Предыдущая публикация
ДЕЛО СЫТИНА: НАЙТИ КНИГУ ПО ДУШЕ
Какие книги и каких авторов были самыми продаваемыми в дореволюционной России? Пушкина, Достоевского, Толстого? А вот и нет! Долгие годы на книжном рынке главенствовал народный лубок. Крестьяне охотно покупали копеечные картинки и незамысловатые книжечки авторов, имена которых уже затерялись в веках. На такой литературе можно было сколотить целое состояние. Так, как это сделал Иван Дмитриевич Сытин — крестьянин, ставший миллионером.
Когда-то имя Сытина гремело на всю страну. Человек любого дохода мог найти в его лавке книгу по душе, его недорогие учебники открыли доступ к знаниям нескольким поколениям крестьян, а изданные им отрывные календари висели в домах трети российских семей. Но до сих пор именем Ивана Дмитриевича Сытина не назван ни один полиграфический институт и ни одна типография, в том числе основанная им столичная Первая Образцовая. Сегодня память о Сытине хранят в его московской квартире на Тверской, где отец 10 детей провел последние годы. Здесь открыт музей предпринимателя, посвятившего всю жизнь книге.
Иван Сытин, по выражению журналиста Василия Немировича-Данченко, был "сам себе предок" — сегодня бы сказали, что это человек, сделавший себя сам. Старший сын волостного писаря из небольшого села Гнездниково Костромской губернии, по Псалтыри обучившийся грамоте, не мог рассчитывать ни на влиятельных родственников, ни на семейные богатства. Отец, как вспоминал его сын, периодически страдал "припадками меланхолии", то есть пил, что нередко вызывало недовольство начальства. Огород и хозяйство семья, как большинство служащих, не держала. Уже подростком Иван осознал, что забота о матери, двух сестрах и младшем брате, вероятно, ляжет на его плечи. В 1864 году дядя-скорняк позвал 13-летнего племянника на Нижегородскую ярмарку торговать вразнос меховыми изделиями. Бойкий парнишка показал себя талантливым дельцом и получил свои первые деньги — 25 рублей, что даже немного превышало месячное жалованье его отца.
На следующий год заработать удалось еще больше, и хозяин лавки, коломенский купец Василий Кузьмич, пригласил юношу в Москву и пообещал отрекомендовать его купцу Петру Николаевичу Шарапову, торговавшему помимо пушнины еще и книгами. Так волею случая в 1866 году Иван стал мальчиком при книжной лавке. Он выполнял черную работу: чистил обувь, носил дрова и воду, накрывал на стол.
Книжная лавка досталась Шарапову по наследству от брата и, в отличие от основного дела, особого интереса у него не вызывала. Здесь главенствовали приказчики-пройдохи, выросшие из мальчиков.
Старообрядец Шарапов вел дела строго и требовал от всех работников абсолютного послушания. Иван пришелся купцу по душе, да и работу свою выполнял на совесть, так что через год купец назначил его личным "камердинером". Шарапов не имел родных детей и взял юношу под свое крыло, воспитывая его и стараясь вывести в люди: вел поучительные беседы, давал читать церковные книги, одевал за свой счет. Вместе они ходили на службы в Успенский собор Кремля, бывали и на старообрядческих подворьях. В итоге Сытин дослужился до приказчика и стал доверенным лицом купца Шарапова. Теперь к нему обращались по имени-отчеству — Иван Дмитриевич. Правда, для Шарапова он по-прежнему оставался Ванькой.
В числе прочего Ивану Дмитриевичу было поручено вести дела с коробейниками — бродячими книгоношами-офенями, которые закупали в книжной лавке товар, а после отправлялись торговать им по деревням и селам империи. Они знали цену деньгам, и изнурительный торг с ними мог длиться несколько дней — за это время приходилось и развлечь их, и в баньку сводить, и угостить. Сытин утверждал, что за свою жизнь познакомился с тысячами офеней и именно они натолкнули его на мысль, как нужно организовать прибыльную торговлю книгами.
После отмены крепостного права в 1861 году интерес народа к книге вырос многократно. До того наличие книжной лавки даже в крупном городе считалось показателем его высокого культурного уровня. Что уж говорить про села, деревни и небольшие городишки — книжные магазины там были большой редкостью. Немалая заслуга в распространении знаний принадлежит книгоношам-офеням, исходившим со своим товаром за плечами всю Российскую империю. Некоторые из них умудрялись добираться до окраин страны: кто-то шел через всю Сибирь, другие садились на пароход в Одессе и через Суэцкий канал, Цейлон, Сингапур и Японию добирались до российского Дальнего Востока. Дорога выходила долгой, зато безопасной, ведь на трактах нередко случались ограбления, а порой и убийства. Опытные торговцы, приходя в село, обращались к священникам, чтобы те указали им надежную семью, у которой можно было переночевать.
