.
Тому же учит и святой Златоуст, говоря: «Усердствующий в оклеветании работает диаволу и сам является демоном смущающим». Слышите ли сие вы, клеветники, хулители, сквернители? Слышите ли, что осуждающие ближнего из людей превращаются в демонов? А что такое язык их? Это сама геенна огненная. Послушаем, что говорит св. Иаков: «Язык огнь, лепота неправды, язык водворяется во удесех наших, скверня все тело и паля коло рождения нашего, и опаляяся от геенны» (Иак. 3:6). «Коло рождения нашего» – это временная сия жизнь каждого человека, происшедшая из небытия в бытие и снова идущая к небытию. Катится она как вращающееся колесо, то поднимаясь на высоту, то опускаясь книзу, то возносясь к благополучию и благоденствию, то ниспадая в злоключения и страдания, то направляя путь свой к добродетели, то изменяя его в развращение. «Коло» сие, если попадет в огонь, уничтожается, а огонь языка совсем сожигает, ибо к кому прикоснется огонь злого языка, того все начинают считать за ничтожество. Язык, огонь которого «опаляет коло рождения нашего», сам опаляется геенною; геенна же – это грех клеветы, хуления и осуждения, ибо грех сей поистине подобен геенне.
О геенне огненной многие говорят, что если бы сюда попала хотя бы одна искра геенского огня, то во, мгновение ока была бы опалена и сожжена вся поднебесная, подобно тому как сожжены были Божиим попущением Содом и Гоморра. Таким же образом и хульный, осуждающий язык попаляет всех живущих добродетельно, обращает их в пепел и уничтожает; как огонь геенский вместо дров имеет грешников, так и язык зло-хульный, пылающий геенским огнем осуждения, вместо дров ищет для себя согрешений человеческих и по природе своей является жарче огня геенского. Последний, как сказано, опаляет только грешников с их грехами, над добродетельными же и богоугодными он не имеет власти, ибо святой, если бы даже и пошел посреди огня геенского, не опалится им, как некогда не опалились в пещи три вавилонских отрока. Язык же осуждающий опаляет не только грешников с их грехами, но и добродетельных, святых, праведных и богоугодных, опаляет их со всеми добрыми их делами, жгет и поедает. За это и сам он будет сожигаться вечно в неугасимом геенском огне, ибо кто как согрешит, тот так и наказан будет, и какой мерой мерит, такой он и сам будет измерен. Ты, злой язык, палил других, как огонь геенский, гори за это и сам в нескончаемом геенском огне во веки.
Здесь для пояснения сказанного следует вспомнить евангельского богача, который «во аде возвед очи свои, сый в мучениях, узре Авраама издалеча и Лазаря на лоне его. И воззва, моля: отче Аврааме, помилуй мя и посли Лазаря, да омочит конец перста своего в воде и остудит язык мой, яко стражду во пламени сем» (Лк. 16:23:24). Видите: он весь в муках, весь горит в геенском пламени, а отрады и прохлады просит только для одного горящего языка. Почему сие? А потому, что язык больше всего, больше всех прочих членов, больше всего тела жжется ужасным огнем. За какую же вину? За грех осуждения. При повседневном своем веселии и изобильных трапезах он поедал людей вместо хлеба, то есть, он клеветал на других, унижал их, осуждал, хулил, укорял; посему-то особенно жгло пламя геенское его злохульный язык.
Да избавимся от него мы все и да удостоимся небесного царствия благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, которому слава и держава во веки веков. Аминь.
........
Воскресение. О мытаре и фарисее
Неделя 33-я
Лк.18:10–14
2Тим.3:10–15
Начинается приготовительное к Великому посту время. «Два человека вошли в храм помолиться», – звучат сегодня эти до слез знакомые слова. Хотя нас и много в храме, но Господь всегда видит только двоих. И в последующие недели будут: два сына одного отца; два человека, стоящие один по правую, а другой по левую сторону престола Судии; один идущий в вечную жизнь, а другой – в вечную муку.
А пока – два человека, пришедшие в храм: «один фарисей, а другой мытарь». И вот, мытарь, безжалостный и корыстный сборщик налогов, «пошел оправданным в дом свой более, нежели» фарисей, принадлежавший, по словам Апостола Павла, «к строжайшему в нашем вероисповедании учению»!
