Литературный ресторан

Не то, чтобы Ира невзлюбила отчима, просто не приняла. Ну, какой он ей папа? Не было никогда у Иры папы и этот «дядя Федя съел медведя» тоже не папа. Однако ради мамы она с первых дней знакомства старалась держать свое недовольство при себе. Не маленькая, уже одиннадцатый год, понимает, что маме хочется семью, хочется, чтобы за ней ухаживали. Так-то дядя Федя неплохой, молчаливый просто. Но чужой. Иру словно и не замечает. Зато не пьет, как отец у лучшей подруги Зины, что была ей даже сестрой троюродной. А Федор словно и не замечал, что у его любимой женщины подрастает дочь. Принял как данность ее наличие и стал строить планы на дальнейшую жизнь, в надежде, что родит ему Женька своего родного сына, а то и двух. Расписались они быстро и тихо, обменяли две квартиры на одну просторную, в которой у Иры появилась своя комната, и между отчимом и Ирой появился просто «худой мир», вместо «доброй ссоры». Пообедав после школы, Ира ныряла в свою комнату и старалась поменьше сталкиваться с мужем матери. Он с дружбой тоже не навязывался. Когда у Евгении появилась тошнота по утрам и стало мучить головокружение, они даже все дружно обрадовались – беременность! Ира мечтала о братике, а Федор о сыне. Но случилось страшное, не новая жизнь зародилась, а болезнь поселилась инородной агрессивной плотью в головном мозге молодой еще женщины. Стала Ира сиротой уже в 11 лет. И путь ее лежал прямиком в детский дом. Она еще не задумывалась о своей дальнейшей судьбе, придавленная страшным горем, когда услышала, как на кухне рыдает после поминок пьяненькая мать Зины и словно оправдывается перед Федором:- да взяла бы я ее к себе, все же Женька сестра моя двоюродная, не чужие. Но мы сами с Зинкой раз в неделю из дома бегаем, как мой шары зальет. Не потяну. А больше никого у нас из родни и нет. Ира не хотела подслушивать, но так получилось, и из разговора она поняла, что приходили из опеки, что «изымают ее в детский дом», что в этих стенах большой и просторной квартиры, она потому, что отчим отстоял, выпросил несколько дней, в надежде найти родню Жени. Вот и разговор этот отсюда вытекает. - Ира, поговорить надо - начал утром отчим, но замолчал, подбирая слова. - Да, не бойтесь, говорите, я уже знаю, что нужно в детдом собираться. -Я о другом. Если ты не против, то я хочу оформить опекунство над тобой, ведь мы с матерью были расписаны, говорят, что можно попытаться, но если ты сама захочешь. Я знаю, отец из меня никудышный, но не могу я тебя в детдом отдать. НЕ МОГУ. Может, попробуем? Ради Жени, попробуем. Наверное, смотрит на нас и переживает. Она и не представляла, что взрослый мужчина может плакать. Особенно Федор. Он и на похоронах не плакал. Окаменевший был, да, но ни одной слезинки. А тут…. Подошла, обняла его и стала, как маленького утешать. Все у них получилось. Кто кого поддерживал первые полгода, это еще вопрос, но время потихоньку лечит. Наладили быт, научились оба варить борщ и не только. Научились разговаривать друг с другом. Не то, чтобы Ира невзлюбила отчима, просто не приняла. - 964480973130 Правда Федор собеседник был немногословный, но Ира привыкла. Помимо благодарности, она стала испытывать и уважение к отчиму. Мужик он был справедливый. Не раз заступался за нее во дворе, пытался как-то ее радовать в мелочах. То мороженку после работы принесет, то два билета на премьеру кино им с Зиной купит. Иногда забегала тетя – что помочь, подсказать, разобраться со счетами, квитками за квартиру. Частенько приходила с ночевкой Зина. Боль стихала. Стали жить. Федор ходил на собрания в школу, оставлял часть зарплаты на общее пользование и никогда не спрашивал отчетов. Ира старалась не подводить его. Но никогда не называла его папой, ни в глаза, ни за спиной, понимая, что для него она чужой ребенок. Не сама пришла к такому выводу, а нашлись «добрые люди» - просветили «сиротку», жалея слащаво. Когда ей исполнилось 14, Федор опять решился на тяжелый для обоих разговор. На этот раз, он спрашивал ее мнение по поводу своей женитьбы. На работе незаметно у него стали строиться отношения с одной женщиной, и еще - у них будет ребенок. - Я бы ушел к ней жить, но ты еще не можешь оставаться одна. Да и опека набежит. А вдвоем к ней тоже не вариант – тесновато будет. У нее лишь комната в служебном доме. Но если я приведу ее сюда, как думаешь – уживемся? Внешне ужились. Лида ходила по дому, как важная гусыня, лелея свою первую беременность, Федор повеселел, а Ира старалась сглаживать все возникающие конфликты. К ней почему-то так и не пришел сложный подростковый период. Наверное она сразу повзрослела с уходом мамы. А вот Лида… Ира многое списывала на ее беременность и не рассказывала Федору, как сползает улыбка с лица его жены, когда за ним закрывается дверь. Как всем своим видом она показывает Ире, что теперь хозяйка она, а Ира никто. И это «никто» по недоразумению, по глупости Федора мешается у них с мужем под ногами. Поняв, что Ира ничего Федору передавать не собирается, она уже не только видом, но и словами открыто это ей стала говорить. Раздражала ее чужая дочь, чужой ребенок. И опять помогла старая тактика. Поменьше попадаться на глаза. Федор долго был в неведении, но когда родился их с Лидой сын - Стаська, то стал догадываться, что Ире непросто в их семье. Лида уже и Федору стала напевать, что чужой ребенок ей мешает. Ну и что, что несколько квадратных метров ей в этой квартире принадлежат? Выплатим ее долю к совершеннолетию, и пусть живет своей жизнью, - пела она ему. А сейчас о ней государство должно заботиться, а не мы – чужие ей люди. Федору сложно давались возражения, он действительно с молодости был неразговорчивый. А Лиду переговорить вообще было трудно. Однако нашел аргумент попроще – стукнул кулаком по столу и сказал. Прекрати. Никогда больше не хочу слушать подобное. А Иру позвал в ближайшую субботу навестить Женю. Убрались там, покрасили оградку, цветы пересадили. Посидели молча, и снова словно сблизились, как в первые полгода, что были заполнены горем и болью. - Ничего, Ириш, все уладится. Ты потерпи. Скоро Стас в садик пойдет, Лида работать начнет, некогда ей будет дурью заниматься. Но Лида стала с другого края действовать. Под предлогом слабого иммунитета Стасика запретила приглашать в дом Зину. А ее мать она давно уже отучила забегать к ним по-родственному. Взяла в руки все финансовые вопросы. Не было у Иры уже доступа к общим деньгам. Приходилось просить у Лиды даже на самое необходимое, о чем девочки стесняются вслух говорить. Она не жаловалась Федору, не хотела быть причиной их ссор. Ей искренне нравилось то, что отчим повеселел, что снова заблестели его глаза. Она видела, как он любит сына. Однажды Федор нечаянно узнал, что Ирина не питается в школе. Она уже училась в девятом, часто оставалась на дополнительные занятия, еще занималась в стрелковой секции. И частенько до вечера была голодной. Карманных денег, чтобы перекусить, у нее тоже не водилось. С тех пор, как деньги из доступной шкатулки перекочевали в Лилин кошелек. Вернее, это уже была банковская карта. Федора отчитала класснуха Ирины. -Вы бы, Федор Ильич, поговорили с Ириной. Мода модой, но она же уже прозрачная! Скоро в обмороки будет голодные падать. А отвечать кто? Снова школа – снова недоглядели? Замучились мы с их диетами! Когда до Федора с трудом дошло, что он упустил момент с деньгами, понадеявшись на жену, то корил себя и ругал Иру, что молчала. - Ну, прости, дочка, тугодум я. Ну, а ты-то что молчишь? Ты знай - у тебя и счет свой есть. Я туда все опекунские складываю, и выплаты туда же все идут. Но знаешь, мы все же их трогать не будем. У тебя и учеба впереди, и свадьба. Я тебе просто карту открою и буду с зарплаты скидывать. Хорошо? Ира толком и не слушала его, про деньги, про карту. Набатом в голове звучало – ДОЧКА. Неужели она и правда для него не чужая девочка, что он расстроился из-за нее. Не из-за Лиды, не из-за Стаса, а из-за нее? Ох, и бесилась Лида, когда поняла, почему денег к ней чуть меньше поступать стало. Стала, то опекунские «в общий котел» требовать, то демонстративно причитать, что деньги словно в трубу улетают. Как она не экономит, отложить на отпуск не получается. А как иначе, если «эту» одевать, обувать и кормить приходится. А тут еще и деньги ей стал выделять! - Так отпускные получу, и поедем в отпуск, проблем-то… - Опять в дом отдыха ваш? Я к морю хочу! В таких баталиях пролетело еще пара лет. Лида пыталась задеть Иру, Федор стеной вставал на защиту. Ирина страдала, зная, что является причиной ссор в семье. Одно грело - они с Зиной мечтали окончить школу, найти работу и снять комнату на двоих. Отец у Зины совсем уже «слетал с катушек», уходил в недельные запои, стал тащить все из дома. И неясно даже было – кому из девочек живется хуже. Но мечтам не суждено было сбыться. Зина выскочила замуж сразу после выпускного. Почти за первого встречного, не могла уже жить с родителями. У Ирины сменились планы – поступить туда, где будет общежитие стало уже ее целью. Федор хотя и не поддерживал эту идею, но понимал, что Ирине сложно с ними. Просчитывал уже варианты, как взять ипотеку для Ирины, но Лида сопротивлялась, как могла, настаивая на денежной компенсации. - Что ей там положено-то из этой квартиры? И так на всем готовом выросла! Решение пришло неожиданно. Федору в наследство досталась неплохая квартира в соседнем областном городе. Там как раз был и институт сервиса, куда Ирина втайне мечтала поступить, но считала, что ей «не по карману» платное обучение, а по желаемому направлению не было предусмотрено бюджетных мест. Да и общежития там не предоставляли. Федор переписал свою наследственную полнометражку на Ирину, вручил ей и управление счетом, где накопилось достаточно, чтобы разом оплатить все годы учебы. Сам поехал с ней – помочь с заселением, с подачей документов. Нет, он действительно хотел помочь, но и еще была причина. Лида бесновалась, когда узнала, что наследство «уплыло» из ее рук. А он уже устал от ругани и скандалов. Поэтому неделька отдыха от жены была кстати. Обошел всех соседей в подъезде, благо квартир там было не так уж много. Небольшой трехэтажный дом в уютном ЖК. Попросил «не обижать дочь, приглядывать». И это Федор, который в магазины-то ходил, только с самообслуживанием, чтобы лишний раз не разговаривать с продавцами! - Повезло тебе с отцом, девонька, - говорили соседки, встречая Иру во дворе. - Да, папка у меня замечательный, - соглашалась Ира. На каждой свадьбе, есть трогательные моменты, когда сложно сдержать слезы. На Ирининой свадьбе этим моментом стал танец отца с дочкой. Федор вообще заставил всех гостей понервничать в тот день. Невеста не хотела идти на регистрацию, пока не приедет отец. А у него встала машина на трассе между городами. Новую гнал, в качестве свадебного подарка. Не обкатана для такой дороги. Но обошлось, успел. Все в жизни успел этот немногословный мужик... /Автор: Татьяна Бро/

Одинокой женщине старшая сестра предложила съехаться. У сестры внучка замуж вышла, а жить негде: «Мы же с тобой родные, выросли вместе. В твою квартиру заедет моя Танечка с мужем, а ты переезжай к нам. У нас комната свободная, все дети выросли, тихо у нас». Очень заманчиво, потому что одной иногда бывает скучно – не с кем поговорить. А тут родная сестра с мужем – родные люди. Плюсов очень много. Например, по очереди готовить. И вообще приятно сидеть за семейным обеденным столом – со своими. И зимние долгие вечера коротать у телевизора вместе. Сестра на пенсии. Утром проснутся, позавтракают и гулять. И разговаривать, разговаривать, разговаривать. В детстве и юности очень дружили, никуда друг без друга. Есть что-то символическое: в детстве вместе и под старость тоже вместе. Подумала женщина и решила: «Обязательно перееду, а свою квартиру молодым отдам». И было сладко от ощущения, что доброе дело сделает. Всё обсудили: мебель пусть остается, надо только одежду взять – ничего больше не надо: ни посуды, ни штор, ни телевизора. Муж у сестры хороший мужик, тихий, не скандалит, без вредных привычек. Много знает, рассказывает интересно – заслушаешься. Так что есть, кому развлекать. И представила женщина картину: сидят с сестрой на кухне перед новым годом и лепят пельмени, а мужик заглядывает и спрашивает: «Можно штук двадцать сварить? Есть хочется». А они с сестрой шутят: «Ничего, не помрешь с голода, всю ночь есть будешь». Чем не семейная картина? Накануне переезда решили еще раз все обсудить, включая документы. Дарить так дарить, пусть все по закону. Если квартира в собственности у молодых, то им спокойнее будет. Пришла женщина к сестре во второй половине дня. Хозяева готовились обедать. Сели втроем, сестра зевала, у нее плохое настроение. За чаем рассказала: «Бессонница была. Представляешь, только заснула, было час с небольшим. А этого идиота (кивнула на мужа) на кухню понесло. Пить, видите ли, захотел. Воду налил, на стол поставил, рукой двинул и разбил кружку. Двери открыты, я так испугалась. И всё – ночь бессонная». Невинная история, с кем не бывает? Но младшая сестра задумалась: «Я у себя хоть десять раз ночью встать могу, потому что хозяйка. А здесь еще подумаешь, подняться или до утра терпеть». И действительность показала свое истинное лицо: сестра привыкла жить по-своему, и ее не переделать. Порядок привычный, все привычно. Все предметы на своих местах. И тут появится другой человек, пусть даже родной – роднее некуда, и тогда запросто случится все, что угодно. Можно через неделю несколько раз поссориться, а уйти некуда, квартира - тю-тю. Испугалась женщина, после чая сказала: «Знаешь, Зоя, я дома останусь. Мне свое пространство нужно. А Танюшка молодая, справится». У старшей сестры глаза стали большими: «Ты с ума не сошла? Обещала зачем? Я же Танюшке сказала, они с мужем настроились, обрадовались». Женщина ответила: «Подумаешь – настроились они. Ничего, не беда. Никуда не поеду». Вернулась домой, видит – часы остановились, надо батарейку сменить. Поставила табуретку, сняла часы, погладила: «Хорошие мои, стучите-стучите». Из холодильника достала малосольные огурчики. Картошку отварила. Свои огурчики, своя картошечка, своя тарелка. После еды немного полежала, спать в десять вечера легла. Ночью встать можешь, потому что свой угол. Хорошо у себя, хорошо дома. Сестры долгое время не общались: обиделась старшая сестра. В детстве иное было. И это иное ушло вместе с детством. Сейчас другое. Покой нужен, уверенность нужна, что ты ни от кого не зависишь. Автор: Георгий Жаркой