Российский писатель и историк книги Анатолий Александрович Бахтиаров в конце XIX века связывал слово "офеня" с городом Офен — так по-немецки называлась Буда — западная часть Будапешта. В монографии "История книги на Руси" Бахтиаров пишет, что торговцы из Венгрии, ходившие с товарами по Владимирской губернии, первыми стали себя так называть. А позже так стали называть и русских коробейников. Сейчас в источниках чаще упоминается, что первые офени пришли в Россию из Афин, однако эта версия представляется сомнительной.
Любопытно, что появление уголовного жаргона — фени — зачастую связывают с офенями: коробейники придумали свой тайный язык, который позволял им объясняться друг с другом при посторонних, а также торговать запрещенными товарами, например старообрядческими иконами и литературой. Так, хороший стал "клевым", глаза — "вербухами", поспать — "покимать", рюмка — "бухаркой", а мужик — "лохом".
Для всех у офеней находился свой товар — пусть не очень качественный, зато дешевый. Книгоноши прекрасно разбирались во вкусах покупателей. Молодежи они предлагали лубки позабористее и остросюжетные книжки — едва ли не со времен Бориса Годунова в хитах продаж неизменно держались приключения Бовы-королевича или Еруслана Лазаревича. Люди постарше предпочитали религиозные сюжеты, Жития святых. Нередко в красном углу избы образа соседствовали с религиозным лубком. Нехитрые изображения в четыре краски могли висеть и по стенам.
Многие офени противились попыткам издателей повысить качество продукции, считая, что дешевый, копеечный лубок они всегда смогут распродать, а на дорогую книгу покупателя еще нужно поискать. На такой нехитрой литературе и сколотил свое состояние Сытин.
Простейшие лубки появились в России едва ли не одновременно с первыми печатными книгами. Изначально изображение и текст на картинке носили религиозный характер, в дальнейшем стали преобладать светские темы: забавные бытовые зарисовки, сказки и исторические сцены.
Мастера карандашом наносили на липовую доску рисунок, а после ножом вырезали места, которые должны были остаться белыми. Такое незамысловатое ксилографическое клише вместе с таким же простым и понятным наборным текстом устанавливалось на талере ручного станка, смазывалось черной краской и под прессом наносилось на дешевую серую бумагу. Контуры картинки отпечатывались — получался "простовик", который еще необходимо было раскрасить. Эта задача, как правило, поручалась женщинам и детям.
Цветильщицы из подмосковных сел и деревень брались за работу после страды и до самой весны раскрашивали простовики — за тысячу штук они получали 1 рубль. Из подручных средств, вроде яичного желтка или луковой настойки, делали краски. Обычно в ход шли красный, фиолетовый, зеленый и желтый цвета. Простовики раскладывались в избах на лавках, и каждый цветильщик своей краской, часто без определенной логики и не считаясь с контурами, размашисто наносил на картинку цветные пятна. Гуси, к примеру, получались сиреневыми, котята зелеными, а мыши — желтыми. Дети помогали матерям в их нехитром промысле, и за неделю удавалось раскрасить до 1,5–2 тысяч лубков.
Продукцию заметно лучшего качества можно было получить литографическим методом. Лубок, полученный с деревянных клише, не мог соперничать с литографиями. Этот метод подразумевает получение оттиска с поверхности специального литографского камня, который после соответствующей обработки приобретает свойство на отдельных участках принимать специальную краску, а на других — отталкивать. Для каждого цвета на изображении изготавливалась отдельная пластина, и после их попеременного отпечатывания под прессом на одном и том же листе на бумаге появлялось четкое, яркое изображение, которое можно было многократно тиражировать.
Иван Сытин, забиравший готовые заказы у цветильщиц, понимал, что их промысел не отвечает времени, и всерьез задумывался о том, как бы усовершенствовать лубочную печать. Однако Шарапов, уже глубоко пожилой человек, не желал ничего менять и противился новшествам.