Но мало ли удивительного? Не удивительно ли, например, что, по словам Апостола, всегда, «все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы; злые же люди и обманщики будут преуспевать во зле, вводя в заблуждение и заблуждаясь»? Все удивительно и таинственно и в Божьем мире, и в нашей церковной жизни. И надо бы уже привыкнуть, что своей молитвой «да будет воля Твоя», – мы обрекаем себя непрестанно удивляться и недоумевать, а потом – плакать от неожиданного, мудрого и радостного, исхода.
Но вернемся к мытарю и фарисею и прикоснемся к тайне каждого. Господь приоткрывает, о чем «сам в себе» молился фарисей: «Боже! Благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю». Слышишь эту молитву, и чувствуешь, что перед фарисеем все время стена чужих грехов. За этой стеной уютно, потому что на этом фоне растешь и растешь в своих глазах. Но Бога-то за этой стеной совсем не видно!
А что же мытарь? А перед его глазами тоже только стена грехов. Но – грехов собственных. И ему не от кого отворачиваться, не от кого брезгливо отодвигаться. Стоя в храме, он все время помнит, кто он, где он, перед Кем он. Поэтому он не смеет даже «поднять глаза на небо», и только, «ударяя себя в грудь», без конца повторяет: «Боже! Будь милостив ко мне грешнику!»
Господь рассказал эту притчу для тех, «которые уверены были в себе, что они праведны, и уничижали других» (Лк.18:9). Он показал, что как нельзя одновременно смотреть вперед и назад, так невозможно видеть одновременно и свои, и чужие грехи. Когда занимаешься разглядыванием чужих, то не видишь своих, и не испытываешь нужды в покаянии. А когда по-настоящему увидишь свои, то обо всем забудешь, и начнешь, как мытарь, бить себя в грудь и плакать: «Боже! Будь милостив ко мне, грешнику!»
Мытарь ощутил духовную нищету, и Бог ему необходим, чтобы хоть во что-то одеться, и «чтобы не видна была срамота наготы» его (Откр.3:18). Мытарь открыт Богу, и стоит перед бездной Божьего милосердия, и в этом залог его будущего бесконечного обогащения. А фарисей ушел ни с чем, потому, что у него итак все есть, и Бог ему не нужен. Господь же, как в песне Пресвятой Девы, «алчущих исполнил благ, а богатящихся отпустил ни с чем».
Ладно, если бы фарисей хоть благодарил за помощь в борьбе с грехами. Но чувствуется, что он и не боролся, и не пролил ни пота, ни крови. Все досталось ему с рождения, даром. И он, как тот нерадивый раб, который получил от своего господина один талант, но не преумножил его, гордо заявляет: «вот тебе твое» (Мф.25:25). Фарисей хвалится, что у него нет таких грехов, как у «прочих людей». Но что же у него есть? А есть лишь то, что он постится два раза в неделю и дает десятину от всего, что приобретает.
И Святая Церковь заповедует в эту седмицу как раз не соблюдать поста в среду и пятницу. Это – чтобы мы осознали, что ни среда, ни пятница, ни десятина, – не заменит того, что «важнейшее в законе: суд, милость и веру» (Мф.23:23). Суд над собой, милость к падшим, и веру в Бога, Которому все одинаково дороги. Вот «сие надо делать», а потом уж «и того не оставлять».
А некоторые в эту седмицу все равно, вопреки церковному установлению, постятся. Почему же? А потому, что, как у того фарисея, у них ничего нет за душой: ни любви, ни милости, ни веры. У них есть только внешнее, только форма, которую всегда можно предъявить и которой всегда можно похвалиться. Отними у них эту форму, и они сразу почувствуют себя нагими и нищими. Но не перед Богом, а перед теми самыми «прочими людьми», над которыми превозносились, и с которыми не хотели иметь ничего общего.
......
Суббота. О прощении Петра
Ин.21:15–25
Евангелист Иоанн Богослов рассказывает о третьем явлении воскресшего Господа Иисуса Христа Своим ученикам.
Семеро, и среди них Петр, пошли ловить рыбу, и ничего в ту ночь не поймали. Наутро Господь предстал им на берегу, и велел снова закинуть сети. На этот раз они вытащили много рыбы. А когда вышли на берег, их ждала приготовленная на костре еда. Когда они обедали, Господь трижды спросил Петра, любит ли он Его?..