Операция "Оливье" Лёльчик Чижикова! Это было уже совсем смешно. Максим вспомнил, как в первом классе учительница попросила представиться всех детей, и, когда дошла очередь до этой смешной девочки с косичками, она встала и робким голосом сказала: — Лёльчик. Я Лёльчик Чижикова. Дети стали смеяться. Учительница попробовала наставить девочку с косичками на истинный путь самопрезентации и переспросила: — А полное твоё имя какое? — Лёльчик, — тихо, но уверенно произнесла опять девочка. С той поры и началась для неё жизнь белой вороны. Потом только через журнал дети узнали, что она Елена Чижикова, но все равно все ее называли чижиковый Лёльчик. Ее посадили с Максимом за одну парту, и как-то он спросил, почему такое имя. Она ответила, что так ее зовёт бабушка. Бабушка родом из Одессы, и когда-то там, в том солнечном городе, у неё была подруга, которую звали Лёля. Чижиковый Лёльчик была действительно не от мира сего. Она носила какие-то старомодные платья с воротниками и даже в старших классах, когда уже все девчонки сделали себе модные стрижки и пользовались косметикой, она продолжала ходить с заплетенными косами и своей естественной некрасотой: нос картошкой, узкие губы, короткие ресницы, брови ниточкой. Бесцветный чижиковый Лёльчик. Максим жил с ней в одном подъезде. Часто они встречались в лифте и шли вместе до школы. Лёльчик все время что-то рассказывала: про родителей, которые работали в Китае, про одесскую бабушку и ее молодость, про книги, которые она читает. Её тезка, Ленка Журавлева, — первая красавица класса — подсадила всех на Фредерика Бегбедера. — «Любовь живет три года» — это вещь! — как-то сказала она с видом знатока. И все девчонки скачали себе книжку на телефоны, за ними подтянулись и мальчишки, которым вопросы любви не давали покоя ничуть не меньше. — Ну что? Как тебе «Любовь живет три года»? — спросил Максим, когда они с Лёльчиком шли в школу. Конец декабря. Последний день перед новогодними каникулами. Город весь в блёстках и гирляндах. Люди спешат даже по утрам. Конечно, столько дел! — Я не читаю такие книжки, — с улыбкой и немного извиняющимся голосом ответила Лёльчик. На морозе ее большой нос раскраснелся, и Максим подумал: картошка красного сорта. — Я сейчас читаю Гайдара. — Кого? — Гайдара. Аркадия Гайдара. Мне бабушка посоветовала. Говорит: в ее детстве все увлекались. — И про что там? — Ну, там есть мальчик Тимур, и вот он со своими друзьями совершает разные добрые дела. Например, помогают заготовить дрова одной cтaрoй женщине. В общем, он всегда там, где есть нужда в добром поступке. У него есть враг — Квакин. И они соперничают. Читала — не оторваться! Сейчас вообще так не живут. Разве можно представить, что кто-то сам сделает для других что-то хорошее просто так? Или делают и выставляют в соцсети, чтобы все увидели, какие они хорошие. А Тимур все делал так, чтобы никто даже не заподозрил его и команду. — А ты бы, значит, смогла сделать такое дело, чтобы порадовать других? — Нуу, не знаю, но, думаю, что смогла бы. У меня даже идея есть. Но я одна не справлюсь. — Какая идея? — Вот ты, например, знаешь, что у нас в подъезде много одиноких людей? Мне бабушка рассказывала, она со всеми общается в подъезде. Не может без этого. В Одессе так принято было. И вот, она мне рассказала про соседей . Есть Алла Андреевна, она одна воспитывает сына. Есть старичок одинокий, на 5-ом этаже. Врaч Ольга Сергеевна, не замужем. Это бабушка моя почти всех знает, а другие живут в одном доме, как чужие. Я, знаешь, что бы хотела сделать? В большом лифте накрыть стол и ездить в нем с 10 вечера 31ого декабря угощать салатами. О-па! Двери открываются, человек заходит, а там стол, свечи, фужеры, салаты… Oпeрaция «Оливье»! Представляешь, как будут все удивляться! Максим чуть не лопнул от зависти. Почему ему не пришла в голову эта гениальная мысль? — Давай я тебе помогу, — спокойно предложил он. — Правда?! А стол у тебя есть? И хотя бы лишние три стула? — Стол есть, небольшой, и возьму две табуретки. Весь день перед 31 декабря они переписывались, чтобы все обсудить и обговорить. С Лёльчика — скатерть, одноразовая посуда, два салата — Оливье и селедка под шубой. С Максима — стол, табуретки, мандарины, конфеты и бyтылка шампанского. Шампанское Максим никогда не открывал, хотя уже учился в 10-м классе, поэтому он штудировал этот вопрос в интернете. В 10 вечера они остановили грузовой лифт на 4 этаже, где жила Лёльчик, и, не позволяя ему закрыться, быстро накрыли стол. Зажгли высокую свечу, которую Лёльчик установила в подсвечник, и стали ездить верх-вниз. Минут 15 никто не вызывал лифт. Вернее, поскольку они катались в лифте, то быстрее на вызов срабатывал другой лифт — маленький. Тогда было решено после остановки лифта не нажимать больше кнопки. Двери закрылись, и Максим с Лёльчиком оказались в темноте. Гoрела только свеча на столе. Максим посмотрел на Лёльчика и увидел, что она вот-вот расплачется. — Зря, наверное, я все это придумала. Десять часов вечера. Люди уже все давно дома. Кому придёт в голову за два часа до Нового года куда-то идти… В это время их лифт поехал. Оба испугались и растерялись. Они ехали на первый этаж. Двери открылись. Уже занёс ногу, чтобы переступить порог лифта, какой-то мужчина в шапке-плевочке, с большим пакетом в руках, из которого торчала бyтылка шампанского. Вернул ногу в исходное положение. На лице его читалось не поддающееся описанию выражение. — Вы чё? — спросил он. Максим молчал. Он чувствовал, что ничего не может сказать. — Мы тут встречаем всех жителей и гостей нашего подъезда, чтобы поздравить с Новым годом! — услышал вдруг Максим красивый и хорошо поставленный голос Лёльчика. — Вы заходите, угощайтесь! — приглашала она.- Вам Оливье или под шубой? — Ну, вы даёте, ребята! — рассмеялся мужик, — вот это тема! А можно я с вами сфоткаюсь и в инсту размещу? — Максим, открывай шампанское! Это наш первый гость! — наставительным голосом сказала Лёльчик. Максим взял бyтылку и стал вертеть металлическую проволоку. У него не получалось. «Ну вот, не останавливайся — позорься дальше», — подумал Максим про себя, проклиная все на свете и пробуя вспотевшими руками вертеть проволочку. — Давай, я, — предложил мужик, — меня Константином, кстати, зовут. А вас как? — Я — Лёльчик, а он — Максим. — Лёльчик, значит? — под звук открываемого шампанского переспросил Константин. — Ну, поехали на 9 этаж. У меня там девушка живет! Нажали кнопку и лифт поехал. Пока он ехал, Константин запостил видео в Инстаграм с подписью «Кафе у Лёльчика», съел по ложке салата, выпил чуть-чуть шампанского, отметив, что бyтылку надо расходовать экономно. Он вышел, пообещав продвинуть идею ребят, поскольку он рекламщик, а ребята решили спуститься на 8 этаж. На 8 этаже они постояли минуты 3, потому что лифт опять кто-то вызвал и он поехал вниз. Вторым гостем был Юрий Петрович, приехавший в гости к своему давнему другу, тому одинокому старику, о котором говорила Лёльчик. Шампанское он пить не стал. — Вы, прям, как дети из нашей молодости, — сказал он. — Вот уж никак не ожидал такое увидеть в 21 веке. Он вышел на своём этаже. — Мы с Аркадием Андреевичем ещё выйдем к вам перед самым Новым годом, а это вам мандаринки для угощения, — Юрий Петрович достал пять мандаринок из стaрого кожаного портфеля. Лёльчик была вне себя от счастья! — Получается! Получается! — радовалась она. Максиму тоже стало весело. — Давай совсем по чуть-чуть шампанского? А то я какой-то зажатый. Только ты говоришь, а я, как пень, — предложил он. Лёльчик, к его удивлению, не отказалась, и они выпили, налив на самое донышко бумажных стаканчиков. Лифт стоял на первом этаже, когда послышался писк домофона. Громкие голоса, хохот. Вначале открылся маленький лифт. — Нас много, надо на грузовом! Да и не втащим мы велик в этот маленький. Давайте Серегу отправим на второй этаж, тогда большой откроется, — это всё слышали ребята из своего лифта. Дверь открылась. — Не понял? — удивленно протянул первый, зашедший в лифт парень. Он даже отпрянул, испугавшись. — Заходите!-пригласил Максим. — Мы тут встречаем и поздравляем жителей и гостей нашего подъезда. — Ну, ничего себе! — трое парней и две девушки, улыбаясь и заглядывая из-за спин друзей, рассматривали обстановку лифта. — Это сейчас такой новый тренд в тик-токе, что ли? — спросила одна. — Нет, это наш тренд, — ответила Лёльчик, — наш нормальный тренд. — Ну вы даёте! — произнесли они почти хором. Ребята-студенты ехали к своим друзьям, которые снимали квартиру на 6 этаже. В подарок они везли угощение и велосипед одному из друзей, у которого вдобавок был ещё и день рождения. Все фотографировались с Лёльчиком и Максимом и выкладывали фото в Инстаграме и FB. При взгляде на Лёльчика Максим заметил, как удивительно она преобразилась. Глаза сияли, по щекам разлился румянец, она так открыто улыбалась, так звонко смеялась, что ему хотелось смотреть на неё все больше и больше. К половине двенадцатого в подъезде наблюдалось броуновское движение. Лифт с Лёльчиком и Максимом вызывали все чаще. Иногда двери открывались, и на пороге стояли соседи, желавшие просто убедиться, что в лифте действительно катается новогодний стол. Кто-то выносил угощение и просил добавить к поздравительному столу. Многие знакомились прямо на лестничных площадках. Близилась полночь. Соседи смеялись, чокались бокалами, провожали старый год, один сосед предложил вынести столы и составить их в длинном коридоре. Весь подъезд ожил. В домовом чате кто-то разместил фотографии праздничного лифта, и стали приходить люди из других подъездов. Все благодарили ребят за такой прекрасный сюрприз. Лифт поднимался и спускался. Спускался и поднимался. Бабушка Лёльчика тоже выходила на лестничную площадку и радовалась за внучку, за себя, за людей. *** Внезапно в лифте погас свет. Потом он лязгнул и остановился. При свете догорающей свечи Максим увидел испуганное лицо Лёльчика. Он стал стучать в двери лифта, потом нажимать на кнопки, чтобы вызвать диспетчера. Диспетчер не отвечал. Без десяти минут двенадцать. — Как встретишь Новый год, так его и проведёшь, — грустно сказала она и добавила, — всё, свеча догoрела. Свеча и вправду сверкнула последней искоркой и погасла. Почувствовался дымный запах воска. — Как Новый год встретишь, так его и проведёшь, — повторил Максим, — ты встречаешь его со мной, значит, и проведёшь со мной. — Никто не поймёт, — очень просто и без тени девичьего кокетства ответила Лёльчик, — ты красивый, а я…., я — чижиковый Лёльчик. — Это хорошо, что нас никто не поймёт, — сказал Максим, — это иногда очень хорошо, когда никто не понимает. Он подумал, что сейчас самое время подойти к Лёльчику и поцеловать её, но вдруг раздался голос: — Ребят, не паникуйте! Мы сейчас вас достанем! — они узнали голос Константина. Потом послышались ещё голоса. Кто-то громко угрожал по мобильнику: « Если не пришлёте ремонтную бригаду, я сейчас всех на уши поставлю!» Через полчаса приехали ремонтник, чертыхающийся и проклинавший все на свете: — Второй раз за мою жизнь такое, чтобы кто-то катался в лифте в двенадцать часов 31 декабря! Что людям не сидится-то?! Мудрил он недолго. Лифт дёрнулся и поехал вниз. Двери открылись, но между этажами. Надо было подтянуться, чтобы вылезти из лифта. Ребят вызволили и ещё раз поздравили с Новым годом, и ещё раз сказали, какие они молодцы и какую замечательную идею придумали и воплотили в жизнь. К этому моменту достали даже реквизит из лифта: подсвечник, стол и две табуретки. Родители позвали Максима домой, и Лёльчик засобиралась вслед за бабушкой, которая дежурила у лифта, пока их спасали. — Вот и провели мы опeрaцию «Оливье», — улыбаясь, сказал Максим, -какие у тебя ещё есть идеи? — спросил он. — Есть одна, — тихо сказала Лёльчик, — на миллион… — Кто бы знал, что ты такая окажешься, — будто разговаривая вслух с самим собой, невпопад ответил Максим. «Надо же, — думал он уже дома, — кажется, я попал…» И вдруг понял, что он так и не поздравил её с праздником. Схватил телефон и написал сообщение: «С Новым годом, Лёльчик! Предлагаю завтра совместно доесть Оливье..» А за окном гoрела праздничная иллюминация и кто-то во дворе запускал петарды. Они взрывались зонтичными салютами и окрашивали радужными всплесками ночное небо нового дня… /Автор: Lana Kaplanova/

