Предыдущая публикация
"Предвоенный день — суббота, 21 июня 1941 года, и первый день войны — воскресенье, 22 июня 1941 года, у И.
В. Сталина были заполнены напряжённой работой, практически не оставляя времени на отдых и лечение. Все его помыслы и все его дела были направлены на одно — подготовить Советскую страну к отпору гитлеровской агрессии, скорее перевооружить Красную Армию и создать требуемые мобилизационные запасы и государственные резервы, обеспечить выгодные международные условия для противоборства с фашистской Германией.
«Он, — об И. В. Сталине тех дней говорил В. М. Молотов, — думал не о себе, а обо всей стране. Это же главный интерес был наш, всего народа — ещё хотя бы на несколько недель оттянуть войну».
Теперь не секрет, что И. В. Сталин во второй половине июня 1941 года был мучительно болен. В субботу, 21 июня, когда у него температура поднялась до сорока градусов, в Волынское (Ближнюю дачу) был вызван профессор Б. С. Преображенский, много лет лечивший И. В. Сталина. Осмотрев больного, профессор поставил диагноз — тяжелейшая флегмонозная ангина и настаивал на немедленной госпитализации. Однако Сталин наотрез отказался от больницы. При этом попросил Б. С. Преображенского на всякий случай не выезжать на выходной день из Москвы. И поставил условие, чтобы профессор о своём диагнозе никому не говорил.
Имеются сведения, что И. В. Сталин в субботу, 21 июня, в Кремле разговаривал с маршалом С. К. Тимошенко о положении на западной границе, вызывал московских руководителей А. С. Щербакова и В. П. Пронина. Приказал им в субботу задержать секретарей райкомов партии и председателей райисполкомов, запретить им выезжать за город. Он предупредил: «Возможно нападение немцев».
Примерно в 24 часа 21 июня командующий Киевским военным округом М. П. Кирпонос, — пишет Г. К. Жуков в книге «Воспоминания и размышления», — доложил, что появился еще один немецкий солдат-перебежчик и сообщил, что в 4 часа немецкие войска перейдут в наступление. Все говорило о том, что немецкие войска выдвигаются ближе к границе. Об этом мы доложили в 00.30 минут ночи И. В. Сталину. Он спросил, передана ли директива в округа. Я ответил утвердительно.
Г. К. Жуков продолжает: в 3 часа 07 минут ему позвонил командующий Черноморским флотом, в 3 часа 30 минут — начальник штаба Западного округа, через три минуты — начальник штаба Киевского округа, в 3 часа 40 минут — командующий Прибалтийским военным округом. Докладывали о налетах немецкой авиации.
Нарком обороны С. К. Тимошенко приказал Г. К. Жукову звонить И. В. Сталину. Доложить, что немцы бомбят наши города, началась война.
Подойдя к аппарату, выслушав сообщение Жукова, Сталин отдал распоряжение:
— Приезжайте с Тимошенко в Кремль. Скажите Поскребышеву, чтобы он вызвал всех членов Политбюро.
Затем, вопреки строжайшему запрету профессора Б. С. Преображенского, И. В. Сталин вызвал машину и уехал в Кремль.
Через час, в 4 часа 30 минут, 22 июня в Кремле собрались вызванные члены Политбюро, а также Тимошенко и Жуков. Сталин открыл заседание Политбюро. Обратившись к В. М. Молотову, он сказал:
— Надо срочно позвонить в германское посольство.
В посольстве ответили, что посол граф фон Шуленбург просит принять его для срочного сообщения. Принять посла было поручено В. М. Молотову.
Мы, — отмечает Г. К. Жуков, — тут же просили И. В. Сталина дать войскам приказ не медля организовать ответные действия и нанести контрудары по противнику.
— Подождем возвращения Молотова, — ответил он. Через некоторое время в кабинет быстро вошел В. М. Молотов.
— Германское правительство объявило нам войну.
И. В. Сталин молча опустился на стул и глубоко задумался.
Наступила длительная, тягостная пауза.
Я рискнул нарушить затянувшееся молчание и предложил немедленно обрушиться всеми имеющимися в приграничных округах силами на прорвавшиеся части противника и задержать их дальнейшее продвижение.
— Не задержать, а уничтожить, — уточнил С. К. Тимошенко.
— Давайте директиву, — сказал И. В. Сталин — Но чтобы наши войска, за исключением авиации, нигде пока не нарушали немецкую границу.
Трудно было понять И. В. Сталина. Видимо, он все еще надеялся как-то избежать войны. Но она уже стала фактом. Вторжение развивалось на всех стратегических направлениях».
В. М. Молотов, рассказывает писатель Ф. И. Чуев, не раз вспоминал И. В. Сталина в первые дни войны.
«Жуков и Тимошенко подняли нас: на границе что-то тревожное уже началось. Может, кто-то раньше сообщил им о какой-то отдельной бомбежке, и раньше двух началось, это уже второстепенный вопрос. Мы собрались у товарища Сталина в Кремле около двух часов ночи: официальное заседание, все члены Политбюро были вызваны. До этого, 21 июня, вечером мы были на даче у Сталина часов до одиннадцати-двенадцати. ...Члены Политбюро оставались у Сталина, а я пошел к себе принимать Шуленбурга... И Жуков с Тимошенко прибыли не позже трех часов. А то, что Жуков это относит ко времени после четырех, он запаздывает сознательно, чтобы подогнать время к своим часам. События развернулись раньше».
