ИСТОРИИ РЕАЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ

Мальчик и сам был не против с отцом жить. Наши дети не поладили, вроде не ругаются, но не общаются друг с другом. Дело в том, что заботы об этом мальчике теперь на мне. Он даже имеет наглость подходить ко мне, чтобы помогла с уроками. Постирать, накормить и все такое... А еще на днях я узнала, что беременна. Мы все очень обрадовались, я всегда хотела второго ребенка. Мужчина мне сразу предложение сделал, я счастлива, что стану женой наконец то. Но такая перспектива с его сыном меня не устраивает. Почему бывшая в свое удовольствие будет жить, а я ее сына обхаживать? Она даже алименты не платит, я говорила, чтобы подал, а он якобы не надо, сам обеспечу. У нее кстати двушка, не то что я ютилась в однушке с ребенком. Но я же своего ребенка не сбагрила отцу, а этой кукушке нормально, живет припеваючи. Подумаешь другой район, многие дети переезжают и ничего, он уже не маленький. Подскажите, как поговорить с мужчиной, чтобы он убедил бывшую забрать сына? Все так хорошо складывается, не хочется с ним портить отношения. Если история Вам по душе, нажмите: Класс, мне будет очень приятно)

— Алла Викторовна, — говорила я – у нас хоть и двухкомнатная квартира, но одна комната изолированная, а вторая – нет. Мы как уживемся? — Молодожены возьмут себе отдельную комнату, а ты с дочерью можешь и в проходной спать. — Вашей внучке всего 15, а перед ней каждый день с утра будет чужой мужчина ходить? – я до последнего пыталась найти каплю совести у свекрови – Давайте мы заплатим, продайте нам нашу долю в рассрочку. Нам не уступили, но отдельную комнату мне удалось отвоевать. Жених у золовки знатный попался. В наколках, только после тюрьмы. Люда с ним познакомилась, когда он срок отбывал. Мы установила замок в нашу комнату, и боялись жить в собственной квартире. Но деваться некуда. Мы с дочкой не могли уехать на съёмное жилье, так как на мне был большой кредит. Я брала его, когда муж болел, чтобы обеспечить ему профессиональную медицинскую помощь. Три месяца мы жили в страхе. — Ну что, соседка, надолго? – я вздрогнула от голоса Валеры, золовкиного мужа. Повернулась и он передо мной с торсом, в одних штанах. Мне хотелось тут же уйти, но он остановил. — Как-то не по понятиям с квартирой получается, да? – сказал Валера и улыбнулся. – Всё я сам понимаю, да и Людка много чего рассказала. С ней я жить не собираюсь, но тебе хочу помочь. Ты вон меня боишься, а никому не пожаловалась ни разу. Да и дочка у тебя хорошая, сестру мою напоминает младшую. Пару недель мы не слышали ни одного скандала новобрачных. А потом Валера стал законным обладателем чести квартиры, которая принадлежит Люде. — Если у него будет недвижимость в собственности, то и прописаться можно. А потом уже на работу легче устроится. – уговаривала Люда. Получив желаемое, Валера в тот же день приказал золовке все вещи собрать, а мне быть готовой к девяти ехать к нотариусу. — Пора восстанавливать баланс. – улыбался Валера. На свою половину квартиры он написал дарственную на меня. Свекровь пыталась со мной ругаться, но зять объяснил, что не стоит… С тех пор я и дочь живём спокойно. Валера иногда звонит, чтобы узнать как наши дела и не нужно ли помочь. Единственное, о чем он просил, прописать его временно в квартире. Спустя год мы от Валеры узнали, что он нашёл себе деревенскую женщину и собирается ехать к ней. Там большой дом, хозяйство и двое малышей. Своих у Валеры по состоянию здоровья быть не может… Кто бы мог подумать, что меня будет оберегать такой ангел. С татуировками вместо крыльев.

Пошла к проводнику, она сказала предложить доплатить кому-то, чтобы охотнее согласился поменяться. Я пошла опрашивать снова. Готова была дать 500 рублей, но никто не уступил.. Положила ребенка на верхнюю полку, сама стоя ехала всю ночь, переживала, чтобы не упала. Обидно за безразличие людей друг к другу. Обращаюсь ко всем эгоистичным людям: "Нельзя быть такими, понимаете? Нельзя! Ведь кому-то нижняя полка нужнее, чем вам! Неужели сложно уступить?" Вот вы бы уступили? Если эта история понравилась Вам, нажмите Класс или оставьте свое мнение в комментариях, только так я вижу что Вам понравилось, а что нет. Спасибо за внимание 💛