Читая это место, мы не можем не вспомнить другой эпизод из жизни Петра. Тоже был костер, только развели его враги Господни. Тоже неподалеку был Господь, только не воскресший, а судимый и мучимый. Тоже рядом был Иоанн Богослов, который и провел Петра во двор первосвященника. И были, по существу, те же три вопроса, только заданные врагами Иисуса. Но там Петр трижды отрекся, сказав, что даже и не знает «человека сего». А здесь – трижды сказал, что любит. И конечно же, три вопроса, которые задал ему Господь, – в самой прямой связи с теми тремя вопросами. Христос пришел на этот раз специально ради Петра, как в предыдущий раз пришел специально ради Фомы. Те три ответа лежали на Петре тяжелым грузом, и Господь пришел, чтобы развязать, наконец, его больную совесть.
Пришел Он при немногих учениках. И хотя говорил при них, но они, скорее всего, не знали, в чем тут дело, как и окружавшие Петра в саду не знали истины. Знал только Иоанн Богослов, и Господь спрашивает Петра именно при нем, так как и тогда он один был свидетелем отречения.
Когда верят, спрашивают только один раз. А тут Господь – мало того, что спрашивает трижды, но и вопросы ставит как-то странно. Сначала спрашивает о силе любви: «Симон Ионин! любишь ли ты Меня больше, нежели они»? А во второй, и в третий раз спрашивает: а вообще, «любишь ли ты Меня»? Тогда, в саду первосвященника, ему не верили, и с каждым повторным вопросом ему становилось все страшнее. После третьего он, наверное, подумал, что вот, сейчас перестанут спрашивать, и начнут бить и распинать.
Так и теперь. С каждым вопросом путь для Петра все более сужается, все теснее становится ему, так что после третьего он весьма опечалился. Он, наверное, подумал: что же это такое? Третий раз спрашивает, хотя и Сам знает, что я люблю Его. Неужели Он ни мне, ни даже Себе не верит?
А дальше – еще теснее. «Истинно, истинно говорю тебе: когда ты был молод, то препоясывался сам, и ходил, куда хотел; а когда состаришься, то прострешь руки свои, и другой препояшет тебя, и поведет, куда не хочешь. Сказал же это, давая разуметь, какою смертию Петр прославит Бога». Когда тебя кто-то препоясывает, ты, чтобы не мешать, простираешь руки в стороны, как на кресте. Получается, что и там страх распятия, и тут обещание того же. Господь восставил Петра и снова вывел его на тесный путь, с которого он тогда сошел. Вывел, и сказал: «Паси овец Моих» и «иди за Мною».
Церковь прославляет Петра, как первоверховного Апостола. Но здесь речь не о вручении верховенства. И чтобы в этом не было сомнений, следующие строки Евангелия говорят: «Петр же, обратившись» и увидев «идущего за ним» Иоанна Богослова, «говорит Иисусу: Господи! а он что? Иисус говорит ему: … что тебе до того»? Что тебе до других? Сейчас речь только о тебе, «ты иди за Мной». Иди, как он и шел, и продолжает идти.
Это Евангелие читается сегодня, в субботу, накануне дня Пятидесятницы, когда на учеников Христовых излился Святой Дух. Каждый из нас перед своей собственной пятидесятницей, перед тем, как был крещен и получил благодать Святого Духа, тоже трижды отвечал на вопросы священника: «отрицаешься ли сатаны и всех дел его, и всех ангел его, и всего служения его, и всея гордыни его»? Отрицаешься ли своего безбожного, богоотступнического прошлого? А потом каждый был спрошен: «Сочетаешься ли Христу», как невеста – жениху, чтобы всегда, везде, и во всем быть вместе?.. Звучит тройной, мучительный вопрос, как будто не слышат, как будто не верят. Это – чтобы до дна исчерпать твою решимость, чтобы почувствовал страх быть не услышанным и не принятым. После крещения, на тебя надели крест. И ты, когда придет время, «прострешь руки свои, и другой препояшет тебя, и поведет, куда не хочешь». И только потом, через помазание святым миром со словами: «Печать дара Духа Святого. Аминь», – в тебя посеяли семя Святого Духа.
И теперь надо идти за Христом, идти, не оглядываясь, независимо от того, как идут другие, и идут ли вообще.
Вспомним о наших отречениях и обетах. Еще раз переживем их, чтобы завтра благодать Святого Духа сильнее и живее коснулась нас.
..