Мама рассказывала, что в детстве, я никогда не клянчил и не выпрашивал игрушки. Все было легко и просто. Мне было четыре года и мы иногда ходили с мамой по вечерам в магазин "Детский мир" Если мне что-то очень нравилось я потихоньку показывал ей на это пальцем. Мама или кивала головой, или, когда денег на покупку не было, она потихоньку ей качала, и я спокойно шел дальше. Зимой, у меня был длинный тулупчик до пят и продавщицы уже узнавали меня и смеялись: "Вот и сторож пришел, пора закрывать магазин". Витрина "Детского мира" всегда была красиво и по разному оформлена, на полу, покрытом зеленым сукном, играли разные пушистые звери, пучили глаза нарядные куклы, скакали знаменитые кони педальные, тогда бывшие всего лишь игрушками. И лишь три элемента никогда не покидали витрины - нарядная игрушечная коляска, лохматый плюшевый медведь и детский, резиновый плотик - огромная, надувная черепаха, в два моих роста величиной. До сих пор помню синий, декабрьский вечер, мама держит меня за руку, я чувствую даже через рукавицу тепло ее большой руки, слышу скрип твердого снега под моими валенками, и уже издалека видно как ярко искрится синим и зеленым, снег перед витриной и вот он, вот он уже "Детский мир"! И первым что я видел это была подсвеченная яркими огоньками, золотисто-коричневая, волшебная черепаха. Для меня, за несколько месяцев или может быть даже год ( в детстве-то и месяц - целая жизнь) эта огромная черепаха стала чем-то вроде символа "Детского мира", необходимым атрибутом этих наших вечерних походов с мамой. Я и не воспринимал ее как игрушку. И только однажды, я вдруг случайно узнал что черепаха, это золотистое чудо, прямо из витрины "Детского мира" - тоже продается! Для меня это был шок, новая земля, приход Деда Мороза летом, неожиданное понимание что бог все- таки есть, "я тоже тебя люблю" - да разве можно найти слова, чтобы сравнить то, детское чувство, с чувствами взрослого? Черепаха стоила 10 рублей, по тем временам очень дорого и мама покачала головой. Солнце погасло. "Нам надо расстаться". "Не хочу вас пугать, но..." Вы не прошли по конкурсу, приходите на следующий год. Да ладно, разве это описать... И я снова не стал клянчить, согласно кивнул и пошел дальше и мама рассказывала как впервые увидела чтобы у меня, из за некупленой и достаточно нелепой игрушки, которая годами стояла в витрине и ее никто не брал из за дороговизны и уродства, по щеке поползла слеза. Но я сказал маме что вовсе не плачу, смотри - морг-морг. Ну где? Никаких слез у четырехлетних мужчин. И я снова опустил голову. Мне очень хотелось эту волшебную черепаху, но я так же понимал, что это было заранее невозможно, разве можно обладать чудом? Я покорно топал за мамой к выходу и видел только край расплывающегося в моих полных слез глазах, длинного тулупчика задевавшего кончики моих мокрых от снега валенок. Но вдруг, на выходе из магазина, я неожиданно даже для себя, схватился двумя руками за большую ручку двери, обнял холодное дерево, прижался к нему всем телом и никак не мог разжать пальцы... До сих пор помню как я ее нес. Дул ветер, была почти уже ночь, меня сдувало вместе с моей черепахой, которая словно большой победный парус рвалась из моих рук вслед за ветром, мама смеялась и охала, но я никому ее не отдавал. Мне казалось, что если я выпущу ее из рук, то она уже никогда не вернется ко мне, исчезнет, растворится в воздухе, таким же волшебным путем как и появилась. Это было только мое счастье. Я разделю его с тобой, мама, конечно разделю, но не сейчас. Мне казалось, что я нес в своих руках домой, разом целый магазин. Целый свой детский мир. Прошло с тех пор почти сорок лет. Но и сейчас, вспоминая маму и детство, я обязательно вижу и мою черепаху, в которой папа потом катал меня по ковру, в которой я даже ел и иногда засыпал, положив голову на ее упругий бок. И сейчас я шепчу про себя "Спасибо". За тот опыт негаданного, небывалого счастья, которое можно однажды просто обнять и отнести через все ветра, домой. ✒️ МЦхай

Жизненная история Одна женщина очень тосковала по сыну. Нет, сын был жив-здоров, все у него было благополучно. Он просто много работал, у него была молодая жена, да и скучно с мамой разговаривать. Есть жена, есть друзья, есть коллеги... Сын любил маму, но времени не было ей позвонить. Бывает такое, ничего страшного. И мать тоже не навязывалась - зачем лезть, если у ребенка все хорошо? Но она тосковала и скучала. Работала медсестрой, помогала лечить ребятишек. Очень детей любила. Вечером приходила домой и иногда рассматривала фотографии сына Игорька. Разговаривала с ним тихонько, - такая материнская причуда. Молилась за него. И перечитывала сообщения от сына, - их немного было. С Восьмым марта поздравление и с днем рождения. И картинки к Новому году и к Рождеству, - в стареньком телефоне. "Дорогая мамочка, желаю счастья и здоровья, долгих лет жизни!", - вот такие сообщения. И однажды эта мама все-таки позвонила сыну. Извинилась, что беспокоит. И попросила его заехать за подарком, - она ему купила подарок. Сын говорил; мол, зачем, мама? У меня все есть! Я и так собирался к тебе заехать, но времени все нет. Хорошо, я заеду, конечно, но не за подарком, просто повидать тебя!". Это был добрый, в сущности, сын. Он заехал через три дня вечером на минутку. И даже привез торт. Проходить не стал, протянул торт маме: "это тебе!". Мать тоже дала сыну подарок. И он даже ахнул! Это был очень дорогой айфон почти последней модели, он стоил кучу денег, ужасно много! Это мама копила год. Она работала ведь и еще подрабатывала. Себе ничего не покупала, экономила на всем, и вот - купила сыну подарок. И протянула элегантную коробочку с айфоном. И радостно так улыбнулась, - она очень обрадовалась, что Игорек зашел наконец-то. Обняла его, поцеловала и протянула подарок. А потом сказала тихо в ответ на громкие и удивленные слова сына: "Это для тебя, Игорек. Я, знаешь, немного заболела и скоро меня положат в больницу. Ты мне иногда звони, хорошо? А не сможешь позвонить, - напиши. А не сможешь написать - пришли картинку, ладно? Да если даже и не пришлешь, это ничего. Я подумала, что телефон всегда у тебя в руках, вот ты возьмешь телефон, - и про меня вспомнишь. И этого будет достаточно. Я просто буду знать, что ты про меня вспоминаешь!"... Через неделю мамы не стало, так уж вышло. А у сына остался этот дорогущий телефон почти последней модели, - и он плачет, когда берет его в руки. Каждый раз плачет. Потому что редко звонил. Редко писал. И все думал, что еще есть куча времени для того, чтобы побыть вместе. Что всегда же можно набрать "мама" и услышать родной тихий голос. Просто надо "мама" найти в контактах - и мама ответит! Еще много времени для разговоров и для сообщений... Не так уж его много. И если человек не звонит, не лезет, не пишет, ничем не обременяет, а мы забываем ему позвонить или зайти, - это не значит, что человек будет всегда на связи. Всегда в контакте. Наступит день, когда нам могут сказать: "абонент недоступен". Даже если у нас самый дорогой и самый современный телефон... ---Автор: Философ Анна Кирьянова---

СТАРАЯ – Никто… никто бы не обрадовался. - всхлипывала мать. - Кому понравится, что сын нашёл себе старую? – Мам… - Дима подошёл и обнял её. – Прости, но я не думаю о перспективах. Я живу сегодня, а сегодня мне очень хорошо рядом с Юлей. Она – красивая женщина, порядочный человек, и я очень её люблю. – Почему? – спросила мать, вытирая слёзы. – Что – почему? Почему люблю? Дима рос в любви и заботе. Всё у него было дома хорошо – родители не давили на сына, не навязывали свой выбор. Зато во всём поддерживали. Дима вырос, выучился на юриста, и устроился работать в хорошую компанию – опыт нарабатывать. Женился он через пару лет после окончания института на своей однокурснице, Ольге. С детьми не торопились – обоим хотелось состояться в профессии. – Можете жить у нас. – предложила мать Димы, Ирина Викторовна. – Да мы снимем. Вдвоём-то легче. – Лучше, может, тогда сразу ипотеку? Зачем платить за чужую, когда можно за свою. – Мамочка, ты, как всегда, говоришь умные вещи. Я подумаю. – А чего тут думать? Мы поможем, да, Ир? – поддержал жену Андрей. – Дадим вам на первый взнос. Дима даже умилился: ну как ему повезло! Такие понимающие родители. Даже и помочь готовы. Но он не готов принимать их помощь – пусть отдыхают спокойно, они это заслужили. Чем сыну помогать с квартирой, съездили бы, мир посмотрели. Они с Ольгой молодые, справятся сами. Жена, однако, с ним не согласилась. – Димка, да ты чего? Если сами предлагают помочь – зачем отказываться? Ему стало неприятно. Немного. Чего это Ольга решает, принимать помощь от его родителей, или нет? Или потому, что они – не свои, так их и не жалко? – Я подумаю. – пообещал Дима. Но подумать не довелось. Скоропостижно скончался отец. Сел за стол утром, налив себе привычный кофе, закашлялся, и упал головой рядом с чашкой. Скорой осталось только констатировать смерть. Ирине и Диме потом сказали, что и Господь Бог не спас бы – тромб. Похоронив отца, Дима решил отложить вопрос с покупкой квартиры – у него не было настроения для этого. Он с головой окунулся в работу, часто навещал маму, от жены, наоборот, отдалился. – Дима, что у нас происходит? – спрашивала Ольга. – Нормально всё у нас. – равнодушно отвечал Дима. – А что тебя не устраивает? – Нельзя же горевать так долго? Ты-то не умер! – А кто устанавливает сроки, в которые можно горевать, или нельзя? – Родители умирают! Это нормально! – В пятьдесят шесть лет? Это не нормально! – Мы будем что-то с квартирой решать? Дима уходил от этих разговоров. Может жена и права, но отец своим внезапным уходом здорово выбил почву у него из-под ног. Надо как-то начинать жить, понимая, что больше никогда… но как? Только на работе Диме было хорошо. Только там он и отвлекался. Однажды, помогая старшему коллеге на судебном процессе, – они защищали девушку, по неосторожности убившую своего сожителя, - Дима ощутил сильную боль в животе. Он сцепил зубы, побледнел и покрылся потом. От Александра Кирилловича не укрылось то, что Диме нехорошо. Он попросил перерыв, во время которого отвёл Диму в сторонку и спросил: – Ты как вообще? – Что-то закололо… но уже лучше. Дима был белым, как бумага, и его, кажется, начало потряхивать. – Нет, не лучше. Я же вижу. Давай-ка я тебя отведу к Марине – она тут консультантом трудится. Моя хорошая знакомая. И попросим вызвать тебе скорую. – А заседание? – Да к чёрту заседание! Что я, сам не справлюсь? По дороге к Марине Александр Кириллович сетовал на то, какая хилая теперь молодёжь. И что он в Димином возрасте… Пришли. Марина, слава Богу, была на месте, а то Диме и правда что-то было совсем нехорошо. Александр Кириллович вернулся в зал, а консультант Марина вызвала Диме бригаду врачей, приговаривая: – Слава Богу, сегодня никакие звёзды тут не судятся, а то журналюги раздули бы скандал, увидев скорую. Да? Ну, всё, лежи на диванчике, в суды они быстро приезжают. Приехали и правда быстро. Осмотрели Диму и забрали с собой. В больнице Диму обезболили, потом обследовали малоприятными способами и сообщили, что у него рак. – Я вам направление дам. К хорошему доктору, профессору. Он на вашем диагнозе собаку съел. И главное, не волнуйтесь! – Вы такие вещи говорите, а потом советуете не волноваться. Как по-вашему, возможно это? – Ну, а куда деваться, молодой человек? Что нашли, о том и говорим. Да, ещё совет: позвоните и запишитесь к врачу прямо сейчас. У вас всё в пределах нормы. Вырежут, и всё. Может и терапия даже не понадобится. Дима сгрёб результаты исследований, с которыми надо было идти на приём к профессору, и на деревянных ногах вышел из больницы. А там уже вечер лёг на Москву тёмным покрывалом… куда ехать? Домой? Последнее время Ольга не казалась ему человеком, который поддержит. Или хотя бы поймёт. К матери Дима тоже решил не ехать. От матери он должен скрыть правду во что бы то ни стало. Мать год назад похоронила мужа, зачем ей сейчас болезнь сына? Да её это просто убьёт! Диме было страшно. Мир вокруг словно стал враждебным, опасным, Дима боялся об него пораниться. Если это вообще возможно – пораниться ещё сильнее. Он пошёл в бар и напился. Диме показалось это самым разумным. Дома его ждал сюрприз – жена Оля планировала сообщить Диме, что хочет развестись. Точнее, не так. Она хотела поставить ультиматум: либо Дима перестаёт горевать, и они вместе строят своё совместное будущее, либо она уходит. Увидев тело, появившееся на пороге в половине первого ночи, Ольга поняла, что говорить о разводе ей сегодня не с кем. Когда Дима рухнул спать на диван, она решила поднять с пола разбросанную им одежду. В кармане пиджака шуршали бумаги – Оля не выдержала, посмотрела. Мало что поняла – почерк был неразборчивым, но что Дима болен и серьёзно, догадалась. Сразу стало понятно, почему он так напился – её муж обычно не пил. До трёх ночи Ольга сидела в кухне, глядя в ночь за окном. Дима после смерти отца стал угрюмым и не слишком пригодным к общению, что же будет теперь, когда он заболел… Она решила отложить разговор. Первое время Ольга поддерживала Диму. Маме он так ничего и не сказал, хотя жена не понимала: – Как можно такое скрывать? А если что-то случится? На