Да только не вернулись они. Ни вечером, ни утром следующим. Ни спустя неделю, когда от Троша одна тень осталась. Он по первости рвался, конечно. Скулил, чувствуя, как жесткая веревка в шею до крови впивается. Кору вот дубовую грызть пробовал, траву опять же… Пить еще очень хотелось. Но он терпел. Как не терпеть, раз хозяин велел, разве ж можно самому хозяину противиться? А когда совсем невтерпеж стало, когда о частокол ребер выпирающих порезаться можно было… Осознал наконец. Даже завыть хотел, да только язык совсем высох, к небу прилип. И захочешь – пасть не откроешь. Да и сил не осталось. Ни на что. Дыхание, и то с трудом давалось, а значит… Конец? Одинокий, бесславный… Мучительный. И лишь одна мысль в начинающемся путаться сознании - За что? Разве можно так? Предать? Бросить. Оставить медленно умирать…? Ведь он умирает… Вот уже совсем потерял счет времени. Вчера, сегодня, завтра... Не все ли равно, если каждый день похож на предыдущий. И впившаяся в шею веревка, оставившая под собой некрасивые, и кажется успевшие загноиться рубцы больше не жалит. Не чувствуется. А вот сточенные об жесткую кору зубы по-прежнему мучительно ноют. Как ноют ободранные в кровь лапы, вспахавшие неровный полутораметровый круг вокруг старого дуба, к которому он привязан. Этот земляной, когда-то пестривший травой пятачок стал его личным адом. Не сойти, не вырваться. Не дотянутся лапой за очерченные, выцарапанные края. Клетка. Наполненная пением птиц клетка. Совсем скоро все закончится. Он знал. Чувствовал. И с какой-то обреченной решимостью прикрыл слезившиеся глаза. Впал в беспамятство, из последних сил вильнув кончиком хвоста, и... - Давай, мой хороший, давай! Просыпайся! Дышишь же, вижу, дышишь! А остальное все ерунда! Ты дыши главное, дыши, хороший! Андрюш! Андрюша, вот так держи, вот... Давай, давай… Еще! Еще немножко! Ну же! Трош содрогнулся. На пересохший язык упали первые капли влаги. Побежали тонкой прохладной струйкой по гортани, камнепадом рухнули в пустой желудок, заставив его еще раз болезненно дернуться. - Умница! Какой же ты умница! Еще немножко! Вот так! - новый глоток воды, и Трош с трудом заставляет себя разлепить веки. Двое. Людей, что стоят подле него на коленях, двое. Парень и девушка. Девушка малыша ждет. Округлившийся живот так и тянет и без того натянутые на кофте пуговки. Молодые, суетливые, совсем как… Нет. Трош не хочет вспоминать. Ни глупого страха, в глазах молодой хозяйки беременной поселившегося. Ни опасливого взгляда хозяина и шепота в темноте: “А вдруг укусит?”… Боли и так хватает. И он просто слушает. Слушает ласковые уговаривающие голоса, держится за них, как за спасительную соломинку. Наверно, жизнь все же зачем-то нужна. Иначе почему он за нее так цепляется... ***** -Тор! Ко мне, мальчик! - Настя, его новая хозяйка, призывно машет рукой. И он со всех лап мчится к ней с другого конца светлого парка, не забывая прихватить обмусоленную, почти перекушенную пополам палку. У ее ног на зеленой, пахнущей летом и цветущими неподалеку липами траве, копошится маленькая Сонечка. -Толь! - радостно щебечет она, обвивая мощную шею возвышающегося над ней пса пухлыми детскими ручками. И, звонко рассмеявшись, дарит ему очередной слюнявый, наполненный вкусом ванильного мороженого поцелуй в и без того мокрый нос. Он, конечно, терпит. Хотя, зачем врать самому себе - ему нравится! Безумно, до щенячьего визга, нравится. Нравится его новая семья: суетливая, эмоциональная, но добрая и искренняя Настя и строгий, похожий на скалу, но всегда справедливый, Андрей. Тор помнит, как он вынес его на руках из леса. Как аккуратно укладывал на заднее сиденье машины, примостив его бедовую голову на колени севшей туда жены… Нравится годовалая, совсем недавно научившаяся ходить, держась за его смоляной бок, непоседа Сонечка. Нравится дом, в котором у него есть своя, пахнущая им и постоянно засыпающей рядом Соней, лежанка. Нравится жизнь. Его новая, начавшаяся после лесного кошмара жизнь, о которой он и не смел мечтать, когда Андрей и бывшая тогда еще беременной Настя чудом нашли его в лесу, остановившись передохнуть на обочине загородной дороги. - Сонь, Тор у нас собака, а не пони, - смеется подошедший Андрей, наблюдая, как пыхтящая дочь почти забралась на улегшегося у ног Насти пса. И, переглянувшись со смеющимися глазами жены, подхватывает повизгивающую дочку-юлу, чтоб уже через минуту всей семьей, включая подпрыгивающего рядом «Толя», направиться к выходу из парка. И не успевает ничего понять, когда собака срывается с места и буквально за считанные секунды пересекает оставшееся до выхода из парка пространство. А там… На краю проезжей части - ребенок. Девочка. Сонина ровесница. Розовый бантик, мягкий рюкзачок-слоник, блестящие сандалики и… нарастающий визг тормозящей легковушки! Истошный крик зазевавшейся матери... Бегущий, вытянувший руки, понимающий, что не успевает, отец... Застывшие прохожие... И темная, почти черная, тень оказавшейся рядом за секунду до катастрофы собаки. За шкирку. Рывком. Выдернул. Успел! И люди плачут. Прижимают к себе ребенка, ощупывают. Слова льются, как капли дождя из прохудившегося неба… Много... Бестолковые... И осознание. Глухое, болезненное: -Трош! - вскрикнули почти одновременно, поднимая взгляды от напуганной, плачущей, но живой и невредимой дочери, - Троша… А он не оборачивается. Стоит, уткнувшись покатым лбом в ноги подбежавшего Андрея. Дрожит. Чувствует, как подоспевшие следом Настасья и Сонечка рядом с боков обнимают… и дышит. Живой. Любимый. Их. Тор. А на других, тех, что застыли в нескольких метрах, не смотрит, хоть и не забывал никогда. Зачем? Он теперь Андрею с Настей да малышке Сонечке, его в мокрый нос целующей, предан. До кончика хвоста виляющего предан! Ненужный в той, другой, семье оказавшийся. Неугодный. Преданный. Если эта история понравилась Вам, нажмите Класс или оставьте свое мнение в комментариях, только так я вижу что Вам понравилось, а что нет. Спасибо за внимание 💛