В данном случае важна не противоречивость воспоминаний. Это дело исследователей. Важно, как Жуков, так и Молотов свидетельствуют о напряженной работе Сталина и 21 июня и 22 июня.
До сих пор с подачи Хрущева в 1956 году мусолится версия, будто советское военно-политическое руководство располагало даже точной датой начала нападения фашистской Германии на СССР, но не предприняло по вине Сталина никаких мер для отражения агрессии. Начальник Генерального штаба — заместитель наркома обороны СССР с января 1941 года генерал армии Г. К. Жуков в книге «Воспоминания и размышления» (1969 год) с присущей ему прямотой и достоверностью запечатлел:
«Позволю со всей ответственностью заявить, что это чистый вымысел. Никакими подобными данными, насколько мне известно, ни Советское правительство, ни нарком обороны, ни Генеральный штаб не располагали».
Да, в конце мая 1941 года в выступлении на расширенном заседании Политбюро ЦК ВКП(б) И. В. Сталин уверенно заявил:
«Обстановка обостряется с каждым днем. Очень похоже, что мы можем подвергнуться внезапному нападению со стороны фашистской Германии... От таких авантюристов, как гитлеровская клика, всего можно ожидать, тем более, что нам известно, что нападение фашистской Германии на Советский Союз готовится при прямой поддержке монополистов США и Англии...».
Что касается 22 июня 1941 года, то практически за четыре часа до начала войны, в 00 часов 30 минут, в военные округа была передана директива наркома обороны СССР № 1 «О ПРИВЕДЕНИИ ВОЙСК В ПОЛНУЮ БОЕВУЮ ГОТОВНОСТЬ.
Утром 22 июня было принято решение, что в 12 часов с Заявлением Советского правительства к народам Советского Союза по радио обратится В. М. Молотов. И. В. Сталин, будучи серьезно больным, понятно, выступить с обращением к советскому народу не мог. Он вместе с Молотовым составлял Заявление Советского правительства.
В. М. Молотов говорил:
«Почему я, а не Сталин? Он не хотел выступать первым, нужно, чтобы была более ясная картина, какой тон и какой подход. Он, как автомат, сразу не мог на все ответить, это невозможно. Человек ведь. Но не только человек — это не совсем точно. Он и человек, и политик. Как политик, он должен был и выждать, и кое-что посмотреть, ведь у него манера выступлений была очень четкая, а сразу сориентироваться, дать четкий ответ в то время было невозможно. Он сказал, что подождет несколько дней и выступит, когда прояснится положение на фронтах».
Это же отметил и Г. К. Жуков:
«Говорят, что в первую неделю войны И. В. Сталин якобы так растерялся, что не мог даже выступить по радио с речью и поручил свое выступление В. М. Молотову. Это суждение не соответствует действительности».
А бывший в то время в Киеве Н. С. Хрущев расписывал, что происходило с И. В. Сталиным в Кремле и на Ближней даче. Якобы, когда находившемуся в Кремле Сталину доложили о начале войны, он долго не хотел верить, а затем уехал к себе на дачу. Сталин выглядел старым, пришибленным, растерянным. Он длительное время фактически не руководил военными операциями и вообще не приступал к делам. В те дни он заявил:
— То, что создал Ленин, все это мы безвозвратно растеряли.
К Сталину, — говорил на XX партсъезде Хрущев, — пришли некоторые члены Политбюро и долго убеждали его, что еще не все потеряно, что у нас страна большая, мы можем собраться с силами и дать отпор врагу. При этом давал понять делегатам съезда, что среди уговаривавших Сталина членов Политбюро был и он, Хрущев. Им, наконец, удалось уговорить Сталина возвратиться в Москву и «принимать какие-то меры для того, чтобы поправить положение дел на фронте».
Жукову не надо было будить Сталина. Хрущеву — призывать Сталина возглавить оборону страны. Сталин и до войны обычно работал по ночам, работал — находился ли в Кремле, находился ли на даче. Так было и в ночь на 22 июня. И дело не в том, кто первым сообщил ему о начале войны. Страна к отражению фашистской агрессии была готова в главном. Нарком обороны маршал Тимошенко и начальник Генштаба генерал армии Жуков заверяли Сталина, Политбюро ЦК и правительство, что Красная армия выдержит первый удар фашистов, а затем, как и планировалось, нанесет ответный удар. Как известно, Сталин отверг вариант Генштаба, предложенный в мае 1941 года и предусматривавший «ни в коем случае не давать инициативы германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию». И не мифически неожиданное нападение немецко-фашистской армии вызвало потрясение Сталина, его потрясение было вызвано тем, что заверения военных оказались не соответствующими действительности, что несмотря на героическое сопротивление, Красная Армия вынуждена была отходить с занимаемых позиций.
И. В. Сталин работал, невзирая на своё заболевание, о котором не сказал даже близким соратникам. Он понимал, что это сообщение в начале войны может деморализовать армию и народ. Естественно, он не хотел и доставлять радость врагу."
(Источник: В. В. Суходеев. Сталин. Военный гений. М., 2005. С. 169–173).
Следующая публикация
Комментарии 52