"Я не знаю, как попали в кино Жан Габен или Вячеслав Тихонов, а я, Савелий Крамаров, попал в кино... по несчастью, из-за своей внешности. Уже потом я узнал: то самое, что вы видите на фотографии, называется фактурой. Вот это страшное слово и определило мою творческую жизнь, и не только творческую...
Я помню ещё в школе, если кто‐нибудь нахулиганил, ‐ учителя даже не пытались найти виновного, директор сразу говорил:
– Крамаров! Завтра приведёшь отца и мать.
Когда в пионерский лагерь, по воскресным дням, приезжали родители, мамаши обычно говорили своим детям:
–Сыночек! Дай мне слово, что с этим, ‐ тут мамаши указывали на меня, ‐ ты водиться не будешь. От него хорошему не научишься.
А когда я прибыл в армию для прохождения службы, опытный старшина посмотрел на меня и сказал:
– Ну, этот с гауптвахты вылазить не будет.
Мой первый режиссёр никогда не служил в милиции, но стоило ему взглянуть на меня, как он сразу определил моё амплуа. Я сыграл хулигана и бездельника, владельца злополучного мотоцикла в фильме "Прощайте голуби!". Трудно было работать над ролью. Ведь как это ни парадоксально, я с самого детства не был знаком ни с одним хулиганом. Если когда‐нибудь подозрительный тип появлялся на одной стороне улицы, я всегда переходил на другую. Но, попадая на съёмочные площадки, я становился рабом своей фактуры. И мой актёрский альбом становился похожим на пособие для начинающего дружинника.
А ведь знаете, как обидно актёру, которому внушили, что никогда он не сыграет ничего патетическо‐героическо‐трагического! Неужели я не могу сказать: "Быть или не быть?". Могу! Ещё как могу! Да фактура не та... Не играть мне Гамлета... И Отелло – тоже не играть. Думаете, слабо мне Дездемону задушить? Да я могу это одной левой сделать.
Скажет режиссёр: "Задуши!" ‐ я мигом. Но никогда не сбыться этим мечтам, потому что моя творческая биография написана на моём лице.
Одним словом – фактура".
Комментарии 6
В 70-е годы он сыграл жадноватого Петю Тимохина в «Большой перемене», одноглазого шахматиста в «Двенадцати стульях», дьяка Феофана в комедии «Иван Васильевич меняет профессию», тракториста Егозу в «Афоне», эксцентричного ловеласа Серегу в картине «Не может быть!»... Но тогда же над ним начали сгущаться тучи. «Что он себе позволяет?!» — возмущались чиновники. Мало того что у народа популярны дураки в крамаровском исполнении, так он еще посещает кружок индийской йоги, снимается только там, где хочет, по субботам не работает и открыто посещает синагогу! Да плюс ко всему его дядя эмигрировал в Израиль!
К середине 70-х Савелий Крамаров из одного из самых кассовых артистов превратился в человека с сомнительными связями и наклонностями.
Наконец, его обвинили в оглуплении образа советского человека. На места спустили негласный запрет на съемки. За последние три года на родине у актера было всего двенадцать съемочных дней (его последней работой в советском кино стал фильм «Новые
...ЕщёВ 70-е годы он сыграл жадноватого Петю Тимохина в «Большой перемене», одноглазого шахматиста в «Двенадцати стульях», дьяка Феофана в комедии «Иван Васильевич меняет профессию», тракториста Егозу в «Афоне», эксцентричного ловеласа Серегу в картине «Не может быть!»... Но тогда же над ним начали сгущаться тучи. «Что он себе позволяет?!» — возмущались чиновники. Мало того что у народа популярны дураки в крамаровском исполнении, так он еще посещает кружок индийской йоги, снимается только там, где хочет, по субботам не работает и открыто посещает синагогу! Да плюс ко всему его дядя эмигрировал в Израиль!
К середине 70-х Савелий Крамаров из одного из самых кассовых артистов превратился в человека с сомнительными связями и наклонностями.
Наконец, его обвинили в оглуплении образа советского человека. На места спустили негласный запрет на съемки. За последние три года на родине у актера было всего двенадцать съемочных дней (его последней работой в советском кино стал фильм «Новые приключения капитана Врунгеля»). Оставалось, как ему казалось, одно — уехать.
Но и из страны его долго не выпускали.