Зов великопостной весны9
Одна из главных, единственных в своем роде особенностей Евангелия – это короткие рассказы-притчи, которыми пользуется Христос в Своей проповеди и общении с народом. Поразительно же в этих притчах то, что, сказанные почти две тысячи лет назад, в совершенно других, чем наши, условиях, на совсем другом языке, они остаются, так сказать, актуальными, бьют и сегодня в ту же цель, а значит – в наше сердце.
Ведь вот устарели, забыты, канули в небытие книги и слова, созданные совсем недавно – вчера, позавчера. Они уже ничего не говорят нам, они мертвые. А эти, такие простые с виду, бесхитростные рассказы по-прежнему живут полной жизнью. И слушая их, мы не только каждый раз узнаем что-то о себе, о мире, о жизни, но чувствуем, как с нами нечто происходит, словно заглянул кто-то в самую глубину нашей жизни и произнес слова, только к нам, только ко мне относящиеся.
Прослушаем же сегодня притчу, которую испокон веков предлагает нашему духовному слуху Церковь с приближением Великого поста. Великий пост есть время покаяния – переоценки всех своих мыслей и дел, углубления в себя, усилий что-то изменить, улучшить, очистить в собственной жизни.
В этой притче рассказывается о двух людях – мытаре и фарисее. Мытарь был сборщиком налогов – представителем профессии, окруженной в древней Иудее всеобщим презрением, ибо она сопряжена была с взяточничеством, притеснениями, коррупцией и всевозможной неправдой. Фарисеями же назывались ревнители религиозного благочестия, составлявшие очень влиятельную часть иудейского общества. На теперешнем языке мы сказали бы, что притча эта – символический рассказ о важном представителе «ведущего слоя» и мелком, презренном «аппаратчике». Итак, Христос говорит: Два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Фарисей, став, молился сам в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю. Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо, но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! Будь милостив ко мне, грешнику! Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится (Лк. 18:10–14). Вот, следовательно, всего три строчки в Евангелии, а сказано в них нечто вечное – то, что действительно относится ко всем временам и ситуациям.
Но возьмем только наше время и себя самих. Если и есть в основе нашей государственной, общественной, да и частной жизни нечто неизменное, то это, конечно, безостановочное самопревозношение, самоутверждение, или, говоря древним, но опять-таки вечным языком, гордыня. Вслушайтесь в пульс нашей эпохи. Неужели не ужаснемся мы этой чудовищной саморекламе, бесстыдству самовосхваления, которые так вошли в нашу жизнь, что мы уже почти не замечаем их? Всякая критика, пересмотр, переоценка, всякое проявление смирения – разве не стали они уже не только недостатком, пороком, но, хуже того, общественным и даже государственным преступлением? Оказывается, любить Родину – значит все время бесстыдно восхвалять ее, унижая родину чужую. Оказывается, быть лояльным – значит провозглашать все время правоту и безгрешность власти. Оказывается, быть человеком – значит попирать других людей, возвышать себя путем их унижения. Проанализировав свою жизнь, жизнь своего общества, самые основы его устройства, придется признать, что мир, в котором мы живем, настолько пронизан грубым бахвальством, что сам того не замечает, ибо оно стало его природой. Да так и сказал один из самых больших и тонких поэтов нашего времени Пастернак: «Все тонет в фарисействе»10. И страшнее всего, конечно, что фарисейство это признается добродетелью. И, быть может, пора ужаснуться этому, вспомнить слова Евангелия: Всякий, возвышающий сам себя, унижен будет.
Сейчас тех немногих, которые исподволь, шепотом говорят и напоминают об этом, влекут в суды или заключают в психиатрические лечебницы. И на них науськивают всех остальных: «Посмотрите на этих изменников и предателей! Они против величия и силы своей Родины, против ее достижений! Они сомневаются в том, что наша Родина – самая лучшая, самая сильная, самая свободная, самая счастливая страна! И благодарите ее за то, что вы не такие, как эти несчастные отщепенцы!» Но поймем, что этот бой, этот спор, ведомый сейчас ничтожным меньшинством, есть бой и спор о духовных источниках жизни. Ибо фарисейская гордыня – это не только слова. Рано или поздно она оборачивается ненавистью к тем, кто не согласны признать мое величие, мое совершенство, оборачивается преследованием и террором, ведет к смерти.