– Я пошла домой, – Маша встала и пошла одеваться. – Мама, ты опять… Аркадий побежал за женой. – А что я сказала? Ну хочу внуков. В ответ хлопнула дверь. Маша с Аркадием ушли. – Фифа какая. Лучше бы на другой женился, уже бы дети были. А то только фыркает, не скажи ничего, – ворчала свекровь. Маша шла, глотая слезы. Аркадий догнал, взял под руку. – Я больше к твоим не пойду, и не уговаривай. Ходи один. – Маша, я без тебя тоже не пойду. Извини за маму. Воскресенье прошло мирно, а в понедельник супруги были в клинике репродуктивного здоровья. Все анализы были сданы, ждали вердикта врачей. Маша сдавала уже в третий раз, у нее все было прекрасно. Аркадий сдал впервые, и то под нажимом Маши: – Просто на всякий случай. Вдруг несовместимость. – Маша, только из-за твоего напора. У меня все в порядке, – недовольно ворчал он. И вот, их пригласили к врачу. – У Вас, Мария, все просто прекрасно. – Мы пойдем тогда? – сказал Аркадий. – Куда Вы спешите? У Вас, Аркадий, проблемы. Показатели очень неважные. Детей Вы сами иметь не можете. Аркадий так и замер: – Я? Не могу? Но я здоров, и ничем таким, вроде свинок, не болел. – Так бывает. – И что делать? – Два варианта. Первый ЭКО, но с донором. Второй: можно попробовать операцию, но положительный результат не гарантирую. Но моей практике помогло двоим, хотя операций было немало. – Мы до завтра подумаем и примем решение, – сказала Маша, и увела ошарашенного Аркадия. Весь вечер Аркадий нервничал. Так удобно было винить жену, молча чувствовать свое превосходство. А виноват оказался он. Утром заехал к маме. – Ну что, может, на другой женишься, а не на этой…пустой. Вон Аллочка по тебе сохнет. – Мама, мы сдали анализы, у Маши все прекрасно. – Врут. Было бы прекрасно, были бы дети. – Это из-за меня их нет, я не могу. Врачи сказали. Совсем не могу. Мать так и села, как же это. Ее сынок…а не эта.. – Ошиблись. – Нет мама, не ошиблись. Аркадий решил попробовать сделать операцию, оплатили 53 тысячи рублей. Но результата она не дала. – Что будем делать? Если только донорский материал брать, – сказала Мария. Решали они долго, год думали. Аркадий сдал анализы ещё в двух клиниках, в другом городе. Но первые анализы подтвердились. Бесплоден, фактически стерилен. – Маша, я согласен на донора. Они заключили договор с клиникой, им все объяснили. Маше подсадила два эм.бриона. И оба прижились . Донора выбрали максимально похожего на Аркадия. Маша была счастлива, ждала малышей. Лежала в больнице на сохранении. Аркадий же все мрачнел, пыхтел. И высказал дома, маме. – Я не могу и не хочу воспитывать чужих детей, неизвестно от кого. Это же на всю жизнь. Это не мои дети. – Аркаша, так и уходи от неё. Ну нет и нет детей. Пусть сама этих, из пробирки растит. – Вроде непорядочно. – А чужих детей тебе на шею вешать порядочно? Аркадий дома Маше так прямо и сказал: – Мне эти дети не нужны, они не мои. Я не хочу их ни видеть, ни слышать. Выбирай: или я, или эти – неизвестно чьи. Маша уже догадывалась о метаниях мужа. Да и свекровь звонила, скандалила. – Это тебе дети чужие, а для меня – мои наполовину. И решение мы принимали вместе. Я о них не отрекусь, выращу. Выбираю детей. – Я ошибся. Аркадий ушёл от Маши. Они развелись. А через месяц Маша стала мамой очаровательных близнецов. Отцом которых записали Аркадия. Он пытался оспорить это в суде, но проиграл. Суд отметил, что на этапе планирования процедуры ЭКО истец и его супруга обязались взять на себя равные права и обязанности родителей в отношении будущего ребенка, по его содержанию и воспитанию. Так что пришлось ему платить алименты на двоих детей и на содержание Маши до трех лет. Тогда Аркадий подал иск к клинике. Он считал, что клиника не предоставила ему всех данных о правовых последствиях рождения детей от донора. Поэтому он страдал, не спал, переживал, стресс у него был. Да еще и такое унижение- быть бесплод.ным. Он потребовал от клиники вернуть ему 53 тысячи рублей за операцию и 2 миллиона рублей моральной компенсации. Клиника предоставила все подписанные мужчиной документы, обо всем его информировали. Врач и медсестра пришли как свидетели того, что Аркадий лично участвовал в выборе донора. Суд ему отказал. Маша счастливая, растит детей. Переживать? Некогда, когда дома два умных, но шустрых и шаловливых ребёнка. А Аркадий? Что о нем думать, сам от такого счастья отказался.