той же операции? – Это ты меня подбодрить сейчас пытаешься? – хмыкнул Дима. – Не надо говорить! Не вздумай проболтаться. – Ладно. Ольга честно старалась быть хорошей женой. Ну, или ей так казалось. Диме всё-таки пришлось после операции проходить терапию, правда не в капельницах. В таблетках. Он похудел и облысел. На работу продолжал ходить несмотря на слабость. Коллеги если о чём и догадывались, вопросов не задавали. Работал Дима хорошо, а большего и не надо. – Ну, и как ты такое собрался от матери скрыть? – спросила Ольга, глядя на мужа. Худой, лысый. Правда, как? Дима уже месяц не заезжал к матери. – Идея! Мы позвоним ей и скажем, что решили пожить в Питере, например. У меня там длительная командировка. Здорово я придумал? – Глупость, а не идея. – отрезала Ольга. – Попросит мама по видео созвониться, и вуаля! Говори тогда уже, что командировка у тебя в глухую тайгу, где нет связи. Но построили новый таёжный суд. – Оль… чего ты такая злая? Как будто что-то не договариваешь… На самом деле, Ольга устала. Она уже почти была готова разойтись с Димой, как он заболел, и уходить стало стыдно. Но сейчас-то муж почти здоров! Зачем притворяться дальше? – Дима, я в нас уже не уверена. Он посмотрел на жену и спросил: – Потому что я болею? – Нет. Ещё раньше. Ольга была права. Он и сам был в них не уверен. Словно они, не подумав, не разобравшись в чувствах как следует, поженились по ошибке. Может пришла пора ошибки исправлять? Дима с Олей расстались безболезненно. Он был очень ей благодарен за то, что не ушла раньше. Поддержала во время болезни. Врач после очередного обследования твёрдо сказал, что у Димы ремиссия. – Не забывайте только проверяться. А то знаю я вас, молодых… узнали, что ремиссия, и помчались во все тяжкие. Молодых… Диме уже было двадцать восемь. И когда только успело натикать так много? Естественно, про «во все тяжкие» врач был прав. Дима так и решил: сегодня он отпразднует как следует, а завтра к маме поедет. А то уже некрасиво получается. На голове отрос небольшой ёжик, Дима скажет, что просто коротко постригся. Болезненная худоба постепенно уходила. Появлялись силы. Выйдя от врача, Дима созвонился с друзьями, Мишей и Костей, и они пошли в клуб. Выпивали, ели, танцевали. Парни с кем-то там знакомились – Диме было неинтересно. Это успеется. Сейчас он должен отпраздновать своё… своё – что? Воскрешение? Второе рождение? Пожалуй, недалеко от истины. Дима задел её плечом, выделываясь на танцполе. Вспомнил молодость, как говорится. – Простите! – прокричал он. – Что? – переспросила она. – Извините, я вас толкнул. Ей было лет тридцать навскидку. Она вдруг взяла его за руку и утащила с танцпола. По лестнице. На второй этаж – там было не так громко. Наверху она остановилась, повернулась и спросила: – Что ты говоришь? – Я толкнул тебя. Прости. – Ерунда! Может, это я тебя толкнула? Там все толкаются. Не парься. Она улыбалась и смотрела на него. Пожалуй, всё же не тридцать… тридцать пять? – Я – Дима. – сказал он. – Очень приятно. Юля. Дима подумал, что приглашать её за стол к своим, несдержанным на язык, друзьям не слишком хочется. Юля тоже не звала его в свою компанию. Он уже повернулся, чтобы уйти, но она вдруг сказала: – Уйдём отсюда? – Да. – почему-то обрадовался Дима. – Да, давай. Он оставил пацанам денег за то, что съел и выпил, и вышел на улицу. Юля появилась через минуту. Взяла его под руку, и они пошли. О чём-то болтали – обо всём, и ни о чём, как говорится. Около одного из домов Юля остановилась: – Ну вот. Тут я и живу. Дима кивнул. Потом наклонился, чтобы поцеловать в щёчку. Но поцеловал в губы почему-то. Ночь они провели у Юли, утром он уехал. Телефонами обменялись. Дима навестил маму, продолжил работать, жизнь шла своим чередом. С Ольгой они подписали документы о разводе. Дима продолжал снимать квартиру и думал: зачем ему одному целая квартира? Но не к матери же возвращаться! Ладно… денег хватает – будет пока снимать. Или взять всё-таки эту треклятую ипотеку? Тянуло позвонить Юле. Однажды он так и сделал: – Привет. Это Дима. – Привет! – весело сказала она. – Куда пропал? Они встретились. Поужинали в кафе. Погуляли. И опять пошли к ней. Когда лежали, сцепившись пальцами и глядя в потолок, ощущая безмыслие и нирвану, Юля вдруг спросила: – Дим, а сколько тебе лет? – Двадцать девять скоро. – Ясно. А мне сорок четыре. Он сдержался – не стал подпрыгивать на кровати, как ажитированный подросток. Удивился, переварил, а потом сказал: – Я думал, меньше. Ты очень хорошо выглядишь. – Я очень хорошо за собой ухаживаю. Фитнес, косметолог. Питание. Я не хочу стареть. Дима повернулся к ней и приподнялся на локте: – Ты и не стареешь. – Когда-нибудь всё равно… – Ой. Да что мы знаем про когда-нибудь?! Я недавно от рака вылечился. Теперь вижу мир несколько иначе… – Правда? – ахнула Юля. – Ого! Ты молодец. Он крепко обнял её. Какая разница, сколько кому лет?! Всё оказалось серьёзнее, чем они думали в начале. Чувства охватывали их, затягивали, не хотели отпускать. Юля предложила Диме переехать к ней, если он хочет. Он захотел. С утра они пили вкусный кофе, целовали друг друга, и разбегались по своим работам. Дима ехал в контору, или сразу в суд. Юля отправлялась руководить агентством недвижимости. Её родители жили в другом городе, сын вырос и женился – жил самостоятельно. А вот своей маме Дима Юлю хотел представить, но пока не знал, как. Сразу, или подготовить как-то… – Почему ты с мужем разошлась? – спросил однажды Дима у Юли. – Не знаю… - растерялась она. – Просто разошлась. Любовь прошла, а просто жить не захотели вместе. А что? – Да так… радуюсь сему факту. Вот не развелась бы ты, и не были бы мы сейчас вместе. Она счастливо улыбалась. А Дима не врал. Как чувствовал в тот момент, так и говорил. Всё-таки решил маму не готовить заранее. На Юльке же не написано, сколько ей лет. Никто бы сроду не подумал, что уже за сорок. Они купили Ирине цветов и приехали в гости в субботу. Она встретила их накрытым столом. Если и удивилась, что избранница сына старше, чем ожидалось, виду не подала. Мило побеседовали, и Дима с Юлей уехали. А в понедельник Ирина позвонила сыну в разгар рабочего дня – он как раз изучал бумаги по делу. – Мам, всё в порядке? Я занят, долго не могу говорить. – Димуля, не мог бы ты заехать вечерком? – Мам, что-то случилось? – Нет. Просто я хочу поговорить с тобой с глазу на глаз. Дима вышел из офиса, который делил с коллегой, в коридор. – Мама, если это про Юлю, ты зря потратишь время. Я её люблю, и я буду с ней. – Я знаю. – уставшим голосом сказала Ирина. – Знаю! Как решишь, так и будет. Просто… приезжай и поговорим. Поговорить-то я могу с единственным сыном?! Диме показалось, что мама злится. Он обещал заехать. Юле наврал про совещание по важному уголовному делу. Дима справедливо решил, что если скажет правду, Юлька поймёт – разговор будет о ней. – Мамуля, я ненадолго. – предупредил он, входя и целуя мать. - Говори. – Сколько Юле лет? – Мама! – Просто ответь! Она хорошо выглядит, но я поняла, что не тридцать. – Сорок пять исполнилось. Ирине хотелось схватиться за сердце, но она удержалась. – Сынок… это же бесперспективно! И ты так и не объяснил, почему вы с Ольгой развелись. – Разлюбили, мам. Так бывает. – Так быстро? Не бывает! – отрезала мать. – Бывает и быстрее. Он понял, что придётся выслушать и устроился в кресле. Мать всё говорила про отсутствие перспектив и желанных внуков для неё. Что-то там про гормоны и перестройки ещё. Несколько раз вежливая и интеллигентная Ирина Викторовна произнесла слово «старая». Увидев, что Дима никак не реагирует, даже не спорит с ней, мать расплакалась. – Никто… никто бы не обрадовался. Кому понравится, что сын нашёл себе старую? – Мам… - Дима подошёл и обнял её. – Прости, но я не думаю о перспективах. Я живу сегодня, а сегодня мне очень хорошо рядом с Юлей. Она – красивая женщина, порядочный человек, и я очень её люблю. – Почему? – спросила мать, вытирая слёзы. – Что – почему? Почему люблю? – Почему ты не думаешь о своём будущем? Дима не мог думать о нём. Больше не мог. Он лежал в больнице, пока ему делали операцию, и пока заживал. Он видел, как утром человек мог шутить и строить планы, а вечером этого человека увозили в морг. Пару раз Дима видел это собственными глазами. Тогда он и понял: всё, что есть – это сегодня. Только сегодня он и будет жить. Может, когда-нибудь он расскажет матери о болезни. А пока просто не готов! – Мамуль, прости меня, если я тебя огорчил. – честно сказал Дима. – Что ты, сынок. – сразу растрогалась мать. – Всё в порядке. Живите, раз счастливы, что уж теперь. Дима чувствовал, мать лукавит. Она не рада, и вряд ли смирится. Но жизнь его… Пиликнуло сообщение. Дима глянул на экран – Юля прислала сердечко. Просто так. Он остался у мамы ещё на час, убедился, что она хотя бы перестала психовать. Ничего… как-нибудь. И потом, почему это мать решила, что у неё не будет внуков? Юльке же не шестьдесят! Дима подумал об этом и улыбнулся. Надо будет спросить как-нибудь аккуратненько, что Юля думает об этом. Мало ли… а вдруг? А если и нет – неважно. Всё будет как будет. Главное, им хорошо вместе. Очень хорошо. – Привет! – она открыла ему дверь в милом фартуке с изображением голой девицы в полный рост, но без головы. – Входи скорее, будем ужинать. Дима посмотрел на фартук и покатился со смеху. Нет, никто его не убедит, что он поступает неправильно. Он слишком счастлив для этого. Автор: Ирина Малаховская - Пен

Сердце Надежды затрепетало. Отдать Маркизу, ее любимую кошку??? Нет, сына она тоже горячо любила, но почему она должна выбирать? Маркиза как будто почувствовала, что от ее поведения зависит дальнейшая судьба. Она даже не глянула в сторону мальчика… Маркиза была очень интеллигентной кошкой. Ярко-рыжая, с белыми кисточками на ушах и белоснежной «манишкой», с роскошным пушистым хвостом, которому бы любая лиса позавидовала. Маркиза держала осанку и шествовала с достоинством, приподняв голову. Она даже кушала, как благовоспитанная дама – аккуратно и не торопясь. Надежда взяла ее у знакомых маленьким котенком и любила всей душой. Девушка жила одна, и ей очень нужна была такая теплая компания. Они любили проводить вместе летние вечера на веранде маленького домика Надежды: хозяйка пила чай и рассказывала, как прошел день, а Маркиза сидела рядом в живописной позе и внимательно слушала. Но вскоре у Надежды появился друг – молодой парень Иван. Теперь он пил с ней чай на веранде, иногда оставался ночевать. На Маркизу он не обращал никакого внимания, даже не восхищался ее грацией, как другие гости Надежды. Кошке Иван не очень нравился, но она решила, что он здесь временно. И оказалась права... Надежда узнала, что ждет ребенка. Когда она сообщила эту новость Ивану, тот сдавленно пробормотал: - Мы же пока не планировали… Весь вечер будущий папаша сидел подавленный, ночевать не остался, и после этого не приходил. Надежда стала грустной. Она подолгу задумчиво сидела в кресле, глядя в окно. Маркиза терпеливо лежала рядом, не беспокоя хозяйку. Нежная рука Нади машинально ласкала кошкину спинку, но ее мысли были далеко. - Ну и пусть, мы сами его вырастим! Правда, Маркиза? – решительно тряхнула головой хозяйка. Кошка радостно замурлыкала в ответ. Она чувствовала, что с Надеждой что-то происходит, и в их доме назревают значительные перемены. Но кошка надеялась, что они – к лучшему… ***** Мальчик родился ранней весной. Природа просыпалась от зимнего сна, на деревьях набухали почки, и на свет появилась новая жизнь. Надя лежала в палате роддома, преисполненная нежностью и нетерпением – ей хотелось поскорее взять на руки сына. Но младенца все еще не приносили. - Не беспокойся, ничего страшного, просто он родился слабеньким, и врачи хотят за ним понаблюдать. Я его видела, за ним хорошо ухаживают, – успокаивала Надю акушерка. Но молодая мать сердцем чувствовала неладное. В роддоме ее навещала только соседка, в отсутствие Надежды она присматривала за Маркизой. Приходила и рассказывала, что кошка скучает, но терпеливо ждет. Прошло несколько дней, и в палату пришел врач. Лицо у него было сосредоточенное, и сердце девушки бешено заколотилось. - К сожалению, я вынужден вам сообщить не очень хорошие новости. У вашего сына двигательные нарушения. Они излечимы, но потребуется длительная терапия... Вы должны будете уделять много внимания его лечению. Предупреждаю, если вы не отнесетесь к этому со всей ответственностью, ребенок может никогда не научиться ходить! – сообщил врач. Ей наконец дали на руки мальчика. Надежда держала сына и всматривалась в его крохотное личико. Что теперь будет? Девушка вспомнила, как назвала своего котенка Маркизой, и из него выросла настоящая аристократка. Она решила дать сыну имя Лев – чтобы он отважно боролся с болезнью. ***** Дома Лев быстро переименовался в Левочку. Но Надя считала, что сути это не меняет. Соседка, которая как-то забежала навестить молодую мать, посоветовала: - Надя, ты отдай кошку в добрые руки. У тебя ребенок больной, некогда с ней возиться. Да и знаешь, животные на всякое способны из ревности. Вдруг навредит малышу, а он такой слабенький, много ли ему надо… Сердце Надежды затрепетало. Отдать Маркизу, ее любимую кошку??? Нет, сына она тоже горячо любила, но почему она должна выбирать? - Маркиза, смотри, кто у нас есть. Это наш ребеночек, Левочка, - девушка поставила