Итак, притча Христа, такая, казалось бы, далекая от нас и простенькая по смыслу, ножом врезается в самую страшную опухоль современного мира – опухоль фарисейской гордыни. Ибо пока опухоль эта будет расти, в мире будут царить ненависть, страх и кровь, что и происходит сейчас. Только вернувшись к смирению – к этой всеми забытой, презираемой и отвергнутой силе, можно очистить мир. Ибо смирение есть, в первую очередь, признание другого, уважение к нему и, сверх того, умение признать свое несовершенство, раскаяться и тем самым – встать на путь исправления.
От бахвальства, лжи и тьмы фарисейства – к свету и целостности подлинно человеческого, к правде, смирению и любви. Вот призыв этой притчи Христовой, вот зов, первый зов великопостной весны, к которой мы отныне начинаем приближаться.
.....
Слово в неделю о мытаре и фарисее, сказанное в Предтеченской церкви архиерейского дома 12 генваря 1858 года.
«Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче!»
С настоящаго дня св. Церковь начинает приготовлять нас к подвигу поста и покаяния. И так как мы, немощные, не в состоянии даже покаяться во грехах сами собою, без содействия Божия: то прежде всего она влагает в уста каждаго из нас трогательную песнь: «покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче», – песнь, которая, огласив своды храмов ныне, будет повторяться и во все последующие воскресные дни до поста и во время поста. А между тем в каждый из воскресных дней, предшествующих св. четыредесятнице, св. Церковь еще преподает нам особые уроки, руководствующие нас к покаянию. Ныне такой урок она преподала нам евангельскою притчею о мытаре и фарисее. В лице фарисея она указывает нам на гордость, которая есть первое препятствие к истинному покаянию; в лице мытаря – на смирение, которое есть первое условие к истинному покаянию.
В самом деле, что требуется от нас, когда мы приступаем к таинству покаяния? Прежде всего, чтобы мы сознали свои грехи, вспомнили их во всей подробности, взвесили их значение, силу, виновность, и вслед за тем показали искреннее сокрушение о них, т. е. сокрушение о том, как глубоко мы оскорбили своими грехами Бога, нашего Отца и благодетеля, нарушая Его святую волю, оскорбили самих себя, унижая грехами свою богоподобную природу и подвергая себя их гибельным последствиям, оскорбили ближних своими безчисленными несправедливыми поступками. «Обратитеся ко Мне», заповедует Господь, «всем сердцем, в посте и в плачи и в рыдании, и расторгните сердца ваша» (Иоил. 2, 12–13). Скажите-ж, способен ли ко всему этому человек гордый? Способен ли он взглянуть на себя в этом своем нравственном безобразии, почувствовать свою виновность пред Богом и ничтожество и возскорбеть сердцем о своих недостойных делах? Напротив, он способен только услаждаться своими достоинствами, истинными или мнимыми, и всегда готов величаться ими не только пред людьми, но даже пред Богом, как и поступил фарисей. Вошел он в храм помолиться: как же он молится? «Боже, хвалу Тебе воздаю, яко несмь, якоже прочии человецы, хищницы, неправдницы, прелюбодее, или якоже сей мытарь. Пощуся двакраты в субботу, десятину даю всего, елико притяжу» (Лук. 18, 11–12). Очевидно, что этот человек, вместо Бога, восхваляет собственно самого себя и вместо того, чтобы просить Божией милости и помощи, как бы выражает, что оне ему не нужны: так он совершен! Гордость ослепляет человека и не дает ему видеть себя в настоящем свете: достоинства его крайне увеличивает, недостатки умаляет или вовсе скрывает И если бы несчастный захотел, в минуты духовного просветления, рассмотреть свои грехи, она найдет тысячи предлогов, чтобы извинить их, уменьшить их важность и даже представить их в качестве добродетелей. Совсем не таковы люди смиренные. И соблюдая закон Божий, они обыкновенно говорят: «раби неключими есмы: яко еже должни бехом сотворити, сотворихом» (Лук. 17, 10). И стоя на высоте добродетелей, любят памятовать свои слабости и недостатки и созерцать глубину человеческаго падения. А когда действительно согрешают: то не только не станут оправдывать себя или уменьшать свою виновность пред Богом, напротив готовы преувеличивать ее и признать себя первыми грешниками в мире. Это естественно пробуждает в них самое глубокое сокрушение о грехах своих и самое живое раскаяние. И истинно-смиренный иногда дотого считает себя недостойным пред Богом, что, подобно мытарю, не дерзает даже очей возвесть на небо, а только, бия в перси своя, взывает: «Боже, милостив буди мне грешнику» (Лук. 18, 13).