А так, только при очередном кормлении новенькая медсестра обратила внимание на неадекватность грудничка и малыша в срочном порядке доставили в реанимацию. У него началась асфиксия, врачи приняли меры и подключили малыша к кислороду. Мальчик был в тяжелом состоянии, но выжил. Еще бы пару часов и не спасли бы. Видимо там, на небесах, кто-то с любовью присматривал за черным отказничком. Медсестра Альбина в свои выходные навещала крошку в палате. Так он ей запал в душу, никак не могла забыть его беспомощный взгляд и тяжелое состояние необычного мальчика. Спустя время самочувствие Марка наладилось, ребенка готовили к выписке и переводу в Дом Малютки. Аля уговорила мужа усыновить этого мальчика. Своих детей у них не было, а этот случай показался ей знаковым. Муж долго сопротивлялся: — ЗАЧЕМ нам чёрный ребенок? Оставь его, пусть его усыновляют люди его расы Но Аля смогла уговорить мужа. Пройдя школу приемных родителей и медкомиссию, они подали документу в опеку. Решение комиссии пришлось ждать в течение недели и наконец, Марка можно было забрать домой. Биологическая мама мальчика так и не появилась в роддоме. У нее был шанс забрать отказ на ребенка, но она им не воспользовалась. Альбина ушла в декретный отпуск по уходу и чувствовала себя абсолютно счастливой. Так, маленький смуглый мальчик обрел семью, надежду на счастливое будущее и любовь. А еще через полгода, Аля узнала что беременна! И это спустя три года после безуспешного лечения от бесплодия. Да… действительно, кто-то там, на небесах играет нашими судьбами, проверяя нас на прочность, доброту и способность любить… Если история Вам по душе, нажмите Класс, мне будет очень приятно

После смены Иван Николаевич зашёл в кадры, - Любовь Васильевна, говорят у нас новая реанимационная сестра? Скажи по секрету кто, откуда, почему к нам? - Любопытный ты, Ваня, тебе что ли её дали? Другому бы не стала говорить, а тебе уж ладно. Семейное положение тебя интересует? Данилова Марина Сергеевна, тридцать пять лет, не замужем, детей нет. - Да нет, Любовь Васильевна, ну зачем мне это надо? - Иван Николаевич поморщился. - Как зачем? Тебе жениться надо, Ваня! Годы то идут, они даже у мужиков тикают, один ведь останешься. А искать тебе любовь негде, да и некогда. Или из больных выбирать, или из персонала... - Любовь Васильевна, посмотри из какой она больницы к нам перешла, у своих о ней узнать хочу! Мне нужен нормальный надежный работник, а не женщина! - взмолился Иван Николаевич. - Да смотрю, смотрю, пошутила я! - Любовь Васильевна по клавишам щёлкнула и открыла личное дело, - Из районной больницы она, а до этого в другом городе работала. А ещё до этого... Да, странновато, характеристики все отличные, но что-то часто она место работы меняет, непонятно? - Ну ясно, хотя может просто переезжала часто, мало ли, ведь отзывы все хорошие! - кивнул головой Иван Николаевич. Хотя сам подумал, что надо быть поосторожнее с этой новой медсестрой. Мало ли какая причина этих частых смен работы? А отвечать то за пациентов ему... Утро следующего дня было бурным. Привезли семью с сильным отравлением. Потом женщину с тепловым ударом в тяжелом состоянии и её взял Иван Николаевич и его новая медсестра Марина. Иван Николаевич действовал по протоколу при тепловом ударе, но женщине становилось всё хуже и хуже. Привезли её по скорой прямо с дачи, на грядках в жару перетрудилась. Пока ехали у неё усилилась головная боль и начались судороги. Новая медсестра Марина Сергеевна четко выполняла все указания. Иван Николаевич не успевал даже сказать, как она тут же всё делала правильно, но никак не удавалось вывести больную из тяжелого состояния. Он лишь на секунду отвернулся, посмотрел на приборы. Непростая ситуация! И тут боковым зрением отметил что-то странное. Он оглянулся, - Марина Сергеевна, что вы делаете? Новая медсестра сняла с рук перчатки и держала их над головой больной, а от её ладоней ... исходило ясно видимое сияние! - Нет, нет, Иван Николаевич, у меня просто порвалась перчатка, я мигом! - смутилась Марина Сергеевна и тут же надела новую пару, - Смотрите, ей уже лучше, ваши действия ей помогли! - медсестра указала на приборы, все показатели непонятным образом пришли в норму! Иван Николаевич облегчённо выдохнул, - Уффф, слава Богу, я уж думал она не выйдет из шока, пульс был совсем слабый. Мы чуть не потеряли её, а ведь ещё молодая женщина! - Иван Николаевич, я вами восхищена, это было очень профессионально, я рада, что к вам попала, - Марина Сергеевна так смотрела на него, что Ивану Николаевичу стало приятно. Их не часто хвалят. Если помог пациенту выжить - это норма. А вот если не смог ничего сделать, тогда родные начинают обвинять, что врачи виноваты! Даже в суд подают, нередко и так бывает. - Спасибо, вы тоже неплохо первый день отработали, - в ответ похвалил новую медсестру Иван Николаевич, - Я вот только не понял, а что это было, когда я отвернулся, а вы руки к ней поднесли и свет был какой-то? Это что ещё за штучки? - Не знаю, не было ничего, может вам показалось, глаза от светильника устали, это ведь такое напряжение, когда больной в пограничном состоянии! - у Марины Сергеевны было такое честное и озабоченное выражение лица, что Иван Николаевич и правда засомневался. Видно ему на самом деле что-то показалось, а медсестра вообще-то неплохая, шустрая и хваткая. Она ещё ко всему прочему и анестезистка, так что вроде даже ему повезло. Но выводы рано делать, посмотрим, что будет дальше. Все последующие смены Марина Сергеевна так и работала с ним. Иван Николаевич к ней привык, уже звал её коротко - Марина, им ведь надо быстро сказать, не до сантиментов. А вскоре и она стала называть его просто - Иван. Они ходили вместе в столовую, а иногда Марина приносила в лотке домашнюю еду. Тогда Иван Николаевич наслаждался её нехитрой