кошку в колыбель рядом с малышом. Она решила посмотреть, как ее любимица отреагирует на младенца. Но Маркиза как будто почувствовала, что от ее поведения зависит дальнейшая судьба. Она даже не глянула в сторону мальчика. «Ребенок? Какой ребенок? Не вижу я никакого ребенка. Пойду-ка я по своим делам…» - было написано на кошачьей мордочке. Она выпрыгнула из колыбели и гордо удалилась. Она никогда не влезала в кроватку Левочки, хотя и любила поспать на мягком и теплом. Надежда успокоилась. - В таких случаях, как с вашим сыном, очень помогает иппотерапия. Это своеобразная лечебная физкультура, но в качестве инструмента реабилитации здесь выступает лошадь. Ребенок получает энергетику живого организма, массаж, массу эмоциональных ощущений. Очень помогает развитию двигательных функций, - посоветовал врач во время очередного визита. Но оказалось, что иппотерапия стоит очень дорого. Надежде это было не по карману. Она страдала от мысли, что не в состоянии обеспечить это лечение своему малышу. Но ничего не могла поделать – помочь некому... ***** Шло время. Лечение ребенка требовало много времени и материальных затрат. Чтобы свести концы с концами, Надежда стала брать заказы на дом - она была швеей. В доме застучала швейная машинка, каждую свободную минуту Надя старалась использовать для работы. В этот день хозяйка, как обычно, строчила очередное платье. Левочка проснулся в своей кроватке, но мать за шумом машинки не услышала этого. Зато услышала Маркиза. Малыш лежал и не то, чтобы плакал, а как-то жалобно попискивал. Совсем как котенок... В душе кошки что-то шевельнулось: она вспомнила своих котят, и лапы сами направились к кроватке. Несмотря на негласное правило, Маркиза запрыгнула в постель Левочки. Малыш все еще не умел переворачиваться, но притих и смотрел на кошку во все глаза. Она легла с ним рядом, как ложилась с котятами, и ласково замурлыкала. Убаюканный размеренными звуками и вибрацией, младенец успокоился и задремал... Тут Надя спохватилась – что-то сынишку давно не слышно. Она вошла в детскую – Боже мой! Кошка лежала в кроватке рядом с ребенком! Оба спали. Надя рванулась, чтобы взять Маркизу из детской колыбельки, но замерла на полпути. Ручка Левочки сжимала роскошную шерсть Маркизы. Он еще не умел захватывать предметы. Сколько Надежда не пыталась вложить в его руку игрушку, кулачок не сжимался. А тут – такое. Надя не стала уносить кошку. С тех пор так и повелось. Маркиза «подменяла» Надежду, пока та работала. Было уже лето, и Левочка лежал в кроватке в одном подгузнике. Маркиза вдруг вспомнила, как вылизывала своих котят. Надо привести этого мальца в порядок! Шерсти, правда, на нем нет, ну ничего, если хорошо ухаживать, может, еще нарастет, решила Маркиза. Язычок кошки, нежный и вместе с тем шершавый, коснулся спинки ребенка. Левочке было приятно и щекотно, он выгибал спинку, приподнимаясь на ручках, и весело смеялся. И вдруг… перевернулся! Впервые в жизни. Надя как раз стояла в дверях – она пришла посмотреть, отчего так хохочет ее малыш. - Вот это да! И никакой иппотерапии не надо. У нас свой, авторский метод – кототерапия! – всплеснула руками Надя. Кототерапия оказалась ошеломляюще эффективной. Кошачий массаж заставлял младенца активно двигаться и вертеться. Маркиза как будто бы знала, что нужно делать: она то приближалась к ребенку, от отступала, и Левочка со смехом тянулся за ней, пытаясь ползти. А сколько радости дарили им обоим такие «сеансы»! Маркиза уже решила, что этот котенок лучше любого другого. А для малыша кошка стала «старшей сестричкой», с которой так весело играть. Теперь их общение проходило не в кроватке, а на полу, на коврике, который постелила Надежда. Иногда, наигравшись, они так и засыпали в обнимку. Даже во сне Маркиза продолжала «лечить» Левочку, вибрируя от мурлыканья и согревая его своей пушистой шубкой. Ручки и ножки младенца постепенно крепли, а движения стали уверенней. - Вот это да, у вас прогресс налицо! Такого скачка в развитии я не ожидал при самых благоприятных прогнозах! Если так пойдет дальше, то через некоторое время ваш сын нагонит сверстников! Значит, вы все-таки нашли деньги на иппотерапию? – с воодушевлением сказал врач на очередном приеме. - Да что вы, откуда такие деньги. Это все Маркиза, наша кошка, - просияла Надежда. Она рассказала врачу про сеансы «кототерапии». Тот с изумлением покачал головой: - Впервые слышу, чтобы кошка оказывала такое воздействие на лечение. Для развития двигательных навыков применяют общение с лошадьми, с дельфинами, но чтобы с кошкой… удивительно! Ваша Маркиза, наверное, какое-то уникальное животное! – задумчиво пробормотал врач, но посоветовал не прекращать необычное лечение. А они и не собирались. Левочка и Маркиза стали лучшими друзьями и не могли провести друг без друга и пары часов. Зимой мальчик научился сидеть. А потом заметил, как забавно кошка гоняется за брошенным мячиком. Появилась новая забава: он бросал Маркизе игрушки, а она катала их по полу лапками. Малыш взвизгивал от восторга и тянулся к ней, чтобы присоединиться к игре. Вскоре он начал и ползать. Теперь они вместе с Маркизой могли путешествовать по дому. Надежда убрала с пола все, что могло помешать или представляло опасность. Кошке и мальчику можно было забраться в любой уголок, где они вместе радовались найденным предметам. И тут Маркиза решила, что пора познакомить своего «котенка» с улицей – где же он будет ловить мышей? Настало новое лето, дверь всегда была нараспашку, и кошка понемногу выманивала Левочку на улицу. Надя не мешала – у них был закрытый двор с мягкой травой. Но по траве ползать не так удобно, как по мягкому ковру. Левочка, опираясь на заборчик палисадника, встал на ножки. Кошка, которая только что была рядом, отступила, призывно оглядываясь. Роскошный пушистый хвост стоял трубой и выглядел так заманчиво… мальчик протянул ручки и сделал первый шаг! - Маркиза, он пошел, наш Левочка начал ходить! – Надя рыдала от счастья. Подумать только, а врачи говорили, что этого может никогда не случиться. А соседка еще говорила – отдай кошку в добрые руки! Это кошкины руки, вернее лапы, оказались самыми добрыми. Топ, топ – топают по мягкой траве еще неуверенные ножки Левочки. Теперь они начали гулять вдвоем: сначала по дорожкам в собственном саду, а потом и по тихой аллее, проходившей перед домом Надежды. Мать незаметно шла в отдалении, а малыш вместе с кошкой все увереннее шагал по ярким осенним листьям. Шикарный хвост Маркизы, как призывный флаг, маячил перед мальчиком и манил вперед. Кошка нарочно старалась идти медленно, чтобы маленький Левочка успевал за ней… ***** Прошло шестнадцать лет... По аллее уверенной походкой шагал красивый, статный парень. А рядом с ним шла пожилая кошка. Лев нарочно старался идти медленно, чтобы старенькая Маркиза поспевала за ним... Автор ВЛАДА ЧЕРНЕНКО

7-Жень, я тут бараночек напекла. Ты дай Коленьке, пусть погрызет! – Любовь Викторовна вжикнула молнией хозяйственной сумки и вынула оттуда пакетик с самодельными баранками. Она виновато протянула их дочери и улыбнулась. – Не знаю, уж, как получилось. Вроде вкусно. -Мама! – Женя раздраженно вздохнула.- Ты, небось, туда и сахар положила, и дрожжи. А у Коли аллергия. Ему только особые продукты можно! Молодая мать выхватила из рук Любови Викторовны грустно шуршащий пакетик и бросила его на стол. -Нет, что ты! Я помню, что нельзя. Я рецепт нашла специальный! – старенькая, чуть сгорбленная и от того как будто постоянно удрученная заботами женщина в цветастом, чуть простоватом, с точки зрения Евгении, платье, стояла в прихожей. Она как будто не решалась пройти дальше, в обитель своей дочери, пересечь черту, что отделяла территорию «случайно зашедшего гостя» от зоны «Гостя», дорогого, радующего своим присутствием, званого и долгожданного. Женька не любила, когда приезжала мать. Та вечно таскала какие-то вещи для внука, продукты и книжки. И ей как будто было плевать, что Женя любит покупать одежду ребенку только сама, что продукты они едят только из особых, «дорогих» магазинов, а книжки малышу еще рано. -Мама! Не надо ничего привозить, у нас все есть. Не трать деньги зря!- уговаривала Евгения Любовь Викторовну по телефону.- Вот и Алеша говорит, что не нужно ничего. Муж, Алексей, кивал, что-то быстро печатая и мельком читая набранный текст на экране компьютера. -Да я так, немножко только. Вам плюшек напекла. Уж, такие удачные получились, пышные. А тесто, представляешь, за час подошло. Я его на солнышко поставила, на подоконник, отошла пыль протереть, а потом смотрю, а уж и крышка приподнялась… Она еще что-то хотела рассказать, но Женя сердито перебила ее. -Да, мама, да, но мы не едим дрожжевое, оставь себе! -Нет, мне много. Я поровну разделила, вам завтра привезу. -Оооо! – Женя закатывала глаза и клала трубку. Манеж, каталки и погремушки, какие-то мудреные книжки с выдвигающимися картинками, коврики для Коли – все текло и текло в их с Алешей дом, доставляемое бабушкой Любой. Любовь Викторовна была, конечно, «удобной» бабушкой, никогда не отказывалась, если нужно посидеть с внуком, отпускала дочь с зятем хоть на целый день, не ленилась гулять с коляской, выпихивая ее из узенького пассажирского лифта и спуская по лестнице к двери подъезда, всегда давала денег… Но скоро, примерно через полгода после смерит Жениного отца, мамы стало слишком много в их жизни. Ее забота стала назойливой и дотошно-вездесущей. И все бы ничего, но это, как считала Женя, плохо влияло на ребенка. -Почему Коля опять спит у тебя на руках? – сердито выговаривала шепотом дочь, вернувшись домой. – У него есть кровать, он уже большой. Вот ты приучаешь его к рукам, а мне расхлебывать! -Он плакал, на ротик показывал. Наверное, зубки болят. Ну, я укачала его, - Любовь Викторовна чуть раскачивалась взад-вперед, улыбалась и смотрела на мальчика, корчившего рожицы во сне. – Иди, поешь. Я там мясо пожарила, картошечки… -Мама, я же просила не трогать ничего на кухне! Мама!... И чем больше времени проходило, тем больше Женя раздражалась, тяготясь обществом матери. -А что ты нервничаешь, я не понимаю! – Алеша уплетал приготовленный тещей обед и щелкал пультом телевизора. – Вкуснятина! На, попробуй! Но жена отворачивалась, а потом, когда Алексей уходил с кухни, выкидывала еду в мусорное ведро. Ведь не она ее приготовила, ведь она, Женька, опять оказалась хуже, ведь не ее, а маму похвалили за расторопность и кулинарные таланты. Везде! Везде была мама, а Женя опять уходила на задний план, растворялась, пряталась за кулисами, играя лишь эпизодические роли в своей же семье… …-Женек! Иди сюда! – Любовь Викторовна, молодая, с красиво уложенными кудряшками коротких волос, чуть накрашенными глазами и почти незаметной помадой на губах, стояла в коридорчике и держала какой-то сверток. – Ну, где же ты? -Иду, - Женя вышла из комнаты, жуя на ходу яблоко. – Привет! -Привет. Я тут тебе куртку купила. В магазине, ты не думай, не на рынке. Померяй! Женщина развернула сверток и вынула темно-фиолетовую, из скользкой, отражающей свет ткани, куртку. Женя критически осмотрела ее. -Не приталенная,- протянула девочка. -Да, но сейчас мода такая. Тебе хорошо будет! -Но мы вроде договаривались, что вместе в субботу в магазин пойдем, я сама выберу, - Женя с обидой смотрелась в зеркало. Цвет куртки ей не нравился, фасон тоже. Но сказать об этом – значит, обидеть мать. Та расстроится, понесет сдавать купленную вещь, потом будет дуться на дочь весь вечер… Так было всегда. -Нравится? – Люба смотрела на личико дочки. – По-моему, очень хорошо! Я так рада, что успела купить твой размер! Последняя была курточка. Так повезло! Женя только пожала плечами и кивнула. Еще одна вещь, которая радует мать, еще одна вещь, за которую стоит поблагодарить, да вот что-то не хочется… Куртка так и провисела на вешалке всю зиму, а Женя бегала в школу в пальто, уверяя, что ей не холодно. Потом она случайно увидела такую же, темно-фиолетовую, цвета густого ежевичного варенья, курточку на одной из старшеклассниц. -Ух, ты! Красивая, модный цвет! – затараторили подружки. – И длина хорошая… Женя тогда быстро прибежала домой, распахнула шкаф, куда недавно убрала мамину куртку, но ее там уже не было. -Мама! Где моя новая куртка? – крикнула девочка. – Мама, ты дома? -Я здесь, на кухне. Какая куртка? Фиолетовая? -Да, она! -Я ее отдала знакомой с работы. Там у них какая-то нехорошая история с деньгами, то ли украли, то ли потеряли. А ребенку не в чем ходить. Зима заканчивается, ты курточку все равно не носишь, я и отдала. Надо было тебя спросить, но как-то все быстро получилось! Так хотелось помочь людям!... Люба виновато посмотрела на дочь. -Обижаешься на меня? -Нет. Ты, как обычно, все решила сама, мама. Ну, и ладно! Женя захлопнула шкаф, попав дверцей себе по пальцу, вскрикнула и расплакалась. Боль и обида кипели в душе, выливаясь через край крупными, горячими слезами. -Ну, что ты, Женечка! Давай, подую! Больно? Пойдем, водой холодной помоем! И они шли в ванную, мать обнимала и утешала дочь, включала кран с холодной водой, и Женя чувствовала, как палец начинает пульсировать, потом боль утихает, оставив только красную метку на тонкой, нежной коже… Любовь Викторовна ходила в школу, договаривалась, «пробивала», определяя Женю в «сильную» группу по английскому языку, в секцию плавания, на кружок вышивания, на