Сознав свои грехи и искренне сокрушаясь об них, кающийся христианин обязан еще исповедать эти грехи пред своим отцем духовным. В том нет сомнения, что Господь Бог знает все наши дела без всякой нашей исповеди. Но так как Он благоволил предоставить в Церкви своей на земле власть «вязать» и «решить», отпущать или не отпущать грехи, пастырям (Иоан. 20, 22–23); а пастыри, как люди, невсеведущи и должны наперед узнать, что́ разрешить или не разрешить: то устная и самая подробная исповедь пред ними необходима. Согласится ли человек гордый на такую исповедь? Согласится ли он в уничиженном виде предстать пред лице скромнаго служителя Церкви и открыть ему свою темную душу и недостойныя дела? О, скорее он вовсе не пойдет к духовнику, успокоивая себя мыслию, что довольно покаяться пред Богом; или если и пойдет, то ограничится исповеданием одних общих и самых обыкновенных грехов, не обнаруживая своих сокровенных и унизительных злодеяний; а если и обнаружит, то постарается как-нибудь извинить их и представить в лучшем виде. Нет, чтобы принести полное и чистосердечное исповедание во грехах, необходимо гордецу прежде смириться: без смирения исповедь невозможна. А смиренные и истинно-кающиеся не только не устыдятся обнажить свои греховныя язвы пред врачами духовными, но не отказались бы обличить себя пред целым миром, как и случалось в первенствующей Церкви. Тогда грешники приносили покаяние всенародно: в продолжение нескольких месяцев, а иногда и лет, стояли или лежали они у врат церковных в самом уничиженном виде и открывали свои злодеяния всем, входившим в церковь, прося их молитв, пока не получали наконец разрешения от духовных пастырей. Вот на какия жертвы способно христианское смирение!
Говорить ли о других условиях истиннаго покаяния? О живой вере во Христа Спасителя мира, без которой никто и никогда не получит отпущения грехов, как бы глубоко ни каялся и ни сокрушался (Деян. 4, 12; Рим. 3, 28), и о твердом намерении исправить свою жизнь, без которого сокрушение о грехах было бы неполным и нечистосердечным? От человека гордого нельзя ожидать выполнения и этих условий. Вера для гордеца всегда кажется стеснительною: он так высоко мечтает о своем уме и о своих достоинствах, так много полагается на собственныя силы, что не чувствует нужды в высшей помощи и необходимости пленить себя в «послушание Христово» (2Кор. 10, 5). С другой стороны, при постоянном довольстве самим собою и своими поступками, в нем не может родиться и воспитаться желание переменить свой образ жизни и сделаться нравственно-лучшим. А смиренный? Чем более он сознает свои немощи и нравственное безсилие: тем глубже сознает и нужду в небесной помощи, тем живее способен веровать в Того, который «спасти до конца может приходящих чрез него к Богу, всегда жив сый, во еже ходатайствовати о нас» (Евр. 7, 25). Смиренный, чувствуя всю гнусность своей греховной жизни и истинно сокрушаясь о ней, может естественно придти и к твердой решимости исправиться и вступить на путь добродетели.
Братие-христиане! Если вы действительно желаете в наступающем посту принести искреннее покаяние в своих грехах и очистить свою совесть: то заметьте, с чего должно начаться, по намерению св. Церкви, наше приготовление к этому великому делу. Начнем с того, чтобы мало-по-малу сокрушить в себе гордость, которая более или менее гнездится в сердце каждого человека, и чтобы пробудить в себе смирение. Разсмотрим, каждый, самих себя с полным безпристрастием, свои силы, способности, таланты, свою жизнь и дела, пред зерцалом Божественнаго откровения, пред судом нравственного закона; вспомним о нашей совершенной зависимости от Бога и о Его безконечном величии над нами: и мы поймем, как мы малы, бедны, жалки, ничтожны, как безрассудна и неестественна в человеке гордость и как сродно, свойственно ему боголюбезное смирение. Отец и образец гордости есть диавол; а образец смирения – Господь Иисус. Потому-то и необходимо нам отвергнуться гордости и проникнуться смирением пред таинством покаяния, чтобы с тем вместе отречься диавола и соделаться истинными последователями Христа. Аминь.
03:41
Следующая публикация
Комментарии 1