готовкой. Они вспоминали случаи и личной практики. И с присущим медикам юмором с долей цинизма смеялись над нелепыми моментами. Больные им попадались не самые тяжелые, а Марина так четко исполняла свою работы, что Иван понял, что на неё можно положиться, она не подведёт! Правда он как-то ощутил, что однажды, коснувшись её руки, его будто током пронзило - она ему нравилась! Он не хотел сам себе в этом признаться, но её голос был ему очень приятен. Он раньше никогда не мог так долго болтать с женщинами, тем более о работе. Она была умна, так же, как и он, увлечена своей работой. И очень привлекательная внешне, хотя никто, кроме Ивана Николаевича, не считал её красивой. Как-то заведующий отделением его спросил, - Ну как там твоя носатенькая, новая медсестра, Марина кажется? - Нормально, Павел Алексеевич, и правда опытная, мы с ней сработались, не зря у неё были хорошие рекомендации, - ответил начальству Иван Николаевич, а сам на шефа обиделся - "носатенькая"! Да у Марины нос курносый и милый, тоже нашёл носатую! - Ну и ладненько, молодцы, что сработались, так держать! - Павел Алексеевич похлопал его по плечу, правда как-то странно посмотрел на него. А через три дня привезли этого парня. Мойщика окон, верхолаза, он сорвался при сильном порыве ветра. Не упал, но его так долбануло о здание, что сначала его хирурги собирали. А потом парень попал к ним в реанимацию. - Он кто? - Марина вся побледнела и сжалась, увидев этого парня. - Промышленный альпинизм, мойщик окон, отчаянные ребята, к нам такие не первый раз попадают. Но многие и не попадают, гибнут, с высоты срываются. И кому больше повезло - сложно сказать, всё Марина, работаем! - Иван Николаевич был очень сосредоточен. Он понимал, что парень явно не жилец, но придется пытаться, он никогда не привык отступаться! Но их действия не помогали. Позвали ещё ребят, но всё было тщетно. - Так, всё, фиксируем время смерти, увы, всем спасибо! - Иван ощутил горечь от потери. Так было всегда, несмотря ни на что казалось, что можно обмануть старуху с косой, но... Иван Николаевич снял перчатки, шапочку, вытер лицо и кинул их в сторону. Как хрупка жизнь, вот так раз - и нет молодого парня! Свет мигнул, наверное опять перебои. Он обернулся и ... - Он пришёл в себя, смотри, Иван! - Марина убрала руки от парня, но Иван точно видел, что она делала! Он подошёл к ней, взял за руки и перевернул ладонями вверх - они были ярко красные, как от ожога. Тем временем парень, который только что умер, теперь дышал и его сердце билось ровно и сильно! - Что это было, говори? Только не надо меня опять обманывать, что свет мигал или у меня глаза устали! - спросил Иван, - Объясни мне, что это? Марина осторожно высвободила свои руки, - Иван, прости, я не знаю, как тебе объяснять. Просто у меня это было с детства, бабушка сказала, что это дар - я лечу руками. Но предупредила, чтобы я никому не говорила, нельзя говорить. Не поверят и будет хуже. Поэтому я просто поступила в медколледж на медсестру, так быстрее. И стала помогать тем, кто был совсем плох. Меня очень хвалили, но потом пошли слухи, что в больнице работает какая-то шарлатанка, которая якобы руками лечит и берет огромные деньги! Поэтому мне пришлось несколько раз менять место работы. А ещё мне бабушка говорила, что меня может истощить помощь другим, что я не выдержу. И так и было, мне каждый раз после того, как я людей спасала, приходилось отлеживаться, так было плохо! Но когда я встретила тебя всё изменилось, я почему-то не теряю силы, мне рядом с тобой всегда хорошо! - Ты необыкновенная женщина, я это сразу понял, мне рядом с тобой тоже хорошо и я думаю это знак. Я люблю тебя и думаю нам нельзя расставаться! - Иван обнял Марину, потом рассмеялся, - Наш парень глаза открыл, ну с возвращением тебя, альпинист! С этих пор Иван и Марина всегда вместе. Они поженились и трудятся в той же клинике. Заведующий отделением всегда самых сложных пациентов отправляет к ним. Ведь врач Иван Николаевич и его медсестра Марина совсем необъяснимо как вытаскивают самых безнадёжных больных. Впрочем, этой счастливой паре наверняка помогает кто-то сверху. Ведь очевидно, что только с божьей помощью можно быть такими, как они! Марина лечит руками Поэтому и говорят об уникальных врачах, что это врач от Бога! автор: Жизнь имеет значение Если история Вам по душе, нажмите Класс, мне будет очень приятно

– Знамо дело... Знамо – горестно. Но не мы детей находим, а они нас. Терпи, девка. Лаяли оставшиеся в деревне собаки, чирикали воробьи. Привычных звуков деревни уж и не осталось. Деревня Заимка Ивановской области практически умерла. Склонилась покосившимися избами к реке, как будто отдавала ей свой последний поклон. Марья направилась домой, к мужу. В большое село – Ильинское. Нужно было выйти из Заимки засветло. Всю жизнь она боялась ночного леса и поля – детский испуг какой-то... Маша родом была отсюда. Шесть лет назад осталась совсем одна. Отец погиб уж после войны, и мать рано померла. Пошла она работать дояркой в местный колхоз. Тогда, когда познакомилась с будущим мужем, стоял июнь. Это было семнадцатое лето Марьи, и первое лето, когда работала она на ферме. Ходить на ферму было далековато, но она бегала туда с удовольствием, хоть и болели поначалу руки от трудоёмкой дойки. Однажды утром по дороге застал ее косой дождь. Небо заволокло, обложило тучами, хрипло зарокотало. Все кругом стало казаться косым, согнутым в одну сторону. Маша нырнула под стоящий с краю деревушки у леса навес. Села на настил, наматывала на руку распущенные черные косы, выжимая из них дождевую воду. И тут, сквозь косые струи дождя, она разглядела бегущего к ней черноволосого парня, в клетчатой, прилипшей к телу рубахе и закатанных выше колен штанах. Парень нырнул под навес, увидел ее и разулыбался: – Вот это подарочек! Я – Николай, а ты кто будешь? Марья испугалась, сердце заколотилось – кругом темень от косого дождя. Она промолчала, отодвинулась на край настила. – Тебя громом что ли оглушило? Или немая сроду? – шутил он. – Не немая. Машей меня звать. – Замёрзла? Не погреть? – продолжал пугать он девушку, но близко поначалу не подходил, – А нам дождь весь покос сбил. С МТСа я. Он ещё долго шутил, а потом начал приставать так, что Марья здорово испугалась. Блузка ее прилипла к телу – это ли взбудоражило парня или просто был он очень любвиобилен... Марья рванула под дождь со всех ног, и долго так бежала, оглядываясь. Ох, и страшно было в хмуром от нависших туч лесу! А потом Николай Никифоров пришел к ним скотником на подмену, временно. Марья взглянула на него с обидой. И тут он вдруг начал свои ухаживания, ходил за Марьей по-серьезному. Видать, та встреча оставила след. В замужество Марья окунулась с радостью. Хотя, что ждет ее в семье мужа и в чужой деревне, она представляла плохо. Свекровь оказалась хмурой, нездоровой. Она с радостью свалила на невестку часть забот, но следила за исполнением дел зорко. И хоть приходилось и не сладко Марье, она не унывала. Была она работящая, жилистая... Вот только укоры свекрови смущали. Ну, так ведь и правда – пришла голодранкой, без приданого, сирота, да и только. Впрочем, некоторое время спустя, по поводу хозяйства свекровь успокоилась. Видела, что невестка сноровистая. Другим укорам настало время – не несла Марья. Прошел год, пошел второй, а беременность не наступала. – Ты, девка, порченая какая-то. Неродящая-то баба — уже и не баба, а только полбабы. Что это за дом у нас – без внуков-то? Марья плакала Николаю в плечо, он укорял мать, а та злилась ещё больше. Молчала, вздыхала. Свекр и вовсе, смотрел в сторону Марьи, лишь когда она ставила перед ним миску. Но надежду Маша не теряла. Сама ходила к фельдшерице, сама тайком бегала в соседнее село к Батюшке, варила и пила отвары, которые советовали кумушки от бездетности. Жизнь шла своим чередом. Дом Никифоровых слыл не самым бедным. Хоть времена были нелегкие, послевоенные. Худо-бедно кусок в доме всегда был. Как-то под утро принес Николай полмешка сырого зерна. – Ох, Коленька, ох, не надо-ть... Как бы не донесли! – заахала мать. – Все тянут, не один я. Успокойся, мать... Запереживала и Марья. Уговаривала Николая не ввязываться в такие дела. Но он все равно нет-нет, да и притаскивал с колхозных работ какие-нибудь отходы. Марья и ночами уж стала спать плохо. Не зажигая лампы сидела она на постели, подогнув ноги, ждала мужа. И вот однажды пошла его встречать. Ощупью отыскала юбку, кофту и фуфайку, нашарила под кроватью высокие резиновые сапоги, прихватила мужнин брезентовый плащ и вышла на крыльцо. Ноябрьский пронзительный ветер ударил в распахнутые двери, крупные капли воды обожгли лицо. И где он так долго в эту дождливую пору? Ноги сами понесли ее на край села. Окна не горели, даже собаки попрятались. Не увязался за ней и привязчивый щенок Фенька, которого нежно она любила. Марья шла, глядя перед собой, высматривая мужа, а потом остановилась у старого овина на краю села. Дальше идти – только в поле. Ночного поля и леса Марья всегда страшилась. Она решила немного подождать, да и возвращаться назад. Дождь бил по холодной промозглой земле, шумел – то накатами ветра, то ровно и монотонно. И тут, сквозь шум дождя, Марья услышала лёгкий женский смех. Он раздавался со стороны овина. Она прислушалась и вдруг определенно поймала голос Николая. Поначалу даже обрадовалась, шагнула к овину, а потом охолонило... Он там не один. Шум дождя то заглушал, то доносил до нее голоса. И она узнала женский голос – это был голос Кати, девушки из соседней деревни, работающей вместе с ней на колхозной ферме. В первое время на ферме Катя была смела, весела и говорлива. Мечтала бросить село, отправиться в город на заработки. – Ходи, хата, ходи, печь, ходи и галанка. Я у мамки одна дочь, и то – атаманка! Городского я найду, лысого богатого. Не хочу в колхозе жить, дурочкой просватаной! – пела Катька на гулянках. А вот в последнее время что-то потухла Катеринина веселость. Она перестала смешить девчат, как бывало, говоряще располнела. И бабы на ферме поговаривали, что на сносях она от зазнобы женатого. Марья была уверена – городской. А вон как обернулось. Что этот зазноба – Николай, Марья не могла даже и предположить. Мимо домов по канавам неслись пенные дождевые потоки, а оцепеневшая от догадок Марья, долго еще стояла у овина. А потом от резкого порыва звонкого смеха Катерины отмерла, понеслась домой со всех ног по скользкой, знакомой до каждого бугорка тропинке. Но все равно упала, проехала боком по грязи – юбка ее из защитной солдатской плащ-палатки, каких у них в селе шились многими, в ногах запуталась. Прибежала домой и начала отстирываться в баньке, загромыхала тазом. Стиралась долго, основательно, даже как-то остервенело, все никак не могла выпустить из головы этот смех, этот ласковый голос и шепот мужа, обращённый к другой. – Отстираем эту грязь, Фенечка, отстираем,– разговаривала со щенком. Все, что было у нее в этом доме – так это ее любовь и его любовь к ней. А оказалось, что и этого нет. И то ли от того, что своими глазами картину эту любовную она не видела, а лишь слышала в глухом шуме дождя, то ли от бездонной женской надежды, Марье в измену верить не хотелось. И когда заглянул к ней в баньку Николай, она ничего ему не сказала. Решила подождать до завтра. А рано утром за Николаем пришли. Два милиционера и председатель колхоза. Мать рыдала, хваталась за полы пиджака председателя. Отец провожал сына молча, глядя исподлобья на незваных гостей. Марья хлопотала, собирала мужа, поднимала с пола безутешную свекровь. Из села забрали четырнадцать человек, отвели в правление. Народ толпился