компьютерные курсы… То ли старалась для дочери, то ли проживала за нее свою жизнь так, как не могла этого сделать раньше. А Женька прогуливала свои кружки и секции, носясь по улице с компанией ребят. То ли потому, что ей было не интересно, то ли назло матери… А потом внимание мамы переключилось на отца. Инсульт, как это водится, внезапный, с кучей последствий и осложнений, навалился на Любину семью, навсегда изменив уклад жизни. Леонид, Женин папа, все никак не мог оправиться от болезни, Люба навещала его в больнице, потом сидела с ним дома, уволившись с работы. Все ее внимание, забота и всеобъемлющая опека, словно луч прожектора, выхватили из темноты родного человека, нуждающегося в помощи, и устремились к нему. Женя, наконец, вздохнула полной грудью, свобода свалилась ей на голову, заставляя метаться, боясь что-то не успеть. Теперь она сама решала, куда и с кем идти, что покупать, где учиться. Нет, мама не бросала ее, просто ее сил хватало ровно на одного, второй должен был подождать… Женя выросла, вышла замуж, и теперь она сама стала мамой. А Любовь Викторовна бабушкой. -Женечка, вы бы приехали в гости! – уговаривала дочь Любовь Викторовна. – У меня просторно, Коленьке есть, где ползать. Полы теплые, а парк какой рядом! Приезжайте, поживите! Я с внуком посижу, ты отдохнешь. Евгения посмотрела на мужа. Тот пожал плечами. -А что! Хочешь, отвезу вас. На недельку, две… - сказал он. -Нет, мам, - Женя уже все решила. – Далеко, ребенку вредно менять место жительства. Да и погоду обещают плохую. Она придумывала доводы один за другим, нервно сминая в руках фантик от конфеты. Она ни за что не поедет к матери, потому что опять будет под ее чуткой, облепляющей, словно паутина, опекой. -Ну, хот на денек! – Любовь Викторовна все уговаривала дочь. – Ну, или я тогда к вам заеду. -Нет, мама. И ты не приезжай пока. Слышала, вот, говорят, гриппом многие сейчас болеют. А вдруг Коля заразится! Давай пока каждый у себя побудет! Мать вздохнула. В словах дочери было что-то такое двусмысленное, неживое, холодное, что заставляло чувствовать себя отвергнутым. Люба не стала настаивать. Нельзя так нельзя. Она затеяла дома генеральную уборку, помыла окна, сходила, наконец, в парикмахерскую… -Женечка, не отвлекаю? – раздался как-то вечером звонок. -Мама? Ну, я чай пью. -Приятного аппетита, дочурка. Как вообще дела у вас? Что-то ты мне и не звонишь. Как Коля? -Нормально у нас все. Коля сейчас спит. Хорошо все. -Да? Это хорошо, пусть поспит, зато быстрее вырастет. А я вот на рынке была, там такие помидоры продавали! Знаешь, «Бычье сердце»? Женя что-то промычала, откусывая печенье. -Ну вот. Представляешь, принесла домой, а он внутри белый, почти зеленый. Совсем не спелый. Я так расстроилась… Она еще что-то говорила, жаловалась, потом переключилась на городские новости, на то, как соседка сломала руку, и пришлось везти ее в больницу, рассказывала, как в парке посадили первые цветы… Женя угукала, тыкая пальцем на кнопки пульта, и все никак не могла решить, что же посмотреть по телевизору. Голос матери звучал где-то далеко, шумел и прерывался, когда Евгения перекладывала телефон с одного уха на другой. -А я, знаешь, тут так ногу подвернула, - продолжала Любовь Викторовна. – Больно теперь. А Женя только мычала что-то общепринятое в таких случаях, а потом и вовсе замолчала. -Жень? Женя, ты слышишь меня? – мать старалась говорить громче, повторяла, переспрашивала, а потом вдруг все поняла. Женя дает понять, что устала от разговора, что ей совершенно не интересно, как там живет навязчивая бабушка ее ребенка, что обсуждать купленные помидоры она не намерена и готова вот-вот попрощаться. Любовь Викторовна покраснела, тело обдало жаром, стало вдруг как-то противно от себя, от того, что набрала Женькин номер, что так хотела услышать ее голос и напроситься в гости. -Мама? Мама, что-то со связью?! – Евгения два-три раза позвала мать, а потом, пожав плечами, выключила телефон. -Ну, что ты решила? К маме поедете? – Алеша пришел домой поздно вечером. Есть не хотелось, но Женя что-то поставила перед ним в глубокой тарелке, если не поужинать, она обидится. -Нет, не поедем. -Почему? -Не хочу я. Надоела, ее стало так много! А если к ней приедешь, так вообще как под колпаком будешь. Она станет все решать, командовать и указывать. -Не знаю, - Алеша задумчиво ковырялся вилкой в содержимом тарелки, откладывая в сторону кусочки лука, который не любил. - Нормальная у тебя мать. Просто она заботливая, ей скучно, вот она и старается. Мои бы с радостью тоже дневали и ночевали у нас, но живут в другом городе. -Вот и хорошо, - закатила глаза Женя. – И без них проживем. А то какое то нашествие получается, вся квартира дурацкими подарками завалена, вещами ненужными… Не дают жить спокойно. Своей жизни нет, так они в нашу лезут! Алексей вдруг строго посмотрел на жену. -Ты не права, Жека, - уверенно сказал он. – Ты, Коля, ну, и я тоже – это и есть ее жизнь. Мы ее семья. Кому, как ни к нам ей приезжать, баловать, радовать, дарить подарки и печь пироги? А какой борщ она у тебя готовит! – он облизнулся. – Ты бы рецепт взяла, а? -Вот сам и поезжай к ней, живи, радуйся, наслаждайся. Скоро она начнет решать за тебя все – что тебе надеть, куда пойти, завалит тебя кучей очень нужных вещей, и, конечно же, сварит тебе борщ. А мне и тут хорошо, подальше от нее. Она и готовит лучше, и заботиться умеет, и с Колей всегда знает, чем заняться. А я плохая, я неумеха. Ну и пусть, катитесь вы все к бабушке Любе, оставьте меня в покое! -Ты не права, - с нажимом ответил Алексей. - И не нужно кричать. Никто никуда не поедет, - тут он встал, отбросив вилку. – Просто ты не умеешь быть благодарной, вот и все. Ты думаешь, я не вижу, как любовь Викторовна вся сжимается и смотрит на тебя всегда виновато, когда она у нас в гостях? Она ужасно боится сделать что-то не то, сказать, вздохнуть не так, ждет, что ты опять ее оттолкнешь. За что, Женька? Почему ты не можешь просто сказать ей «спасибо»? -Потому что она всегда делала то, о чем я ее не просила, и потом ждала, что я искренне и от всей души поклонюсь ей в ноги, поцелую пятки, рассыпаясь в похвалах и благодарностях. Но мне это все было не нужно, а говорить «спасибо» из жалости – это глупо. И пусть больше к нам не приезжает, и книжки Коле не привозит. Я ей сто раз говорила, чтоб утихомирилась, а она все тащит и тащит. А еду… Я сама все могу приготовить, не надо мне ее стряпни! -Да? – Алеша быстро встал и, оттолкнув стул, вышел из кухни. – Не знал, что ты такая жестокая. Вот и ешь сама свою кислятину. Не удивительно, что Колька твои каши не ест. Тебе бы поучиться у матери, да уж куда тебе! Гордость не позволяет! И он ушел в комнату, а Женя сердито сложила руки на груди и отошла к окну. Машины стайками мальков переплывали от светофора к светофору, люди, словно водомерки, двигались по глади вечерней улицы, спеша домой, а Женя, как большая, одинокая стрекоза, смотрела на жизнь из своего укрытия и гневно вращала глазами. Тут заплакал ребенок. Женя, так и не убрав ужин, ушла в детскую. Сейчас она переоденет сына в комбинезончик, который подарила баба Люба, нальет ему молока в бутылку, которую купила тоже бабушка, и будет петь песни, что пели мама ей в детстве. И никуда от этого не деться. Даже будучи за десятки километров от дочери, мать умудрялась встревать в ее жизнь, напоминая о себе каждой мелочью, каждой деталью, что была в доме… …Любовь Викторовна последнее время редко выходила на улицу. Чаще женщина сидела дома, перед телевизором, перелистывала газеты, разгадывала кроссворды, много читала, надев большие, круглые, с толстыми стеклами очки. Каждый день стал похож на предыдущий, словно жизнь остановилась, застряв иголкой в том месте пластинки, где Женя перестала пускать мать к себе. Игла царапала сердце, заставляя тревожно вскидывать голову, когда в коридоре звонил телефон, но голос в трубке был всегда чей-то чужой… Люба так привыкла завоевывать чью-то любовь, что это стало смыслом, стилем ее жизни. С детства она поняла: любят за что-то, а еще, что нужно быть полезным, и тогда станешь кому-то дорог. И нужно определиться, кем ты станешь – тем, кто благосклонно принимает чью-то любовь, выраженную в заботе и услужливой трепетности, или тем, кто сам суетливо спешит заботиться, лишь бы не разлюбили. Любина мать свысока, по-королевски высокомерно смотрела на отца, когда тот открывал перед ней обшарпанную, облезлую дверь грязного подъезда, когда они с Любочкой еще жили в коммуналке, с трудом замечала дочь, пока та не научилась делать маме маленькие подарки, оказывать услуги, быть на побегушках, выскребая для себя хоть горсточку любви… Люба выросла, но привычка угадывать чьи-то желания, стараться быть полезной осталась, как будто это была татуировка, выжженная в самой душе уже навсегда. Люба угождала мужу, потом дочери, жизнь текла ровно так, как женщина привыкла. Все было просто и понятно. Правда, от Жени можно было только услышать равнодушное «спасибо», но и это, после смерти супруга, оказалось достаточным. -Значит, я нужна. Она не гонит меня, я помогаю, я хорошая! - как в детстве, оценивала себя Любовь Викторовна, не замечая, что стала уже совсем седой, что сама уже давно достойна быть любимой просто так, за то лишь, что она существует на свете… А теперь нить оборвалась. Женя не звонила, Люба не ездила к внуку. Как будто злой экспериментатор, приучив однажды собаку выполнять трюки получать за это награду, вдруг выгнал ее на улицу, назвав никчемным животным. А как же помогать, кому? Как же теперь доказывать самой себе, что ты хорошая девочка, которую можно любить?... …Любовь Викторовна стояла у окна и наблюдала за тем, как дворник прилаживает банку с краской, готовясь залезть на лестницу и покрасить в яркий, оранжевато-желтый цвет газовую трубу, как какие-то мужчины в комбинезонах открыли люк колодца и теперь, один за другим, ныряют туда, включив фонарики на касках, как кошка, притаившись за кустом, ждет глупых птенцов, что стайками перелетают с дерева на дерево и громко щебечут… Тут взгляд Любы упал на скамейку рядом с детской площадкой. Там сидела женщина. Рядом с ней стоял большой чемодан и две сумки. Женщина просто сидела, сложив руки на коленях. -Я ее раньше тут не видела! Переехал, что ли, кто-то? – вскользь подумала Любовь Викторовна, потом отвлеклась, услышав, как свистит чайник на плите, и поспешила на кухню. Сумерки постепенно заползали во двор, пряча пятна краски на асфальте, разбросанные в песочнице формочки, забытые кем-то на столе журналы. А женщина все сидела на лавочке, несмотря на вечернюю прохладу. Любовь Викторовна снова подошла к окну. В этот момент к женщине подбежал мальчик. Он что-то говорил, женщина кивала, а потом закрыла лицо руками и замерла. Любовь Викторовна скорее почувствовала, чем увидела, что незнакомка плачет. -Нет, это никуда не годится! – Люба поставила чашку с какао на стол, накинула ветровку и вышла на улицу. -Вы почему тут сидите? – спросила она, подойдя к незнакомке. – Вечер, ребенку нужно ужинать и ложиться спать. Тут Любовь Викторовна замолчала, увидев, с какой тоской и обреченностью женщина смотрит на нее. - Я все знаю, но мне некуда идти. Если хотите, вызывайте полицию. -Зачем полицию? Как это, некуда идти? Вы приезжая? Что-то случилось? – Любовь Викторовна села рядом на лавочку. -Да, наверное, приезжая. У нас дом был в деревне, сгорел. Что я смогла, вынесла, вот, - женщина кивнула на чемодан. – Соседи помогли все упаковать. У нас тут родственники жили. Но теперь в той квартире совсем другие люди. Мы переночуем на улице, а завтра поедем обратно. -Куда обратно-то? На пожарище? – Любовь Викторовна вдруг резко встала и решительно продолжила. – До завтра еще дожить нужно. Вас как зовут? -Лида. -Лида, пойдемте ко мне. Я живу здесь, на третьем этаже. Сын у вас на моего внука похож, только он у вас постарше. Пойдемте, я вас покормлю, спать тоже есть, где. Ребенок устал, да и вы совсем бледная. -Нет. Не нужно. У вас что-нибудь пропадет, а вы меня обвините. Вы же меня совсем не знаете, да и я вас тоже. Не пойду я. -Лида! Мальчик ваш замерз, он кушать, наверное, хочет, а вы сидите здесь целый день. Так нехорошо! Застучало, заволновалось сердце, лицо разрумянилось, стало как-то сразу жарко. Люба почувствовала, как снова начинает жить, ведь рядом появился тот, кому нужно доказать, что ты хорошая. Лида вздохнула, посмотрела на часы, потом на стоящую перед ней старушку, на сына и кивнула. -Хорошо. Но я вам заплачу. Сколько скажете, я заплачу. -Пойдем! Заплатит она! Ерунда какая-то! Уже через полчаса Лида в Женькином старом халате и тапочках, с полотенцем на голове, сидела на Любиной табуретке и пила горячий, с долькой светло-желтого, кислющего лимона, чай. Любовь Викторовна стояла рядом и ловко переворачивала сырники, пузырящиеся маслом на сковороде. Рома, Лидин сын, катал на полу машинки и поглядывал на двух женщин, что сейчас стали его миром. -Как же вы теперь? Дом был застрахован? Родственники другие у вас есть? - Люба закидывала гостью вопросами, быстро оборачиваясь и смотря на нее. – Рома, помой руки и садись за стол. Чай я сейчас тебе налью. -Застрахован? Нет, что вы! Это дорого. Дед у нас любил печку топить, вот, видимо, и спалил избу. Я с работы прибежала, Рома в садике был. Вот вещи, что смогла, из комнат вынесла. Но немного. В-основном, это соседи