В 1876 году Сытин, не без протекции Петра Николаевича, женился на купеческой дочери, Евдокии Ивановне Соколовой, в браке с которой прожил почти полвека, воспитав 10 детей. Вскоре после свадьбы, с благословения своего покровителя, Сытин начинает собственное дело и за Дорогомиловской заставой на Воронухиной горе открывает типографию в три комнаты. Между прочим, с создания этой небольшой мастерской начинается история крупнейшего московского полиграфкомбината — Первой Образцовой типографии. Получив от тестя-кондитера 4 тысячи рублей приданого и взяв у Шарапова в долг недостающие 3 тысячи, Иван Дмитриевич решает выписать из Франции литографский станок.
Формально этот бизнес числился за Шараповым, и еще долго Сытин будет поставлять купцу свои товары с большим дисконтом и брать у него заказы на печать. Молодой бизнесмен поймал удачу за хвост: сытинские литографические лубки сильно отличались от раскрашенных простовиков, тиражи раскупались быстро, нередко и самому Ивану Дмитриевичу приходилось вставать за станок и крутить колесо литмашины. Не стеснялся он и ходить по лавкам Никольского рынка, предлагая свои товары, а их распространение за пределами Москвы традиционно оставалось за офенями.
Во время Русско-турецкой войны 1877–1878 годов Сытин первым додумался печатать актуальные карты боевых действий. Передвижения русских войск, освобождавших Болгарию от османского ига, обновлялись регулярно, продажи таких иллюстрированных сводок принесли невероятную прибыль. В 1878 году книготорговец выплатил долг, и литография полностью перешла в его собственность. Уже год спустя она расширилась и переехала в просторное здание на Пятницкой улице. Там же Сытин покупает дом для своей растущей семьи.
Широкую известность издательство Сытина приобрело после Всероссийской промышленной выставки 1882 года в Москве: в художественной секции Иван Дмитриевич представил лучшие образцы выпущенных лубков. Он показывал первую отечественную печатную машину и демонстрировал, как с помощью литографии можно добиться яркого и четкого рисунка, прямо при зрителях печатая портреты царской семьи. Эту презентацию увидел император Александр III и остался доволен результатом. Павильон Сытина вызвал огромный интерес публики, но поскольку Иван Дмитриевич был из крестьян, то получил лишь бронзовую медаль, что, по воспоминаниям купца, очень его задело.
Продукция "для народа" от издательства Сытина привлекала в первую очередь визуально. К концу века только на художников книготорговец тратит до 10 тысяч рублей в год. Хорошие гонорары позволяли заказывать иллюстрации у профессионалов: к примеру, у создавшего памятник "Тысячелетие России" скульптора Михаила Осиповича Микешина, художников Виктора Михайловича Васнецова, Сергея Ивановича Ягужинского. Даже для простеньких карманных лубочных книжек Сытин старался сделать заметную и запоминающуюся обложку: сам текстовый блок, напечатанный на ротационной машине, был черно-белым и малопримечательным, зато обложка сразу привлекала внимание, а вкупе с хлестким названием обеспечивала хорошие продажи.
Вероятное изобретение "Товарищества" — отрывные календари
Сытин, хоть его и неоднократно за это критиковали, считал лубочные книги необходимым мостом для перехода крестьян к более качественной и серьезной литературе. Народные песенники, сонники, простенькие любовные и приключенческие романы, страшные сказки и другие лубочные тексты писались на том же Никольском рынке заурядными авторами, "алтынными литераторами", получавшими 3–5 рублей за печатный лист. Нередко за свои работы такие сочинители выдавали переписанные произведения классиков. Судя по всему, больше всех пострадал Николай Васильевич Гоголь: в упрощенных переложениях лубочных писак "Вий", к примеру, стал "Тремя ночами у гроба", а "Тарас Бульба" — "Разбойником Тарасом Черномором". Так что Сытин попадал в неприятные истории с плагиатом. На все обвинения он отвечал, что физически не в состоянии прочитать все, что выпускает его издательство. По свидетельству Бахтиарова, в конце XIX века одних только народных книжек Сытин выпускал на 200–300 тысяч рублей в год, оставляя далеко позади всех конкурентов.
Популярность лубочного чтива несколько снизилась после 1887 года, когда спустя пятьдесят лет после смерти Александра Сергеевича Пушкина истекли авторские права на его произведения и издатели начали массово их печатать. Сытин предложил один из наиболее доступных вариантов: если шикарно оформленное полное собрание сочинений стоило 5 рублей, то он сократил издержки и издал всего Пушкина за 80 копеек! А позже — в столь же аскетичном исполнении — предложил читателям и сочинения Гоголя — всего за 50 копеек.
И. Ивина
Продолжение следует
Следующая публикация
Нет комментариев