у стен правления до обеда. Передавали мешки, кульки... В обед подъехал грузовик, всех арестованных усадили в кузов и увезли. Сказали, что в город – на суд. Марья оглянулась. Под берёзами поодаль стояла и Катерина. Этот арест надолго всполошил всю деревню. Вот только говорить об этом боялись, сидели, закрывшись, по избам. Свекровь слегла в своем материнском горе. Осунулся и сник свекр. Уж несколько дней и Марья не спала. Так ничего и не решила она с Николаем, осталась не то женой, не то брошенкой. Но сейчас жалость и страх за мужа пересиливали обиду и ревность. Рыпаться сейчас никуда было нельзя, жену арестанта не больно приветят в других колхозах. А о разводе с Николаем так и не поговорили. Через несколько дней Марья, усталая, возвращалась с фермы, несла причитающееся молоко, когда вдруг, открыв дверь своего дома, увидела Катерину. Она сидела за столом, сложа руки под большим уж животом. А перед ней – свекр со свекровью. Катерина смотрела прямо, лишь цокнула языком, а свекр со свекровью потупились. – Здрасьте, – пропела Катерина. – И Вам не хворать, – ответила Марья. – Машенька, – непривычно приветливо обратилась к ней свекровь, – А ведь Катя-то в город ездила, навещала там наших. С Ольгой и Ниной, отец же там у них и Васька, муж Ольгин. Марья ставила ведро с молоком на печь, мыла руки у рукомойника, слушала. – Маш, суд же был, десять лет нашему Коленьке дали! Ты подумай, – мать протянула руку с платком, а потом прижала его к глазам и заплакала. Марья грохнулась на скамью. – Как это – десять? – Так... , – ответила за свекровь Катерина, – Сказали – государственные преступники они. Почти всем по десятке влепили. Судили всех, одним списком. – Господи! – выдохнула Марья, не веря своим ушам. Свекровь плакала, было жаль ее. Марья успокаивала: – Ну, мам. Не может быть. Можа подумают ещё, можа и отпустят... Страху нагонют да отпустят, – надеялась Маша. – Кто их теперича отпустит? Дура ты совсем, Машка! Теперь уж – по этапу. Говорю ж, судили ох судом, – Катерина была уверена в своих словах. Они еще погоревали, послушали подробности о судебном процессе от Катерины. Потом зависла пауза, лишь слышно было, как свекр прихлюпывает чай из блюдца. – Ну, вот что! – Катерина хлопнула ладонью по столу так, что все подпрыгнули, и громко заявила, – Раз хозяева молчат, я скажу: Колька собирался жениться на мне. А с тобой разводиться хотел, да не успел. Вот так вот, Машечка. Хошь верь, хошь не верь, но ребёночек у меня от него будет. И одна я его рОстить не собираюсь. И домой в деревню батя меня с животом не пустит, он уж прослышал – бушует. Но я-то думала – поженимся с Колькой, простит. А тут вон оно, как обернулось... Поэтому к вам заезжаю, – обернулась она к свекру, – Вашего внука нянчить будете. С Колей говорила я в городе, не против он. Только Машу тоже гнать не велел, сказал, потом уж разведутся. Катерина выпалила все это быстро, смотрела на Марью, ждала реакции – удивления, протеста, слез... Но Марья сидела на скамье у печи, спокойно сложа усталые руки на юбке из военной материи и молчала, глядя в пол. Первой не выдержала свекровь. – Марья, наш это дом, нам и решать. Внучок ведь будет. А Коля... Что там с Колей... Как он там? – свекровь всхлипнула, – Пусть Катерина тут остаётся, такое наше решение. Пусть хоть дитё сына в доме растет. А ты уж сама решай, – она уткнулась в фартук, заплакала. – Пусть, я не против, – ответила Марья, встала, начала цедить молоко. Катерина со свекром отправились за вещами. Свекровь начала хлопотать, ждать Катерину. – Спать-то где положим? На сносях ведь... Вот вот родит, и ребенку угол нужен. Ох, горе-горе... Марья принесла со двора охапку соломы, расстелила её на полу у печи на кухне, сверху набросила домотканую из скрученных лоскутьев дерюжку – теперь это ее постель. Почти как у Феньки в конуре. *** Дни становились все короче и холоднее. Хворала свекровь всю зиму. Катерина в последние дни сильно раздалась, ходила вперевалку. Хозяйство легло на плечи Марьи, никуда от него не денешься. Катерина со свекровью как-то даже сдружилась, можно сказать управляла ею. Даже за Марью заступалась порой, когда видела, что та с ней уж слишком строга. – Поди на кровать-то ляг, а то запрягли тебя тут и понукают, – жалела она Марью. С дневной дойки до вечерней сидела Марья на ферме. Поглядывала в маленькое оконце на белый лес за речкой и думала о своей судьбе. Вернуться в родную деревушку она не могла. Изба там свистит ветрами, да и на работу в лютый мороз за десять километров не побегаешь. Частенько стала вспоминать она маму. Чтоб сказала она сейчас, видя в каком позоре живёт ее дочь? Две жены в доме у одного мужика. И поди разбери, кто главная. А мама у нее была – не ей чета, гордая женщина, уверенная. Так и текли зимние дни, отмеченные усталостью и малым разнообразием. Только лишь малыш, родившийся в январе превнес чуток радости. В самые лютые морозы привез Катерину на телеге свекр из роддома с маленьким свертком в руках – мальчика назвали Егорка. Марья изо всех сил старалась на ребенка смотреть поменьше, душа болела, что не она принесла в дом дитя, хоть и молилась, и лечилась... Но нереализованные материнские чувства привязали к малышу и ее. – Весь ведь в Коленьку, скажи, Маш, – уж забывала о ее чувствах свекровь. – Да, похож..., – соглашалась Марья. По большей части с сыном была, конечно, Катерина. Но замечала Марья, что сынишка волнует Катерину куда меньше своей собственной будущей судьбы. – И чего теперь? Так и гнить тут, в этом колхозе? А я ведь на курсы хотела в райцентр, на лаборантку хотела выучиться. Кольку теперь десять лет не жди. Что и делать-то, не знаю... *** А на ферме начались перемены. Срубили у них в селе четыре двухквартирных дома, заселили семьи. Пришли к ним подменные доярки, говорливые, нездешние, но работящие. Появились