дали. Лида замолчала, потом, всхлипнув, продолжила: -Спасибо вам, Любовь Викторовна! Вы не думайте, я заплачу. Я найду деньги и заплачу вам за комнату, за еду. И вообще… Она тихо заплакала, пряча лицо от ребенка. -Мама! Мама, не грусти. Я тебе новый дом построю, у тебя будет своя комната, кухня, как у этой тети, и у меня будет комната! – Рома уткнулся матери в плечо и зашептал тихо-тихо. -Конечно, построишь! Кушай и спать ложись! – Люба потрепала его по густым, отросшим волосам. – Ты сгущенку любишь? Тот кивнул и сел за стол… Лида не уехала от Любови Викторовны ни на следующий день, ни через неделю. Просто было некуда ехать. В деревне их никто не ждал, городские родственники пропали. -Лида, я тебя на работу утрою, хочешь? У нас в ЖЭКе диспетчер требуется. Пойдешь? -Ой, пойду! Но… Как же Ромка? Садик нам пока не дают. Говорят, что нет мест. -И не надо садик. Я посижу. Мне только в радость! -Спасибо вам, тетя Люба! Вот огромное спасибо! Странная вы, чужим людям помогаете, как родным. Ромку, вон, с коленок не спускаете… Меня одели, обули. Где же ваши родственники? Вам никогда никто не звонит, не приезжает… -Да все заняты. Говорят, я им мешаю, навязываюсь. Дочка у меня есть, Женечка. У нее сыночек, Коленька. Я к ним раньше ездила, а потом дочь меня прогнала. -Как это? – удивленно вскинула брови Лида. -Ну, не прогнала прямо, а дала понять, что я лишняя. Это сразу чувствуется, сразу становится, знаете, как-то неловко, как будто подсмотрел в чужие окна, что ли… Лида растерянно протирала тряпкой стол. -А почему? Почему прогнала? -Не знаю. Все я не так делаю, все не то. Приезжаю, вроде помогаю, а, оказалось, мешаю только. Тут на кухню вбежал Рома. -Бабушка Люба! А у тебя есть книжки про животных? -Есть! Есть! – обрадовалась женщина. Берегла она книги для внука, да, видимо, не судьба ему их передать. Пусть хоть этот мальчонка почитает! И сразу стало хорошо, спокойно на душе. Ты творишь добро, тебя любят и ценят, ты живешь и чувствуешь, что кому-то нужен – этой девчонке, Лиде, ее сыну, Ромке. А они нужны тебе, они сейчас твоя семья… Лида исправно платила хозяйке за квартиру. Они договорились, что Лида не будет спешить, поживет здесь, накопит денег, а потом решит, что делать дальше. Ее дед, что остался в деревне, пару раз звонил, просил прощения, обещал отстроить дом, Лида только кивала и ласково что-то шептала ему в ответ. -Он у нас немного с чудинкой, - пояснила она Любе. – Сейчас живет у соседей, а потом не знаю, куда его деть… -Ну, там разберешься. Главное, ты себя на ноги поставь. А отец-то Ромин где? – тихо спросила Люба. -Отец? – Лида замялась. – Ну, мы не расписаны были, так, пожили, да и разошлись. -А куда ж этот твой муж делся? -Уехал. То ли на Байконур, то ли еще куда-то. -Ерунда какая-то! Надо его найти! -Зачем? Мы ему не нужны, наверное. Я сама справлюсь. -Ну-ну… Люба грустно посмотрела на квартирантку. Чужая, скомканная, витиеватая жизнь сейчас пересеклась с ее, Любови Викторовны, дорожкой. Случайно ли, нарочно, кто знает. И, может, не стоит ввязываться, но Роминого папу все же она найдет, благо, есть связи в нужных местах!... Теперь Люба очень редко звонила Жене, быстро спрашивала, все ли хорошо, а потом как будто спешила куда-то, не давая Евгении рассказать, как она устала от ребенка, как он ничего не ест и кричит на детской площадке, как поздно приходит домой Алеша, совсем не занимается сыном, как… Но Люба уже вешала трубку. Она бежала в комнату одевать Ромку, ведь нужно идти гулять, а потом еще в магазин, потом готовить ужин и ждать Лиду с работы. Ромина мама устроилась по совместительству еще на телефонный узел. -Молодец, Лида! Пока молодая, можно и покрутиться, потом отдохнешь. Зато сама себе хозяйка! – говорили ей знакомые, а она только отнекивалась. Если бы не тетя Люба, сидеть Роме с мамой сейчас где-нибудь на вокзале да жалостные песни петь! Не смогла бы Лида сама выкарабкаться, не появись в ее жизни Любовь Викторовна… Алексей позвонил как-то вечером, когда Лида, Ромка и Люба ужинали. -Любовь Викторовна, здравствуйте! – начал он. – Давно мы вас не слышали! У вас все хорошо? Может быть, приехать нужно? Лида напряглась, положила ложку обратно на блюдце с вареньем и и посмотрела на Любу. -Алеша! Привет. Нет, все хорошо. Приезжать не нужно, у меня много дел, -улыбаясь и гладя Лиду по плечу, ответила Любовь Викторовна. – Как вы? -Да нормально. Женька только переживает, а сама вам позвонить стесняется. Вы бы приехали, внука навестили. -Потом как-нибудь. Да и Женя-то меня не звала. Опять не ко двору буду. Извини, Алеш, мне идти нужно. Пока! Потом она посмотрела на Лиду. Та, побледнев, схватилась за край стола и застыла. -Ты что? Не бойся! Они не приедут, да и, если приедут, я сама тебя впустила, ты моя квартирантка. Все хорошо! -Голос! – вдруг сказала Лида. – Это его голос. И кивнула на телефон. -Чей? – не поняла Люба. – У меня с микрофоном что-то в телефоне. Искажает звук… -Его, Ромкиного отца. Мы прожили вместе всего два месяца. Он приезжал к нам в деревню электросети тянуть. Я забыла название компании, которая этим занималась. Пожил он у нас, а потом собрался и уехал. Любовь Викторовна, раскрыв рот, слушала квартирантку. Да, Алексей занимался чем-то, связанным с электричеством, но возможно ли, чтобы Лида знала его еще до ее Женечки?! -Ты что-то путаешь! Алеша из хорошей семьи, родители в Новосибирске у него живут. Он порядочный человек. Как же так?. -Я не знаю. Но голос похож. А у вас есть его фотография? -Есть. Сейчас альбом найду. Любовь Викторовна принесла большой, с отклеивающимися страницами фотоальбом. -Вот он, на свадьбе. Вот! – она ткнула рукой в фотокарточку. – Ну, смотри, он? Любовь Викторовна замерла, внутри все сжалось. А если, и правда, муж ее дочери когда-то знал Лидию, да и еще ребенок у него есть!? Лучше бы она в тот день не звала к себе в дом Рому и его мать, лучше бы все было по-другому!... Лида тем временем быстро взглянула на веселое, счастливое лицо жениха, потом перевела взгляд на невесту. -А это ваша дочь? – спросила она. -Да, это Женечка. -Красивая. И платье у нее просто замечательное! – Лида вдруг встала, чтобы уйти. -Нет, ты скажи, он это или не он! – Люба усадила женщину обратно. – Не молчи, говори, как есть! -Нет, не он, - тихо ответила Лидия. – Просто голос похож. Рома внимательно смотрел на двух женщин и накручивал макароны на вилку. -Рома! Ешь аккуратно! – прикрикнула на него мать и, схватив свою тарелку, метнулась к раковине. - Давай быстрее, я устала! Люба, прищурившись, следила за тем, как Лида сосредоточенно намыливает тарелки, вилки, как, задумавшись, начинает мыть все по второму разу. -Ладно, иди отдыхать, я все уберу, - Люба выхватила из рук женщины губку. – А Ромка на него совсем и не похож. Только волосы, - добавила она, как будто уговаривая саму себя.. Лида медленно вышла, закрыв за собой дверь. Шум воды, Ромин голос, тиканье часов на стене- все ушло куда-то далеко, как будто Лида погрузилась на дно большого пруда, и теперь в ушах стоит гул от давящей сверху воды. Она и боялась, и надеялась, что услышанный в трубке голос окажется голосом ее мужа. Ну, пусть не мужа, но человека, для которого она когда-то была единственной, желанной и самой лучшей на свете… Тогда бы можно было спросить у него, чем она провинилась, что сделала не так, отчего он ушел из их с Ромой жизни! Но мужчина на фотографии был как будто совершенно чужим. Может быть, Лида просто пока не готова узнать, по какой такой веской причине мужчина не вернулся к женщине, которую любил…Пока не время… А Любовь Викторовна стояла у окна и улыбалась. Отчего-то стало так легко на душе, будто беда, лютая, черная, прошла вдруг мимо, испугавшись опустить свои страшные, рваные крылья на ее семью. -Лида, Лидочка! – позвала Люба. – Идите кино смотреть! Индийское, с песнями! Казалось, что весь мир вокруг должен вот так же затанцевать, закружиться в цветастых юбках, радуясь тому, что Любина семья, теперь уже ставшая больше на двух человек, не рассыпалась от дуновения из прошлого… …Женя позвонила сама через несколько дней. -Мама! – услышала Люба осторожный, вкрадчивый голос дочери. – Привет, мамочка! Как дела? -Хорошо, спасибо. -Мама, Коля по тебе соскучился! Приехала бы в гости, мы очень ждем. -Даже не знаю, Жека, - пожала Люба плечами. – Занята я, может, на выходных тогда. -Но, мама! Мне нужно уехать на пару дней. Алеше будет тяжело одному, поживи с Колей у нас. Ой, давай, я видеосвязь включу. Ты на внука посмотришь. Он так вырос! В сотовом что-то зашуршало, Люба отодвинула трубку от себя. На экране появилась дочка с Колей на руках. Он улыбался и что-то говорил. -Привет, Коленька! Привет, мой хороший! –Мальчик с интересом заглядывал в телефон, но Любу не узнавал. – Где наш Коленька!? Они разговаривали, когда Лида вернулась с работы. Она зашла на кухню, чтобы поздороваться с хозяйкой. -Тетя Люба! – громче, сем нужно, сказала Лида. – Я вам деньги за квартиру принесла. Женя вдруг замолчала и прислушалась. -Мама, кто там у тебя? Какие деньги?! -Да это Лидочка. Они с сынишкой у меня живут уж третий месяц. У них в деревне дом сгорел. -Что? Как живут? С каким сыном! Мама! Женя смотрела на экран телефона, а там чужая женщина разгуливала по маминой квартире в ее, Женькином, халате, а потом, бессовестная, налила себе чай в ее, Женькину, кружку с кораблем. Первой мыслью было то, что мать обманули, обвели вокруг пальца, захватили ее квартиру и ее, Женину жизнь, пусть прошлую, детскую, но ее и ничью больше! Потом, когда Люба показала дочке и Коле Рому, играющего на полу в гостиной, Женя почувствовала, что ее предали, променяли, нашли ей замену. -Мама! Так ты все это время!... –Женя задыхалась от досады. – Мы ждали тебя, а ты!... Люба вдруг выключила камеру, Евгения услышала в ухе ее голос. -Нет, ты не ждала меня. В том-то и дело. Я была в тягость. Мои услуги, помощь, подарки – все тебе было не в радость. Я отошла, было тяжело, но я решила оставить тебя в покое, потому что насильно нельзя дарить свою любовь, девочка моя. Может, пойми я это раньше, все бы было по-другому. Но уж что есть, то есть. Лиде, моей квартирантке, было тяжело, а мне нужно было кому-то обязательно помогать. Вот мы и нашли друг друга. Зато она никогда не смотрела на меня с презрением. -Но, мама! – Жене захотелось расплакаться, как в детстве. – А как же я? -Ты моя дочь, я тебя очень люблю, но, видимо, моя любовь стала слишком приторной. Ты отдохни от меня, а я подожду. Женя услышала в трубке короткие гудки. У мамы была теперь своя жизнь, и она, Женька, в нее не вписывалась… -Алеша! Алеша, ты слышал?! Мама взяла к себе жить какую-то женщину с ребенком! Алеша, нам надо поехать к ней! – Евгения лихорадочно кидала вещи в чемодан. -Зачем? – Алексей спокойно сидел на диване. – Мама тебя постоянно раздражала, пусть живет, как знает. -Нет! Так нельзя! Эта тетка ходит по маминой квартире в моем халате и пьет из моей чашки! Она как будто стала мной, и мама стала ее, а не моей! Лешка, что ты молчишь?! Она плакала, а муж гладил ее по голове, по плечам, по худой, напряженной спине. Женя снова была ребенком, и она хотела к маме. Пожалуй, впервые за эти несколько месяцев… -Давай завтра к ней съездим. Спокойно поговорим, без крика. Давай? – он заглянул в Женины глаза. Та кивнула. -Любовь Викторовна! Мы с Женей завтра к вам приедем, ненадолго. Удобно вам будет? – решил предупредить тещу Алеша. -Да, конечно, приезжайте! Я буду рада. -Тогда часам к двум постараемся быть. До свидания! …Лида все слышала. Завтра к Любови Викторовне приедет дочка, муж и их ребенок. Завтра придется познакомиться с ними. Но Лида этого не хотела. -Тетя Люба! Мне тут комнату в общежитии дают. Говорят, нужно сейчас переехать! – Лида уже собирала их с Ромкой вещи. – Я согласилась. -Зачем? Здесь лучше! У меня лучше же! И Рома привык, и ты на работу спокойно ходишь, я за ребенком пригляжу… Лида, ты из-за Жени, что ли? И не думай даже! У них своя жизнь, они приехали и уехали, а ты живи! Пожалуйста… Лида смотрела на печальные глаза тети Любы, на ее руки, нервно перебирающие тесьму фартука. -Нет, не нужно это, - быстро сказала Лида, а потом тихо добавила: -Я все равно никогда не стану вашей дочерью, ваша любовь должна принадлежать ей. Просто она еще не научилась ее принимать… Не надо. Мы лучше поедем. За этот месяц деньги я положила на стол. До свидания! Люба смотрела, как женщина с большим чемоданом идет по тротуару, как рядом с ней шагает Ромка, постоянно оглядываясь назад. Любовь Викторовна помахала им вслед, так и не узнав, что все эти месяцы баловала и любила Алешкиного сына. Лида соврала тогда, она сразу узнала Алексея на фотографии. Но прошлое не хотело возвращаться к ней, значит, и не надо его ворошить… …-Женя, я тебя очень прошу, - Алексей сидел с женой в машине. – Ты не нервничай, будь с мамой поспокойнее. Она любит тебя, как умеет. Для нее это подарки, гостинцы, вкусности. Ну, и пусть! И книги она хорошие дарит, просто тебе лень их с Колей смотреть. Женя сердито посмотрела на мужа, а потом вздохнула. Она постарается, очень! Ведь это так страшно, когда тебе вдруг находят замену… …-Привет, мамочка! – Женя протянула Любе букет ее любимых гладиолусов. – Ничего, что мы приехали? А где твои квартиранты? -Лида вчера переехала в общежитие. Зря, конечно, но что поделаешь. Я так рада, что вы здесь! Любовь Викторовна обняла дочь и шепнула ей на ухо: -Я очень скучала, моя девочка! И никто никогда не сможет заменить тебя. Просто позволь мне любить тебя, Колю, позволь заботиться о вас. Я по-другому жить не умею… Женя кивнула и уткнулась щекой в мамино плечо… Зюзинские истории