у них выходные. С одной женщиной из новеньких сдружилась Марья. И в свой выходной Марья была на ферме. – Ты чего это? – спрашивала новая знакомая Вера. Рассказала Марья ей свою историю – дома у нее не больно-то весело. Вера удивлялась. Такого, чтоб под одной крышей уживались жена и любовница, она не слыхивала. – Уходи, – советовала она. – Да что ты, Вер, – отмахивались Марья, – Некуда мне. Да и как они без меня-то? Хозяйство ведь... Егорка рос, наливался, уж начинал потихоньку передвигаться на коленках. Марья умилялась. Тянулся он к ней больше, чем к матери, цеплял кудри, целовал открытым ротиком в щеки, смеялся закатисто, глядя на ее ужимки. С подросшим щенком Фенькой устраивали они веселые бои. Что говорить – мальчонку Маша полюбила. А Катерина, вроде как, и способствовала этому. Была с ребенком резка, строга, а порой и неоправданно жестока – такому маленькому уж перепадало порой от матери – он ее раздражал. И Марья понимала – почему. Мечты он ее перечеркнул, мечты о жизни в райцентре. Свекровь и свекр с внучком люлюкали, но сил взваливать его на себя у них уж точно не было. На первомай с утра Марья затеяла пироги. Из закрома в чугун насыпала четыре совка муки и, возвратясь в избу, начала замешивать тесто. Катерина собиралась на гулянку к соседям. Нацепила белые бусы и убежала. Свекровь присела рядом с Машей, держа Егорку на руках. – Ох! Маш, ведь сказать тебе чего хочу. Будто ты мать-то дитю, а не Катька, – Марья почувствовала какое-то волнение в словах свекрови, – Катерина-то боится сказать, так я скажу: ведь уезжать она надумала, да. В город, говорит. Учиться хочет там и работать. Егорку хочет на нас взвалить. А мы-то с дедом уж какие няньки! – Как это? – глаза Марии распахнулись. – Так вот. На тебя, видать, надеется. Такая она, стерва, а не мать... Как это дитё свое бросить? Век жила, такого не видывала! Она помолчала. Маша продолжала месить тесто, но уже по инерции, неосознанно, думая о сказанном. – Чего делать-то будем, Маш? Маша пожала плечами. – А я вот думаю – может и к лучшему это. Своих-то детей тебе Бог не дал, так вот ребёночек у тебя будет. А Коля вернётся, кого выберет? Конечно, того, кто ребенка его рОстит, – она с любовью посмотрела на внука, сидящего на коленях, – Да и жена не лапоть: с ноги не сбросишь. Может так вот Бог-то все и обернул. А? Как думаешь? – свекровь заискивающе заглядывала Маше в глаза. – Я не знаю, мам. Посмотрим... – А чего смотреть-то? Чего? – затараторила на радостях свекровь, – Я ведь, пока ты на ферме-то, понянчусь, а там... И дед... В общем, вырастим. Ведь внучок... А Катька и не мать, а так – название одно. Вчерась полотенцем его...ох... Еле вырвала. Марья отправилась на вечернюю дойку. Праздник праздником, но доить нужно. Она вообще сейчас нисколько не представляла, что ей делать, не в силах была что-то решить. Все кругом стало вдруг каким-то чужим, даже пироги уж печь не хотелось. – Что случилось-то, Маш? Лица на тебе нет, – Вера смотрела на нее жалостливо... *** Пироги удались. Марья выложила их в чугунок, прикрыла полотенцем. Катерина вернулась раскрасневшаяся, веселая и довольная. – Ох, жизнь хороша, Машка! Зря ты не пошла, такое гулянье! Напелись, наплясались! – Пироги вот, – приподняла полотенце Марья. – Ууу, голодная я, – схватила пирог Катерина, откусила на ходу. Она, разгоряченная, уже стягивала нарядное платье. Марья управлялась с хозяйством во дворе. Она останавливалась порой, уставясь в одну точку, с тихой печалью вглядываясь в свою жизнь. Фенька крутился вокруг, не понимая, что происходит с его хозяйкой. Катерина уснула вперёд Егорки, свекровь и свекр тоже притихли в своем чулане. Марья укачала мальчонку, положила его рядом с матерью. Сонная Катерина прикрыла сына рукой, обняла. За окном было сумрачно. Зашуршал по крыше мелкий дождик. Марья подумала об этом совсем спокойно. Дождь не способен был ее остановить. И темный лес, которого боялась с детства – тоже. Кто заслуживает освобождения, если не она? "Нет, мам, больше я не буду терпеть, права ты. И любви уж нет никакой, и надежды тоже," – мысленно говорила Марья с матерью. Никто и не заметил, что Марья вытянула в сарай холщовую свою сумку. Она надела резиновые сапоги, натянула пальтишко, несмотря на летнюю пору, немного постояла посреди кухни. Взять пирожков? Да нет... Пусть уж едят в память о ней. Она тихонько, чуть скрипнув половицами, вышла из дому. Взяла в сарае увесистую сумку со всем своим добром, потрепал привязанного сонного Феньку, и вышла за калитку. По влажной дороге идти было приятно. И поле не пугало. У леса приостановилась, глубоко вздохнула и ступила туда решительно. Только так можно было дойти до станции. Хватит уж бояться, отбоялась... Она собралась в Иваново – там набирали ткачих на обучение, давали общежитие. Это подсказала ей Вера. Туда, к новой своей жизни, и направлялась Маша. Денег было маловато, она волновалась, но на дорогу должно хватить. А не хватит, будет искать, где заработать. Почему-то сейчас Маша была уверенней, чем когда либо в своей жизни. Сквозь шум дождя услышала топот копыт. Испугалась, зашла в темную чащу. И когда узнала в лунном свете силуэт свёкра – окликнула. Он взял ее сумку, взвалил на телегу. – Довезу, чего пешком-то с тяжестью. – Простите меня, – прощалась с ним она на станции. – Это ты нас прости. Я все думал, когда ты, наконец, сбежишь? А ты вон сколько терпела, – он сунул Марье в руку две десятирублевые облигации, – Не поминай, – развернулся и пошел к телеге. Маша, глядя ему в спину, прощалась с прошлым. Ее выбор был таков! Утром пришел поезд, пахнул ощущением нового, со свистом двинулся. Качнуло, вагоны застучали по стыкам рельс, увозя тревожную, но уверенную в своем счастливом будущем Марью к новой жизни. Если история Вам по душе, нажмите Класс, мне будет очень приятно