Соблазнить любой ценой Эдик гулял по частному пляжу, играя мускулами, и по десять раз за минуту намазывал их различными кремами от солнца, от шелушения кожи, лосьоном «Лошадиная сила. Для роста бицепса». В воду он не заходил, чтобы не испортить идеально уложенную с утра прическу. На море Эдик всегда ездил отдыхать один. Ему не нужны были конкуренты в поиске подходящей кандидатки для вечерних утех, да и друзья-неудачники тоже не способствовали интересному досугу. Эдик брал на абордаж исключительно обворожительных и состоятельных, так как сам в жизни состоялся лишь в охранника сельского супермаркета. А еще девушкам должно было быть слегка за тридцать — для уязвимости перед молодым и перспективным во всех смыслах самцом. Наконец взгляд его упал на подходящую кандидатуру: бронзовый загар, шелковистые волосы, подтянутые формы, слегка перекачанные (но это не страшно) губы. Девушка лежала на шезлонге под большим зонтом и через огромные солнцезащитные очки читала книгу в яркой обложке. «Ухоженная, может позволить себе аренду шезлонга и зонт, читает какую-то бульварную любовную муть», — словно Терминатор провел сканирование цели Эдик. — Добрый день. Разрешите угостить вас порцией приятного, ни к чему не обязывающего общения, — подсел Эдик на шезлонг и нежно провел пальцем по руке девушки. Схема была простая: девушка говорила либо «да», либо «нет». Если «нет» — Эдик шел к следующей жертве. И так до победного. Но если «да»… Девушка слегка поерзала на шезлонге, положила на себя книгу, уронила голову в сторону Эдика и, приоткрыв слегка пухлые губки, громко всхрапнула. Эдик аж подпрыгнул от неожиданности, задев головой огромный зонт. — Что такое? Снова пришли, гады мохнатые? А ну, кыш! Кыш, кому говорю! — закричала девушка и запустила в нос Эдику твердым переплетом. Нос был расквашен в мгновение. — Ой! Ой-е-ей! О-о-ой! Простите ради бога! Я думала, это еноты! Давайте я вам помогу, у меня тут аптечка. Девушка достала из-под головы огромную сумку и начала ее потрошить, перечисляя вслух содержимое: — Так: жгуты, противоожоговое, противогрибковое, декомпрессионные иглы, физраствор, от радиации, от диареи, пенициллин… О, нашла! — радостно выудила она целый валик ваты и чуть ли не весь разом затолкала Эдику в нос. — Еще раз прошу прощения! Я уснула, чтиво такое… захватывающее! — Ничего-ничего, я сам виноват. Вот, держите, — протянул Эдик упавшую книгу. Он мельком прочитал название «Съедобные грибы», но не придал этому никакого значения, решив про себя, что никогда не понимал всех этих литературных выкрутасов. — Я так виновата перед вами, — продолжала тревожиться девушка. «Это точно… Угораздило же так попасть. Теперь, наверное, все распухнет и будет некрасивым. Отдых испорчен», — злился про себя Эдик. — Я хотела бы загладить вину! Может, сходим ко мне, я угощу вас вкусным чаем? — предложила внезапно девушка, и Эдик резко повеселел. Кажется, все складывалось не так уж и плохо. — Меня, кстати, Анфиса зовут, — улыбнулась девушка, собирая зонт и шезлонг. — Меня Эдуард, — представился Эдик, с тревогой поглядывая на происходящее. — Оставьте, их потом работники пляжа уберут. — Зачем это? Я ничего дарить им не собираюсь, — удивленно сказала Анфиса и, взвалив курортный набор на плечи, пошла прочь с пляжа. — Так это все ваше? — спросил на ходу Эдик. — Ну да. Я люблю отдыхать с комфортом, — улыбнулась девушка, поправив под мышкой зонт. Они шли по набережной. Эдик смотрел на веранды дорогих кафе, холодные лимонады, голландские вафли. Анфиса же что-то высматривала на стороне отелей. — Может, перекусим? А то нос что-то побаливает, — начал давить Эдик на совесть и намекать на фешенебельный ресторан с морской кухней. — Вот, — выудила Анфиса из своей бездонной сумки пластиковый контейнер с гречкой. — Хлеб надо? Эдик взглянул на контейнер округлившимися от удивления глазами и вежливо отказался. — О, пришли, — обрадовалась Анфиса. Эдик тоже обрадовался. Перед его взором раскинулся один из самых дорогих отелей этого сектора. Белоснежные колонны, огромные балконы, кожаные диваны в лобби и даже портье. Анфиса повела его в сторону входа. Эдик уже представлял, как попивает холодный коктейль в джакузи, когда Анфиса вдруг резко свернула и пошла в обход здания. Эдик поплелся за ней, надеясь, что они направляются к другому входу. Но они направлялись к выходу. В дурно пахнущих зарослях Анфиса провела Эдика к кованому забору, где через небольшую дыру уже пытался пролезть какой-то упитанный дядька. — Мы что, уходим с пляжа? — расстроился Эдик. —Да, я остановилась на горе́, — кивнула Анфиса. — А тут вход только для постояльцев местных отелей. Эдик уже было совсем расстроился, но тут вспомнил, что на горе стоят самые престижные гостиницы, и попробовал заново воспрять духом. В гору они поднимались около часа. Эдик уже сто раз пожалел о своем решении. Он обливался по́том, натер мозоли, скинул лишние калории. Анфиса, к слову, держалась вполне бодро. Она без конца болтала о бессмысленной ерунде вроде шоу какого-то неизвестного Эдику Беара Гриллса и о не менее неизвестном ему то ли Коровине, то ли Конюхове — этих гламурных дам с их вкусами не разберешь. Наконец они поднялись на самую вершину, где стоял самый престижный отель и откуда открывался потрясающий вид на курорт. Мужчина облегченно выдохнул, но тут Анфиса радостно предупредила, что еще минут десять — и они на месте. Эдику хотелось все бросить и вернуться на пляж. Он так и собирался сделать, пока Анфиса не сказала, что это совершенно удачное знакомство и теперь ей есть с кем вместе принять душ. И Эдик снова сдался. Постепенно их путь стал пролегать через какие-то заросли. Эдику начало казаться, что его ведут куда-то на убой, подальше от свидетелей, но тут Анфиса объявила, что они пришли. Перед Эдиком предстали небольшая палатка, мангал, сложенный из кирпичей, топор и навес из полиэтилена. — Это что? — спросил он в ужасе. — Это мой отель. Олл инклюзив, — хихикнула Анфиса. — И давно ты тут живешь? — С мая, кажется, — прикинула в уме девушка. — Ну что, чайку́? Эдик хотел было разразиться страшными словами и обложить ими Анфису с ног до головы, но тут она взяла в руки топор и одним махом разрубила пополам огромное полено. Эдик понял, что лучше не рисковать. «Что ж, приму с ней душ, сброшу напряжение в палатке, выпью, так и быть, чаю и пойду обратно», — решил он про себя. — Помоги дров натаскать, — попросила Анфиса. — Чего? — переспросил Эдик. — Валежника. А то воду для чая не на чем греть. Эдик начал собирать сухие ветки, бубня себе под нос ругательства. Схватив очередную палку, он почувствовал резкую боль. Через секунду он понял, что его укусили. Эдик зарыдал, как первокурсница в день отчисления. На вой прибежала Анфиса, вооруженная поленом. Поняв, в чем дело, девушка успокоила Эдика, найдя подходящее описание змеи в своем справочнике. — Это оливковый полоз, он не опасен, — заключила Анфиса. — Надо отсосать яд! — не унимался Эдик. — Не нужно ничего отсасывать, я же говорю: не опасен! — Ну хотя бы в качестве моральной компенсации… — хныкал Эдик. Так и не получив первую помощь, он вернулся к палатке, где Анфиса уже развела огонь, самостоятельно натаскав дров. Через пять минут чай был готов. Анфиса достала из палатки пастилу и протянула Эдику вместе с кружкой. — Тебе нужно снять стресс, а потом пойдем в душ, — ласково сказала она, и Эдик немного растаял. Пока пили чай, Эдик решил подмаслить девушку разговорами о ее внешности. — У тебя очень красивые губы. Где делала? — спросил он, надкусывая пастилу. — А… — махнула рукой Анфиса и захихикала, — это меня муравьи покусали, когда я пастилу ела. Вот и распухли. Через секунду Эдуард уже плевался пастилой, обливаясь при этом горячим чаем и громко крича от боли и уныния. — Ты весь в ожогах! Давай я тебя скорее древесным углем посыплю, это помогает! — вскочила с места Анфиса и бросилась к костру. — Не-е-ет! — испуганно отскочил Эдик. — Все нормально. Этот волдырь уже был, не трогай, пожалуйста! — Ну хорошо, пойдем тогда в душ. Мне нужно, чтобы кто-то потер мне спинку. «Ну наконец-то!» — обрадовался Эдик, в глубине души чувствуя, что лучше бы он сбежал. Душем Анфиса называла большой пакет, наполненный водой и подвешенный на сучок. — Главное — действовать быстро, пока вода не закончилась, — предупредила она Эдика. — Сначала ты меня намыливаешь, потом я тебя, по команде. Все понял? — наливая гель для душа на мочалку, спросила Анфиса. Растерявшийся Эдик не успел даже кивнуть, как отчаянная туристка дала отмашку: — Давай! — и проткнула пакет. Наружу тут же потекла струя воды. — Быстрее, вода уходит! — крикнула Анфиса, снимая с себя купальник. Испуганный Эдик начал быстро тереть спину своей новой знакомой. Он не успевал разглядеть ее без одежды, так как пена от геля отслаивалась большими облаками и залепляла ему глаза. — Теперь я тебя! — скомандовала Анфиса и, развернув Эдика к лесу передом, стянула с него плавки, а затем начала быстрыми движениями намыливать ему спину. — Черт, вода закончилась, — с сожалением констатировала Анфиса. — Я успела, а вот на тебя не хватило. Сейчас наберу еще пакет, тут озеро недалеко, — сказала она и умчалась, оставив голого намыленного Эдика в одиночестве. Понимая, что надо срочно сваливать, нерадивый альфонс натянул плавки и помчался прочь. Вот только дороги он не запомнил. Тропа выходила из каких-то кустов, а кусты здесь были повсюду. Выбрав направление наугад, Эдик бросился в растительность и тут же полетел кубарем вниз, раскидывая по округе пену и мат. Сознание покинуло Эдика еще на половине спуска с горы, а вернулось поздно вечером, когда солнце уже скрылось за горизонтом, а воздух насквозь пропах костром и гречкой с тушенкой. — Проснулся? А я уже и ужин приготовила, — улыбалась Анфиса. — Ты не туда за водой пошел. Там только колючие кусты, — показала она Эдику на свежие раны, уродливо рассекающие его бицепсы. — Не подташнивает от удара? У тебя вполне может быть сотрясение. Эдик молча замотал головой. Он боялся, что Анфиса начнет предпринимать очередное лечение. — Вот, тебе надо поесть, — протянула девушка плошку с кашей. Пахло аппетитно. У Эдика в памяти даже проклюнулось что-то из детства, когда он ходил в походы с дедом. Он принял тару и, благодарно кивнув, принялся есть. — Вкусно? — Очень, — искренне сказал Эдик. — Я туда грибов добавила, сама собирала, по справочнику, — снова улыбнулась Анфиса. Эдик тут же начал вспоминать содержимое аптечки девушки, гадая, как далеко она убрала «закрепляющее» и адсорбенты. — Ну что, пора на боковую, — предложила Анфиса. Уже забыв, зачем пришел, Эдик хотел было запереться в палатке и проспать там до утра, чтобы с первыми лучами солнца попросить отвести его обратно на пляж. Но палатка оказалась слишком мала даже для него одного. Анфиса смогла сложиться в какую-то труднодоступную асану и крабом заползла внутрь. Эдик же устроился на разложенном шезлонге. Как только в костре дотлел последний уголек, пришли ночные звери и начали свои бесчинства. Что-то чавкало, хрустело, шипело. Эдик не мог сомкнуть глаз, боясь проснуться утром без ног. Сквозь полудрему ему казалось, что пришла Анфиса и начала облизывать его мощный торс, но, открыв глаза, Эдик заметил на груди какую-то черную кошку, что слизывала остатки тушенки, в которой он извозился. Вопль Эдика разлетелся эхом по всему курорту. Сшибая на пути шезлонг, сумку, деревья, колючих ежей, несчастный устремился в темноту. Ему было плевать, получится у него найти выход или нет. Он не собирался больше возвращаться и бежал что было сил. Дорога оказалась верной. Ноги несли Эдика по знакомой тропке, и вскоре он достиг отеля на горе, где срочно потребовал вызвать скорую помощь. Эдика успокоили, дали стакан воды и закрыли перед ним двери. До своего номера бедолага добрался лишь к утру. Он был изможден, потрепан и плохо пах. Все, о чем он мечтал, — это скорее упасть лицом в подушку и забыть весь этот кошмар. Но стоило ему зайти в свою комнату, как в окно протиснулась нога, затем рука, а затем показалась и голова. — Ты у меня телефон свой забыл, — протянула Анфиса смартфон. — К-к-как ты меня нашла? — По запаху. Ты, видно, был сильно напуган. — Оставь меня в покое! — Эдик вооружился табуретом. — Ладно, ладно, остынь, ненормальный, — сказала Анфиса и повернулась обратно к окну. — Стой! — окликнул ее Эдик. — Это же четвертый этаж! — Да? А я и не заметила, — пожала плечами девушка. — Неудобно как-то через парадный, я же здесь не проживаю. — Ну… — Эдик замялся, прикидывая в голове, что он пожалеет о следующих своих словах. — Я провожу тебя утром до выхода, а то разобьешься еще, а мне потом отвечать. — Хорошо, спасибо, — улыбнулась Анфиса. — Только мне нужно нормально поспать. — Я не буду мешать. — Спасибо. Эдик лег на кровать и закрыл глаза. Сквозь сон он услышал вопрос: — А какой пароль от Wi-Fi? — От одного до девяти, тебе зачем? — ответил он. — Хочу почитать в интернете, как вправлять переломы. Кажется, ты, пока бежал, сломал палец на ноге и не заметил этого из-за адреналина в крови. — Что?! Хрясь. — А-а-а-а! (из сборника Настоящий хит) Александр Райн